Там меня накрыло внеплановым выбросом с ЧАЭС. Так я погиб в первый раз. Думаю, именно этот выброс и создал Семецкого. Так что Монолит тут совершенно ни при чём, моё мнимое паломничество к нему и мольбы о бессмертии - это, действительно чистейший сталкерский фольклор. Очнувшись после удара, посчитал вначале, что просто на какое-то время потерял сознание. (Кажется, на сорок минут. Интересно, а сколько времени на это ушло у того популярного, который воскрес в Иерусалиме? Притом, всего лишь единожды, замечу!) А когда на ПДА пришло сообщение: «11.01, Семецкий, Тёмная долина, выброс, УО 248/w», не принял его на свой счёт. Но «похоронка» на то же имя пришла и на следующий день, когда меня по ошибке расстрелял из засады снайпер «Свободы». И ещё через сутки, когда меня убила аномалия карусель.
Так Матушка-Зона вместе с ежесуточной смертью и бессмертием дала мне новое имя. Хотя новое ли… Мне удалось найти в Интернете упоминание об одном из самых первых сталкеров, бывшем московском книгоиздателе Семецком. Уж не знаю отчего, в Зоне оказалось огромное количество желающих свести с ним счёты. Была даже учреждена премия за лучшее убийство Семецкого… Похоже, некто получил-таки вознаграждение, потому что больше никаких вразумительных сведений о своём реальном прототипе я не отыскал.
Пробираясь через Припять, в развалинах магазина обнаружил контейнеры с залежами одежды советского производства. Сохранность оказалось великолепной. Грабители не тронули склада из-за сильной радиоактивной заражённости. Для меня, ясно, это проблемой не было. С того времени образ Семецкого неразрывно связался с длинным и старомодным чёрным пальто отечественного покроя и черной же нелепой шляпой.
Когда я проник на ЧАЭС, то понял, что отныне станция станет мне домом. Рядом с развороченным саркофагом четвёртого блока оборудовал жильё. Перетащил кое-какую мебель из других помещений в небольшую комнатку, где чувствовалось блаженное радиоактивное тепло. Раздобыл в брошенных квартирах Припяти (не сочтите за мародёрство) посуду и некоторые бытовые электроприборы. В припятской городской библиотеке набрал книг. В общем, устроился по меркам Зоны с комфортом и роскошью. Впрочем, обнаружились и некоторые раздражающие неудобства. Компьютер, например, там решительно невозможно установить, поскольку радиация тут же выводит из строя полупроводниковую технику.
Началась новая жизнь… «Жизнь»? Хм…
Сразу за воротами лопотал на холостом ходу винт вертолёта. Их было шестеро. Огромные, словно платяные шкафы. Бугристую мускулатуру не могли скрыть даже комбинезоны СКАТ. Бетонные морды. Короткая стрижка под беретами. Ручные пулеметы наперевес, все стволы нацелены мне в брюхо. Знаков различия нет. Зато лучше всяких визиток их рекомендовала бандеровская желто-синяя нашлёпка на боку «вертушки». Все ясно - «Озброєнi сили України». Подстилки НАТОвские.
Один, очевидно старший, осмотрел меня с головы до ног, бровь дрогнула в непроизвольном удивлении, но микроэмоция оказалась единственной.
-Семецкий? –скорее заключил, чем спросил он. –Так вот ты какой, северный олень…
Остальные смачно заржали.
-Медленно вынь пистолет из кармана, брось мне под ноги. И без глупостей.
Я подчинился. Какие уж тут «глупости». Надо же, влип, да как нелепо-то. Впрочем, не всё так плохо, скоро должна состояться моя коронная хохма, значит, будут шансы выкрутиться... Но кто же, матерь божья коровка, сдал меня воякам? Сахаров? Не может быть! Когда? И зачем? Слов нет, профессору очень хотелось разговорить Семецкого и выяснить, в чём суть необъяснимого с научной точки зрения феномена. Но сдавать? Какой прок добропорядочному учёному старой закалки от моего захвата укрармейцами? А, ч-чёрт, да Круглов же! Припоминаю: когда я разговаривал со стариком, лаборант притих у себя за стеной. Потом приглушённо забубнил о чём-то. Ясно, докладывал, крысёныш, по радио экипажу висящего над заводом вертолёта. Летуны быстро среагировали, перестали долбать ракетами ополоумевших опустились за добычей и...
-Подними руки. Марш в вертолёт. Нет, на заднее сидение.
Надо же, никакого малороссийского акцента. Родом пан офицер, верно, откуда-нибудь из-под Новосибирска. Вот проститутка, а!
