Бельваль посмотрел на Коралию, не спускавшую с него глаз.

— Когда мы объяснимся с вами, капитан, — продолжал судья, — я уверен, что мы окажемся одного с вами мнения, как уже было с этой дамой…

— Я не сомневаюсь в этом, — подтвердил Бельваль. — Но боюсь, что все-таки многое останется неясным…

— Мы постараемся общими усилиями все прояснить, — воскликнул судья. — Ну, а теперь расскажите мне, что вы знаете…

Патриций на мгновение задумался.

— Не скрою от вас мое недоумение… Я, право, даже не знаю, что сказать… Мне известны некоторые факты, но подтвердить их никто не может, а будут ли они без этого иметь цену? Не лучше было бы потом доставить вам мои показания, засвидетельствованные моей подписью?

— Это мы оставим на потом, капитан… Теперь мы просто будем разговаривать, да и к тому же госпожа Эссарец, кажется, уже рассказала мне то, о чем вы не хотите сказать.

Капитан медлил с ответом. Ему казалось, что между Коралией и судьей заключено нечто вроде тайного соглашения, и что он является для них нежелательным свидетелем, который вмешивается, куда его не просят, и всюду только мешает… Поэтому Патриций решил быть настороже и подождать, пока выскажется его собеседник.

— Да… В самом деле, эта дама может сказать вам почти то же, что и я, — начал он. — Вероятно, она уже посвятила вас в то, что произошло позавчера в ресторане?

— Да, как же…

— И про попытку увезти ее?

— Да.

— И про убийство?

— Да, и про это.

— И конечно, про попытку шантажа, имевшую место сегодня ночью, и про смерть полковника Факи, и про то, как ее супруг отдал четыре миллиона франков и потом говорил по телефону с неким Грегуаром, и, наконец, про то, чем ей грозил ее муж?

— Да, капитан, я знаю это и даже больше.

— Но тогда действительно мои показания не нужны, вы и без них можете сделать свои выводы.

И осторожно добавил, избегая вопросов:

— Могу ли я спросить, к какому заключению вы пришли?

— Пока я ничего не могу сказать, капитан… По-видимому, придется держаться версии, которую изложил господин Эссарец в своем письме к жене — мы нашли его неоконченным на камине. Письмо я прочел вслух по просьбе госпожи Эссарец, и она же просила передать его содержание вам. Вот оно:

«Сегодня, 4-го апреля в полдень.

Коралия!

Я жалею, что вчера ты не поняла причин, заставляющих меня уехать, и поэтому пришла к ошибочным заключениям. Единственная причина моего отъезда — это ненависть, которая меня окружает и которой вчера ты была свидетельницей… Против врагов, не останавливающихся ни перед каким насилием, остается одна защита — бегство. Я уезжаю, Коралия, но помни, что ты должна ко мне присоединиться по первому моему зову. Если ты не уедешь из Парижа, ничто не защитит тебя от вполне законного гнева, ничто, даже сама смерть! Я принял все меры к тому, чтобы в этом случае…»

— Письмо на этом прерывается, — пояснил Демальон, передавая его Коралии. — Оно было написано незадолго до кончины Эссарца: при падении он задел маленькие часики на камине, которые остановились на двадцати минутах первого. Я предполагаю, что он почувствовал себя нехорошо, захотел встать, но голова закружилась… К несчастью, рядом был горевший камин, и он упал головой на его решетку. При падении он расшиб голову, а затем огонь сделал свое страшное дело… Вы видели?

Бельваль, крайне изумленный, слушал.

— Значит, по-вашему мнению, — спросил он, — Эссарец умер случайной смертью и вовсе не был жертвой преступления?

— Преступления? То есть был убит, вы думаете? Нет, на это ровно ничего не указывает…

— Однако…

— Нет, капитан, ваша мысль никуда не годится, хотя она вполне извинительна после всего случившегося… Со вчерашнего дня вам пришлось быть свидетелем стольких ужасов, и вполне понятно, что думаете сами! Кто мог совершить здесь убийство? Бурнеф или его друзья? Но к чему им? Они забрали свои миллионы и теперь спокойны, а если предположить что Грегуар отнял у них деньги, то убийство Эссарца не вернуло бы им их… И потом, как они могли войти и выйти? Нет, простите меня, капитан, но вы глубоко ошибаетесь. Смерть Эссарца — чистая случайность. В таком же точно духе и рапорт нашего доктора…

Бельваль обратился к Коралии:

— Вы тоже так думаете?

