— Я хотел бы чаще видеться с тобой! — жалобно сказал он, принимая бокал.

— Но ты же знаешь, я должна заботиться о своей репутации! — возразила Федра, испытывая смутное чувство вины.

— Ты можешь стать респектабельной дамой, как только пожелаешь. — Уже не первый раз он намекал на замужество, но Федра колебалась. — Я допью это в спальне — сказал он, отпив глоток вина.

— Подожди, — возразила она, наслаждаясь в душе его нетерпением, — Расскажи сначала, как дела у тебя в офисе!

— Не желаю говорить об офисе! — Син начал расстегивать круглые оранжевые пуговки на ее светло-желтом льняном платье.

— Моя племянница справляется с работой?

Он перестал возиться с пуговицами.

— Более чем справляется, она отличный работник. Даже Лайэм признал это.

— Даже Лайэм? — переспросила Федра, делая вид, что она не в курсе дела. — Разве были какие-то недоразумения?

— Мой сын был недоволен, что я принял Орелию на работу, не посоветовавшись с ним. Но теперь все в порядке.

— Они поладили?

— Очевидно, так.

— Сегодня? — Она не могла унять свое любопытство.

— Хватит вопросов, женщина! — загремел Син, притягивая ее к себе. — Я тебя люблю, я тебя хочу, и жизнь слишком коротка.

Она поцеловала его и потрепала за ус, но снова отстранилась и отступила за кресло.

— Ты еще много, много лет проживешь. Давай кончим этот разговор: если они поладили только сегодня, значит, между ними были столкновения? Я беспокоюсь за племянницу.

Он поднял брови.

— Не понимаю, что тебя так беспокоит. Ну да, какие-то столкновения были, покричали друг на друга. Но ведь женщина в офисе — явление необычное, все наши служащие взбудоражены. В других офисах женщины появляются только как уборщицы.

— Я чувствовала, что у нее возникли проблемы. Бедняжка…— вздохнула Федра.

Он оттолкнул кресло и попытался схватить ее, но она ускользнула.

— Да не беспокойся за нее! — с досадой воскликнул Син. — Она умеет постоять за себя, прекрасно держится и отлично выполняет свою работу.

— А что произошло сегодня? Орелия и Лайэм заключили перемирие?

— Да, что-то в этом роде… Они ушли вместе на ярмарку, планировать выставочный павильон.

— Вот как? Хм-м… Тогда возникает другая проблема.-Син привлек ее к себе. — Как бы это сказать? Может быть, между ними возникло романтическое чувство? Иногда этому предшествует взаимная неприязнь, — серьезно рассуждала Федра. Она догадывалась, что в Италии у племянницы был любовный роман, и, очевидно, неудачный. Федра любила ее и беспокоилась о ней. Если она увлечется Лайэмом, проблемы возникнут неизбежно.

— Романтическое чувство? — Син явно встревожился. — Между Лайэмом и Орелией? Помоги мне Боже! Мне и с собственным романом хватает трудностей.

— Ну, не такие уж трудности! — насмешливо возразила она, подходя и прижимаясь к нему. — Вопросов больше нет, пойдем же, дорогой.

— Наконец-то! — Он нетерпеливо обнял ее и повел по лестнице. — Как я хочу гладить твою нежную кожу! Я стосковался по тебе, женщина.

Син подтолкнул ее вперед и обхватил ладонями ее ягодицы. Медленно ступая по лестнице, она изогнулась назад и застонала, уже охваченная порывом страсти. Сейчас он снимет с нее платье и увидит красивое французское белье, которое она надела… Ему понравится… Федра ждала этих свиданий с такой же пылкостью, как Син. Они влюбились с первой. встречи, но несколько месяцев между ними не было физической близости. Он был страстным любовником и добрым, хорошим другом. Она много раз давала понять, что у нее были любовники в прошлом, но видела — для него это не имеет значения, и он готов был жениться на ней, как только она даст согласие.

Брак… Федра лежала, истомленная пылкими ласками Сина. Они встречаются так редко. Он все настойчивей рвется к ней… Она согласилась бы выйти за него замуж, если бы… Если бы не ошибка ранней молодости… Это злополучное замужество в Калифорнии. Испанец, католик — муж не даст ей развода.

