– До чего чувствительный молодой человек! Поистине красавец, думающий только о своей возлюбленной.

Сестрам, стоявшим за занавеской, представление понравилось, и они замерли от восхищения. А между тем три певички за столом уже овладели сердцами своих обожателей. Молодые люди развеселились, и бокалы с вином пошли по кругу. Шум, визг, хохот. Вот Паньпань подняла бокал и радостно передала его Ван Шичуню. Тот встал, принял его и выпил. Вот уже Хаохао, высоко подняв нефритовый бокал, передала его Цю Чуню. Цю Чунь тоже принял его и выпил. Мю десятая поднялась и передала бокал студенту:

– Затрудняю вас, благоуханная моя! – сказал ей студент.

Мю десятая давно уже разглядела в студенте большого знатока «прогулок при луне». Одной рукой протягивая ему бокал, она коснулась его запястья другой.[39] При этом она тайно улыбнулась ему, поведав о своих заветных желаниях. Но ни для Чжэньнян, ни для остальных девушек, которые наблюдали за пирующими из-за занавески, этот знак телесного общения не остался незамеченным. В сердце каждой заползла ревность. Яонян не сдержалась:

– Старшая сестрица! А ты видела, как эта Мю приторговывает себе красавчика? Только что, подавая бокал старшему брату, она коснулась его запястья! А он-то какой бесстыдник! Истинный «похититель ароматов»!

– Да наш братец, похоже, сделан из снегов Великой зимы! Увидел женщину и уже тает.

Стоящие рядом с Чжэньнян Пань Жолань и Юйин только усмехнулись.

Любезный читатель! Замечу здесь от себя:

Но скоро лицедейство и пение закончились. Гости стали расходиться. Со светильником в руках Фынлу провожал гостей. Цю Чунь и Ван Шичунь уже натягивали поводья. Хаохао и ее подруги садились в паланкины. Вот уже сказаны последние слова, вот уже слышен топот коней – гости отбыли.

Студент воротился в дом, вошел в жилые комнаты, где собрались сестры и их гостьи. Его встретило напряженное молчание. Не обратив на это внимание, он ушел к себе в библиотеку и лег спать.

На следующее утро, едва наложив румяна, девушки поспешили к госпоже Лань. Студент тоже пришел к ней справиться о здоровье. Он вежливо поклонился ей и спросил:

– Вчера вечером мои гости не потревожили ли сон и покой почтенной госпожи?

– Ничего не слыхала, – ответила та.

– Но, похоже, я затруднил сестриц, – заметил студент.

– Ничем вы нас не затруднили. Мы смотрели представление. Так что никого вы не обеспокоили, – промолвила Чжэньнян.

Едва проснувшись на следующее утро, Мю десятая предалась мыслям о том, как хорош собой студент и, видно по всему, отменный повеса. Эта певичка, хотя и была далеко не юной, все же была до того мягка и нежна кожей, что всякий, однажды разделив с ней ложе, уже не мог ни забыть ее, ни оставить. «И как удачно, – думала она, – что Ван Шичунь сегодня не придет. Надо как-нибудь дать знать господину Фыну, будто Ван Шичунь хочет уговориться с ним о встрече. А уж как я утешу свое сердце – избудет оно вечную печаль!» Задумано – решено, и, кликнув служанку Суйлю, она посвятила ее в свой замысел.

Прошло совсем немного времени, и Суйлю уже стучалась в ворота госпожи Лань. Увидев слугу студента Фынлу, она сказала ему:

– Любезный господин! Меня прислал господин Ван. У него дело к господину Фыну – хотел бы переговорить с ним.

Фынлу пошел в библиотеку и, встретив служанку Гуйпин, сказал ей, что пришла посыльная от господина Вана. Студент простился с госпожой Лань и вышел к воротам. Увидел Суйлю.

– Кто вы? – спросил он.

– Я служанка барышни Мю десятой. Барышня просит вас сегодня навестить ее.

Студент замер душой. Тотчас велел слуге принести ему зонт и пошел с Суйлю. Скоро путники достигли Парчового переулка, остановились возле заведения «Сад наслаждений». Тут он сказал своей провожатой:

– Суйлю, мне неудобно входить через центральные ворота. У вас есть какая-нибудь другая калитка? Ведь и Хаохао может меня увидеть.