Она ответила, слегка покраснев:

— Да.

— А мнение Симона? — продолжал капитан, снова обращаясь к судье.

— О, что касается его, то старик просто бредит. Если его послушать, то скоро все начнется снова, и страшная опасность грозит госпоже Эссарец, поэтому она должна бежать тотчас же… Вот все, что мне удалось из него вытянуть… Правда, он мне показал дверь из сада в переулок, идущий перпендикулярно к улице Раймон, там мы нашли мертвую сторожевую собаку и чьи-то следы, ведущие от этой калитки к дверям дома. Но вы-то знаете, чьи это следы, не правда ли, капитан? Они принадлежат вам и вашему сенегальцу? И собаку задушил тоже он?

Бельваль начинал кое-что понимать. Странные речи судьи, его соглашение с Коралией — все это приобретало теперь совершенно иное значение.

— Значит, преступления тут нет? — твердо спросил он.

— Нет.

— Значит, нет и следствия?

— Никакого.

— И никаких разговоров о деле, все предается забвению?

— Полнейшему.

Патриций вспомнил слова Эссарца: «Меня не арестуют, а если арестуют, то выпустят, и дело будет прекращено…». Эссарец предвидел, что правосудие будет молчать, но знал ли он, что оно найдет в Коралии свою помощницу?

Капитан понимал, что Коралия поступается собственными интересами в угоду каким-то незнакомцам… И для этого, прежде всего, им нужно отделаться от Бельваля.

«Этот судья начинает меня раздражать, — подумал Патриций, — ему решительно наплевать на меня».

Для виду он решил сдаться.

— Извините мою настойчивость, но мое поведение объясняется не только моей горячей симпатией к госпоже Эссарец. Нас связывает тайна, относящаяся к далекому прошлому… Госпожа Эссарец, вероятно, рассказала вам о тех странных совпадениях, которые я не могу не сопоставить с происшедшим.

Демальон посмотрел на Коралию, и она ответила ему молчаливым кивком головы.

— Да, как же, госпожа Эссарец посвятила меня в это, и кроме того…

Он опять заколебался и взглядом посоветовался с молодой женщиной, которая опять покраснела и смутилась.

Демальон выжидательно молчал, и наконец она тихо прошептала:

— Капитан Бельваль должен знать то, что нам удалось найти. Открытие касается его в равной степени… и поэтому мы не имеем права скрывать от него…

— Да, собственно, говорить тут нечего, капитан, — сказал судья. — Взгляните на этот альбом с фотографиями…

Он протянул Бельвалю тоненький альбом, перехваченный резинкой.

Патриций поспешил открыть его и воскликнул, изумленный:

— Не может быть!

На первой странице были две фотографии, мальчугана в курточке английского школьника и маленькой девочки. Под одной было написано: «Патриций, десяти лет», под другой — «Коралия, трех лет».

Крайне взволнованный, Бельваль перевернул страницу и опять увидел свою фотографию в пятнадцать лет и Коралии в восемь… Потом — в девятнадцать лет, двадцать три и двадцать восемь, и везде рядом были фотографии Коралии, запечатлевшие ее подростком, девушкой и, наконец, молодой женщиной.

— Возможно ли… — шептал капитан, — фотографии, о которых я не знал… По-видимому, любительские, отмечавшие различные периоды моей жизни. Вот тут я солдат, тут верхом… По чьему приказу делались эти снимки? Кто мог их соединить с вашими, Коралия?

Он внимательно посмотрел на молодую женщину, также крайне взволнованную, и спросил:

— Кто нас здесь соединил? Вы знаете? Откуда этот альбом?

За Коралию ответил Демальон:

— Это доктор, раздевая господина Эссарца, нашел альбом. Под рубашкой Эссарец носил фуфайку, и в ней, в зашитом наглухо кармане, был этот альбом.

Глаза Коралии и Бельваля встретились. Мысль, что Эссарец в течение двадцати лет собирал их фотографии, носил их, спрятанными на груди, и умер с ними, подействовала на обоих удручающе. Теперь более чем когда-либо им хотелось найти объяснение этим крайне странным фактам.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: