ГЕНРИХ IV — «ПАРИЖ СТОИТ ОБЕДНИ»
В июле 1593 года Генрих присутствовал на торжественной мессе, что означало принятие им католичества. Именно тогда была брошена им (или приписана ему) знаменитая фраза: «Париж стоит обедни». Хотя часть лигеров и иезуиты громко доказывали неискренность обращения закоренелого еретика, ряды их сторонников редели. И еще через полгода Париж открыл ворота королю, против которого выступал в течение многих лет. Теперь оставалось лишь с помощью оружия, земельных и денежных подачек побудить к подчинению еще сопротивлявшихся вельмож — сторонников лиги. На это ушли последующие два-три года. В январе 1596 года капитулировал и глава лигеров — герцог Майеннский.
Смена Генрихом IV — третьей по счету — веры была чисто политическим шагом. Филипп II убеждал всех, и особенно нового папу Климента VIII, не верить «раскаянию» еретика. Однако в Риме, хотя и тянули более года с признанием возвращения Генриха в лоно католицизма, делали это больше в угоду Филиппу II, чтобы открыто не ссориться с ним. А в целом папский престол был явно доволен маневром Генриха, который наносил окончательный удар по планам Мадридского двора. Поэтому после посещения испанского посла, уговорившего Климента VIII не вступать в соглашение с Генрихом, папа нравоучительно заметил: «Небо более радуется одному покаявшемуся грешнику, чем тысяче праведников». В сентябре 1595 года с Генриха было снято отлучение, и Климент VIII направил к нему своего посланиа с письмом, в котором выражал радость по поводу столь счастливого события. доказывающего всеблагость Провидения…
Наиболее упорными оказались иезуиты. 27 декабря 1595 года король принимал приближенных, поздравлявших его с победой.
Не менее 19 раз совершались покушения на жизнь Генриха IV. В него метили направляемые иезуитами кинжал и пуля. 27 декабря 1595 года к королю, принимавшему придворных, подбежал неизвестный и попытался сразить ударом ножа в грудь. Убийца промахнулся — Генрих как раз в эту минуту наклонился, лезвие скользнуло по лицу и вышибло королю зуб. Покушавшийся Жан Шатель был орудием иезуитов — отцов Гиньяра и Гере. Гиньяра казнили, а иезуитов выгнали из Франции. Но через восемь лет, в 1604 году, Генрих вернул их во Францию и даже сделал одного из членов ордена — отца Коттона — своим духовником.
В январе 1595 года Генрих IV мог уже официально от имени Франции объявить войну Филиппу II. Она длилась еще три года. 2 мая 1598 года по мирному договору в Вервене границы между Францией и Испанией были за немногими частностями восстановлены в том виде, какой они имели до религиозных войн. Дипломатическая и вооруженная интервенция Филиппа II во Франции, растянувшаяся более чем на полтора десятилетия, окончилась полным провалом. Через четыре месяца после заключения договора в Вервене Филипп II умер. Но в Мадриде все еще не собирались отказываться от мысли о новой интервенции. А для подготовки ее прибегали к испытанному оружию — тайным заговорам и политическим убийствам. Если в какой-то момент орден и испытывал колебание — стоит ли продолжать с полной силой борьбу против бывшего еретика, занявшего французский престол, — то испанская политика, напротив, активизировалась. Испанский губернатор Милана граф Фуентес продолжал плести сети новых заговоров против Генриха IV. Он заявил в 1602 году агенту руководителя одного из таких заговоров маршала Бирона: «Первое дело — убить короля. Надо устроить это так, чтобы уничтожить всякие следы соучастия».
Генрих IV, король Французский
Гравюра И. Гольниуса
Генриху IV приписываются слова о том, что он не верит в три вещи: в невинность Елизаветы I, именовавшейся «королевой-девственницей», в полководческие таланты эрцгерцога Альберта, правителя Испанских Нидерландов, и в то, что преемник короля Филиппа II — Филипп III — является добрым католиком. Действия главных сил контрреформации стали приобретать характер уклончивой неопределенности. Наиболее крайний лагерь — Габсбурги, папство, иезуитский орден — по-прежнему ставил непосредственной целью устранение Генриха IV.
Победив своих врагов, Генрих IV стал проводить политику, направленную на решение двух задач — восстановление экономики страны, разрушенной во время религиозных войн, и укрепление королевской власти.
При решении второй задачи Генриху сразу же пришлось столкнуться с сопротивлением вельмож, в том числе и тех, которые сражались на его стороне против Католической лиги.
