— Ты всегда... Всегда такой! Тебе ни до чего нет дела!..

— Верно,— спокойно подтвердил Муха.— Всем ни до чего нет дела. А всякие высокие словеса — лапша, дуракам на уши вешать.

— Врешь! Все ты врешь!..— закричала Лена.— Если бы так, все давно поубивали бы друг друга. Очкарик! — Лена схватила мальчика за руку.— Идем! — решительно сказала она.— Пчелка! Пошли с нами!

— Ленка, кончай цирк! — Муха бросил гитару на скамейку, и она жалобно прозвенела, будто стон вырвался.

Но Костя, Жгут, Очкарик и Лена уже шли к подъезду, возле которого часто останавливается «Скорая помощь».

— Ленка! — вдруг сорвался с места Дуля.— Я тоже с вами! — И он, грузный и неуклюжий, побежал за ними.

Муха смотрел им вслед...

Лифт поднял ребят на пятый этаж. Очкарик от волнения долго не мог открыть дверь.

— Яну Мамонта в магазине был, и в этом... ДЭЗе...— говорил он, возясь с ключом.— Разговаривать не хотят. «Все уже решено».

Наконец дверь распахнулась.

— Дед! Это мы!

Ребята прошли в большую светлую комнату, в которой сразу же бросились в глаза предметы, связанные с морем: висел на стене барометр, на книжном шкафу стоял макет многомачтозого парусника, одну стену занимала лоцманская карта, и всюду были фотографии: моряки, порты, айсберги в океане, птичьи базары на северных островах, Часто повторялась фотография моряка, сначала в простой форме, потом в офицерской, потом в форме капитана второго ранга.

Большое окно было открыто настежь, и дверь балкона тоже была широко распахнута. И в окно и в дверь тянулись зеленые ветки старой липы, весь балкон был окутан зеленью, и слышалось, как щебечет невидимая воробьиная стая.

Рядом с дверью на балкон стояла инвалидная коляска, в ней сидел старик, седой, высохший, но в резких, мужественных чертах лица, в стрижке бороды и волос, в осанке угадывалось что-то «мичманское», морское. В фотографиях моряка, офицера, капитана второго ранга можно было сразу узнать старика в разные годы жизни. И сейчас он смотрел - на ребят молодыми, горячими глазами. И еще доброта была в этом взгляде.

— Дед,— сказал Очкарик,— это ребята с нашего двора. Они насчет липы.

— Сначала будем знакомиться,— с одышкой, но бодро сказал старик.— Время у нас есть. Итак, рад служить: капитан второго ранга в отставке Владислав Константинович Спивак.

— Лена Макарова! — Лена подошла первой к коляске навстречу протянутой старческой руке.

По очереди назвали себя остальные:

— Гарик... то есть Георгий Тарков! — сказал Дуля.

— Константин Пчелкин.

— Станислав Савохин.

— Прекрасно! — бодро сказал старик.— Располагайтесь вот на диване, в креслах. И все обсудим.

Некоторое время молчали. Наконец Костя спросил Владислава Константиновича, взглянув на фотографии, развешанные на стенах:

— Это все вы?

— Я...— вздохнул старик.— По каким только морям не ходил! А вот теперь... С тех пор, как ноги отнялись, уже шестнадцать лет...

— Дед двое суток в воде на спасательном поясе продержался,— перебил Очкарик.— Их тральщик в тумане на айсберг налетел.

Ребята во все глаза смотрели на старика. Дуля подошел к макету многомачтового парусника, стоявшего на шкафу, спросил:

— На таком корабле вы тоже плавали?

— Ходил,— сказал старик.— На каких только я не ходил... А это учебный парусник. Я его еще курсантом осваивал, чуть постарше вас был... Вот нашел описание нашего «Меркурия», чертежи и сделал макет.

— Сами? — с интересом спросил Дуля.

— Вместе с Виктором, внуком моим.

— Да я только так,— сказал Очкарик,— Это подать, то подержать.

— Мне бы чертеж,— насупил брови Дуля,— я бы запросто.

— Витя,— Владислав Константинович повернулся к внуку.— Дай-ка мне вон ту книгу, ты знаешь.

Очкарик взял с книжной полки старую, толстую книгу, подал ее деду. Владислав Константинович стал листать внушительный том, замелькали схемы кораблей, парусников, чертежи, фотографии судов.

— Посмотри на эту схему,— сказал старик Дуле.— Яхта простейшего типа. Вот описание и чертежи. Материал и инструменты у меня есть. Сделаешь?

Дуля стал с сосредоточенным видом рассматривать чертеж, подумал немного и произнес довольно нахально:

— Сделаю!

— Ну и трепач ты, Дуля! — засмеялась Лена.— Чего мозги-то пудришь?

— Сказал, сделаю — и сделаю. %

— Давай вместе займемся? — предложил Владислав Константинович.

— Вы серьезно? — не поверил Дуля.

— Конечно, серьезно!

— А когда можно прийти?

— Будет свободное время — и приходи.

— Да он всегда свободный,— буркнул Жгут.

— У нас времени навалом,— сказала Лена.— Даже неизвестно, куда его девать...

— Только сейчас у нас его,— перебил Очкарик,— не очень-то много.

— Ты не паникуй, внук.— Владислав Константинович посмотрел на открытую дверь балкона.— Неделя-то у нас есть?

— Да,— ответил Очкарик.— Сказали, что через неделю...

Все посмотрели на открытую дверь балкона, за которой ласково шумела листьями липа.

— Нет, это надо додуматься,— снова заговорил старик. — Поднять руку на такую красавицу! Это же не просто дерево! Это символ жизни! А что значит эта липа для нашего двора? Для всех людей, которые живут в каменных громадах?

— А для тебя? — сказал Очкарик.— Разве ты, дед, проживешь без нее? — Мальчик повернулся к ребятам.— Летом для деда эта липа — спасение. У него же астма. Липа воздух очищает, вентилирует, не пускает сюда со двора бензинный дух, всякие там магазинные запахи.

— Все это так, Витя,— задумчиво сказал Владислав Константинович.— Но, пожалуй, еще важнее другое. За последние шестнадцать лет липа под окном стала для меня родной. А еще точнее, родным живым существом. Она мой сад, мой океан, мой друг и собеседник. Мы с ней проводим многие часы вдвоем, каждый день. Витя в школе, остальные на работе. Мы с ней разговариваем. Ранней весной я вижу, как в ее старых ветвях пробуждается жизнь. Летом, вот сейчас, она, когда поднимается ветерок, рассказывает мне всякие истории.— Старик посмотрел на балкон.— Вы прислушайтесь...

Под легким ветром липа тихо лопотала что-то своими листьями.

— Еще на этой липе скворечник есть,—сказал Жгут.—Чуть ниже, примерно на уровне третьего этажа. Я сам прибивал.

— Да-да! — обрадованно сказал Владислав Константинович.— Скворечник мне не виден, но я знаю, что он есть. А скворец в этом году, глава семейства, ну и певец, доложу вам! Мы с ним друзья, я про себя его Карузо зову. Уж больно хорошо поет, стервец!

Все засмеялись, но смех перебил Очкарик:

— Все-таки что будем делать?

— Я по телефону пытался выяснить...— сказал Владислав Константинович.— Вежливо объяснили: все документы оформлены, есть разрешение, Я — спорить. Иронизируют: старческие, мол, причуды, И деликатно намекают: из ума выживаю.

— А Мамонт-то,— перебил деда Очкарик,— все по-тихому провернул. Если бы не тетя Зина... Она в магазине кассиршей. Шепнула мне...

— Время у нас действительно еще есть,— сказал Владислав Константинович.— Тебе, Витя, кто про неделю сказал?

— Да в ДЭЗе.— Очкарик немного заикался, наверное, от волнения.— Лысый такой и в глаза не смотрит. Пробурчал, что какой-то трест, что ли, который озеленением Москвы ведает, раньше, чем через неделю, специалиста прислать не может.

— Зачем же он это тебе сказал? — удивился Владислав Константинович.

— А пошутить изволил. «Любуйтесь,— говорит,— своей липой еще неделю».

— Удивительные люди появились за последние шестнадцать лет,— сказал Владислав Константинович.

— Только ты, дед, не волнуйся, пожалуйста! — Очкарик с тревогой смотрел на своего деда.

— Да не волнуюсь я, не волнуюсь! В одном беда. Ведь пока все наши протесты — разговоры и телефонные звонки. Сотрясение воздуха.

— Вот что! — Костя даже вскочил со стула.— Надо заявление написать в защиту старой липы...

— И пусть все жильцы подпишутся,— добавил Очкарик.

— Мальчики, какие вы умные! — серьезно сказала Лена.