– Есть, – и она провела его через другой вход. Через минуту они уже подошли к задней калитке и постучались в нее. Мю спросила, что за люди стучат у ворот. И, услыхав ответ, послала служанку отпереть их. Студент вошел в садик. Навстречу ему уже спешила Мю десятая, улыбающаяся и довольная.

– Душа вашей наложницы отлетела, – сказала она, – едва вчера увидела вас. Так хотела повидать вас, что не сдержалась и послала вам визитную карточку.

Молодые люди улыбнулись, обнялись и совершили друг перед другом церемонный поклон. Девочка-служанка подлила в курильницу благоуханное масло под названием «слюна дракона» и зажгла фитиль, потом открыла южное окно, и в комнате повеяло свежим ветром. Тут же она накрыла стол, расставила блюда с закусками и бокалы с вином. Молодые люди принялись пить вино. Лица их раскраснелись, в желудках появилась приятная теплота сытости. Мю все чаще останавливала на студенте взор, в котором горело желание отдаться ему. Студент уже пылал, точно костер. Он и раньше едва сдерживал свою плоть, а тут и вовсе был не в силах укротить ее. Они сплели объятия и двинулись к ложу. Он простер к ней руки и скрестил их на запястьях, коснулся сандалового рта и ощутил лицом, как на него сыплется пудра. Студент торопливо снял с нее плахту и тонкую, точно облако, нижнюю юбку. Певичка помогла ему скинуть платье. Подошла к кровати и опрокинулась навзничь. Подняла «золотые лотосы». Студент поиграл с ней, а потом воздел свой жезл и вошел за нефритовые врата. Мю была вся в ожидании, а он работал своим пестом, точно рушил рис в ступке. Когда он почувствовал, что лоно увлажнилось, он стал играть с «черепашьей головкой», то буравя ее плоть, то будто протыкая пикой. Мю была ублаготворена.

– Что за славное у вас орудие, господин Фын! Ничто не может сравниться с ним. И как оное твердо! Может и колоть, и само по себе двигаться. Право, душа моя рассеялась, и вот уже нет меня на бренной земле.

– Маленькая благоуханная врунья! Ты ведь в квартале Пинкан – первая из первейших. Благоуханные прелести твоих телес способны воодушевить всякого.

Мю достигла полного ублаготворения. В сердце ее царило ликование, не менее, чем он, она радовалась его плоти. И, получив все, чего желала, она сказала студенту:

– Господин Фын! Много бывало у меня постояльцев, но такого, как вы, – владеющего волшебным мастерством, не было. Вы умеете шевелить своим орудием, когда сами недвижны, вы один такой на белом свете. Потому трудно с вами расстаться, хотела бы всегда быть при вас. И если есть у вас свой дом, то хотела бы рядом во флигеле прилепиться к вам и служить, как говорится, с «совком и метелкой».

– Благоуханная моя! – ответил ей студент. – Дивное то чувство, когда я прижимаюсь к твоему роскошному телу и приникаю к губам, – ни с чем не сравнимо. Трудно это объяснить и описать словами. Если красавица хочет следовать за мной, то не противлюсь ее желанию. Одного опасаюсь: как сможешь одна охранять ложе за пологом, когда я за один раз могу управиться с десятью красавицами, ибо не ведаю усталости? Но сегодня мы так счастливо встретились, так удачно узнали друг друга до предела возможного.

Вот уже наступила четвертая стража. Студент до того заиграл Мю, что та телом словно бы размякла: руки и ноги ее ослабели, а тем временем студент своей плотью испил содержимое ее лона, не позволив и малой толике упасть на простыни. Он будто приклеился к ней. Но вот уже светлело на горизонте, и лучи солнца позолотили окна. А они все еще лежали в постели – так жаждали соединения, что не в силах были оторваться друг от друга. Не разнять их и не оторвать, точно склеены смолой.

Вошла служанка разбудить их, опасаясь, как бы не пришел господин Ван. Она попросила Мю подняться с резного изголовья и одеться. Но Мю была не в силах расстаться со студентом. Она подумала: «Оттого мне печально, что не знаю, когда еще окажусь, как говорится, на его мужской террасе».