После откровенного объяснения в офисе Лайэм не испытывал больше недоброжелательства к Орелии. Ему было даже приятно, что он идет рядом с такой привлекательной спутницей.

Они поехали к ближайшим воротам Городка Увеселений в Джексон-парке по Иллинойсской железной дороге; Лайэм купил билеты по сорок центов.

— Расскажите мне по дороге, какой эскиз вы хотите получить от меня? — спросила Орелия.

— Нет, лучше вы сначала посмотрите здание.

— Хм-м, меня ждет сюрприз? — улыбнулась она.

На этом разговор закончился, потому что в вагоне было шумно и он был переполнен туристами, которые съехались на ярмарку со всех концов Америки. Пассажиры толкались и притискивали Орелию к Лайэму, он старался не обращать на это внимания. Наконец они доехали; у ворот ярмарки Лайэм показал служебный пропуск, и им не пришлось брать билетов.

По дороге к павильону Лайэм расспрашивал Орелию о ее жизни в Италии.

— Как это вы поехали на практику в страну, где — э-э…— женщины в загоне и неохотно, допускаются к профессиональной деятельности?

— Мне кажется, не только в Италии женщины в загоне, — колко ответила она. — У маэстро Солини три дочери, и младшую он обучает архитектуре и живописи.

— Значит, учитель ваш был немолод, — почему-то отметил Лайэм.

— Да, моя тетя знакома с ним много лет, — ответила Орелия, посмотрев на него немного удивленно.

— У вашей тети полезные знакомства, — сказал Лайэм и, поняв неуместность своего замечания, продолжил:— Мой отец такой же коммуникабельный. Благодаря своей энергии и связям он активно участвовал в строительстве Чикаго. А ведь у него нет профессионального образования.

— Не такой уж редкий случай, — возразила Орелия.

— Зато меня направил в архитектурное училище.

— И это совпало с вашими стремлениями…

— В общем — да, — медленно ответил он, думая о том, что археология привлекала его не меньше архитектуры.

Она почувствовала в ответе неуверенность и посмотрела на него удивленно.

— Я единственный оставшийся в живых из детей моего отца. У меня были брат и сестра, которые умерли. — Он как будто объяснял Орелии, почему последовал по пути, выбранному отцом.

— Это очень грустно.

— А мать я потерял в восемнадцать лет, и мы с отцом остались вдвоем.

— А я в шестнадцать лет потеряла и мать, и отца. Тетя Федра заботилась с тех пор обо мне.

Он подумал, как легко ему с Орелией после того, как они заключили мир. Чувствовал, что его спутница— умная и чуткая женщина, не похожая на жеманных куколок, которые висли на нем и с обожанием ловили каждое его слово.

У главного входа какие-то грубые парни нагло уставились на Орелию, но грозный взгляд и широкие плечи Лайэма удержали их от вольных словечек.

На ярмарке бренчала музыка и стоял запах экзотических блюд. Торговцы назойливо предлагали всякие безделушки.

В основном люди здесь развлекаются, — заметил Лайэм, — а мы, архитекторы, строили несколько павильонов в познавательных целях. — Он обратил внимание Орелии на швейцарское шале [6], мимо которого они проходили. Над входом висели большие часы с кукушкой. Они прошли мимо павильона, стилизованного под английский замок, мимо цирка Гагенбека со стальной ареной.

— Правда, что у этого немца львы ездят верхом на лошадях? — спросила Орелия.

Потом они прошли мимо гигантского колеса обозрения— высотой 265 футов.

— Его проектировал строитель знаменитой башни Эйфеля в Париже, — пояснил Лайэм. Несмотря на то что в кабине колеса помещалось шестьдесят человек, под ним змеей извивалась длиннейшая очередь.

— Каждая поездка — всего двадцать минут, а люди стоят часами, — заметил Лайэм. — Но не жалеют об этом — вид с высоты изумительный.

Они прошли по улице Дер Грабен — это была превосходная модель Вены 1750 года. Рядом раздавались звуки тамтама с африканской выставки — была воспроизведена одна из деревень Дагомеи. Наконец они дошли до египетской территории, привлекавшей множество посетителей. Орелия залюбовалась пестрыми экзотическими восточными базарами. — Ну словно мы действительно в Каире! — воскликнула она. — И верблюды настоящие, и обезьяны…