-Не надо. – как можно убедительнее сказал я. –Через четырнадцать минут всем будет очень плохо.
-Нас не укачивает. -хохотнул один из «платяных шкафов». –А ты потерпишь, микроб, блевать всё равно не дадим..
Меня больно толкнули в спину стволом.
-Вы - покойники, казаки. –с искренним сочувствием вздохнул я. И, получив между лопаток прикладом, полетел лицом в грязь. Встал, утираясь, тут же схлопотал еще раз, да так, что мигом очутился у самой дверцы вертолёта. Закамуфлированные мордовороты в беретах впихнули внутрь, усадили, зажали с боков. Хорошо хоть стволами пулеметов перестали тыкать. Осталось двенадцать минут.
Пилот защёлкал тумблерами, двигатель перешёл с вялого рокота на свист, лопасти слились в прозрачный диск, машина качнулась и взмыла. Десять минут
«Вертушка» поднялась метров на тридцать. Надо же, никогда прежде не доводилось летать на таком устройстве. Тем более армейском. Тесновато, конечно, но вполне приемлемо. Семь минут.
Пилот взял курс на бывшую военную базу, описал замысловатую фигуру в непосредственной близости от «выжигателя мозгов». Какого чёрта?! На них, что, пси-поле никак не действует? Сидят бодрые, как огурчики. Или у бравого спецназа просто выжигать нечего? Как там в баре «100 рентген» болтал Писатель: -«А, Припять? Это был город энергетиков - его построили ещё вместе с ЧАЭС. Немаленький был городок... Только теперь там уже никто не живёт - кроме, конечно, нечисти всякой вроде мутантов и зомби. Пройти туда, судя по всему, и вовсе нельзя: Выжигатель мозгов закрывает путь. Страшное место. Там ни за здорово живёшь можно сгинуть, даже если перед этим всю жизнь был везунчиком. Любой, кто близко подходит к Выжигателю мозгов, сходит с ума, превращается в зомби и бродит потом по Зоне, неприкаянный. Одни оболочки остаются от людей, и никто не возвращается оттуда никто с своём уме.» Три минуты.
А вон и упомянутая Припять показалась в иллюминаторе. Нехорошо, девочки, в смысле - совсем плохо: падать-то придётся на дома, размажет в манную кашу. Минута.
Я закрыл глаза. Десять секунд. Интересно, что будет причиной катастрофы? Банальный отказ двигателя или попадание из гранатомёта в вертолётное брюхо? Девять. Разнесёт ли в клочья, или сплющит в блин? Восемь… Пять… Будем ли гореть? Три, две, одна. Всё! Так и не узнал, что случилось. Жуткий треск. Машину завалило на бок, она ухнула вниз, на меня навалились орущие и дёргающиеся вояки. Больно! Больно же, мать вашу!!
И всё.
В дешевых романах пишут: «наступили тишина и полная темнота.» На самом деле никакой тишины и темноты в этих случаях не наступает. Вообще ничего не настуает. И только я единственный в мире знаю, что такое - «вообще ничего».
…«16.39, Семецкий, Припять, катастрофа вертолёта, UG 343/е»...
Вот и началась очередная новая жизнь. «Семецкий воскресе! - Воистину воскресе!». Только выбираться на этот раз придётся долго, завалило телами спецназовцев, прижало какими-то железками. Извивался ужом в бензиновом смраде не меньше получаса, протискивался сквозь припёртую согнувшейся лопастью дверцу, пока, наконец, не вывалился на мокрый бетон. Стоя на четвереньках, осмотрел место сегодняшней гибели. Машина, вероятно, сначала рухнула на крышу припятской гостиницы, перевернулась, оттуда упала на крыльцо. Да, надо признать, так экзотически я еще ласты не заворачивал, дуба не давал, коньки не отбрасывал.
Нет, всё-таки Зона милосердна даже в жестокости. Звучит парадоксально, но факт. Умирать мне, конечно, больно и страшно. Невыносимо больно и нестерпимо страшно. Но, наверное, гораздо мучительнее было бы оживать в полном сознании. Вот, к примеру, однажды меня в клочья разорвала аномалия карусель. Пришёл в себя голым, но абсолютно целым в дюжине метров от места гибели. До сих пор, как представлю себе сползающиеся и склеивающиеся куски собственного тела, как воображу, что было бы, если бы эти обрывки ощущали, чувствовали, понимали… Брррр! А так, отчего бы не умереть? Раз - и очнулся в обломках «вертушки» целёхонек-здоровёхонек пуще прежнего. Так что не жалуйся на Матушку-Зону, друг Семецкий.