Правление Генриха IV резко изменило соотношение сил в Европе. Окончились религиозные войны, обессилившие Францию. Генрих и его главный министр Рони, получивший титул герцога Сюлли, провели различные меры, несколько облегчившие нестерпимый налоговый гнет и положение крестьянства. Экономически истощенная страна начала оправляться, стала на путь нового экономического подъема. Отсюда и та несомненная популярность Беарнца (так называли Генриха по месту его рождения). В народной памяти сохранился полусказочный образ «короля Анри», не очень притеснявшего народ, смелого полководца и веселого гуляки, любившего доброе вино и красивых женщин — совсем как герои старика Рабле.
В конце своего правления, когда Генриху давно перевалило за пятьдесят лет, он уже являлся почти легендарной фигурой. Этот коренастый могучий человек, с густой шевелюрой, не тронутой временем, со сверкающим взором, звучным голосом и белой бородой, окаймляющей живое лицо, которое часто озаряла хитроватая усмешка, привлекал внимание всей Европы. Временами казавшийся беззаботным прожигателем жизни, делившим свои часы между охотой и любовными приключениями, гасконец справедливо считался одним из лучших полководцев эпохи (это доказывали многочисленные сражения, которыми он проложил себе путь к престолу), проницательным политиком, опытным администратором и, что особенно важно, зорким дальновидным дипломатом, умело использовавшим выгоды своего положения. Генрих твердо знал свою цель — ликвидацию гегемонии испанских и австрийских Габсбургов, зажавших в клеши Францию. Ему было отлично известно, что для достижения этой цели можно мобилизовать такие разнородные силы, как английского короля Якова 1 («Самого умного дурака во всем христианском мире», — как говорили тогда), голландские Генеральные штаты или протестантских князей Германии, швейцарские кантоны и наместника святого Петра, не порывая до поры до времени связей с Мадридом, обсуждая с министрами Филиппа III планы династических браков, которые должны были связать семейными узами Бурбонов и Габсбургов. Генрих IV все больше становился арбитром в столкновениях между европейскими странами, накапливая силы и поджидая удобного момента для решительной схватки, которая должна был» увенчать дело его жизни. А в Мадриде отлично понимали, что устранение Генриха необходимо для осуществления новых попыток утверждения испанской гегемонии в Европе, восстановления утраченного влияния на французские дела. Надежда на успех еще не была потеряна.
В самой Франции далеко еще не все было спокойно. Побежденные сторонники лиги продолжали с настороженностью смотреть на короля, уже неизвестно сколько раз менявшего свою религию и введшего веротерпимость. Остряки утверждали, что Генрих, бывший попеременно то католиком, то протестантом, «имел больше веры, чем все его предшественники». Гасконец даже иронически спросил одного из своих приближенных, проделавших с ним бесчисленные суровые походы прежних лет:
— Почему я обладал таким аппетитом, когда я был королем Наварры и у нас почти не было чего есть, а теперь, когда я король Франции, мне ничто не по вкусу?
— Это потому, государь, — отвечал находчивый придворный, — что вы тогда были отлучены от церкви, и в качестве отлученного ели, как дьявол.
И оба собеседника громко расхохотались.
Нет, это совсем не был государь во вкусе иезуитов. Конечно, покушения прежних лет ушли в прошлое. В 1604 году Генрих допустил иезуитов обратно во Францию, а один из влиятельных членов ордена, сладкоречивый интриган отец Коттон стал даже одним из духовников короля. Этот иезуит, видимо, вкравшийся в доверие Генриха, был своего рода послом от католической партии, внимательно следившей за всеми тайными маневрами и планами недавнего еретика, занявшего трон Валуа. Быть может, однако, Генрих держал при себе Коттона, чтобы дурачить «общество Иисуса»? По просьбе Генриха орден даже осудил ряд сочинений, написанных усердными фанатиками, в которых содержались оправдания убийства монарха, если он выступал против интересов католической церкви. Однако были осуждены не все такие сочинения, да и влияние этих книг, во множестве появлявшихся в прошлые годы, нельзя было уничтожить формальным порицанием. А в искренности его можно было вдобавок усомниться, узнав, что святые отцы по-прежнему берегли как реликвию зуб Жана Шателя, который попытался убить Генриха. Отдельные иезуиты продолжали демонстративно осуждать распутную жизнь короля. Да к тому же нельзя, по правильному замечанию одного историка, обязательно приписывать иезуитам инспирирование всех политических убийств той эпохи. Были ведь еще и доминиканцы, и капуцины, и другие ордена, каждый из которых легко мог направить руку будущего Клемана или Шателя. В 1607 году полиция обнаружила, что некий нормандский дворянин Сен-Жермен де Ракевилль вместе с женой и слугами пытались волшебством извести Генриха, производя различные магические манипуляции над изображениями короля. В то суеверное время мало кто сомневался в действенности таких средств. Ракевиллю отрубили голову на Гревской площади, были казнены и большинство его сообщников, но под многими крышами Парижа продолжались попытки погубить Генриха, протыкая иглой восковую фигурку, изображавшую нечестивого гасконца.