Антонина постоянно делилась с ней своими личными планами, рассказала и об одном кавалере, которого она не прочь заарканить в спутники жизни! Тот, кого Тоня величала кавалером, был знаком Насте по работе. Она всегда охотно ходила к нему за материалом как по заданию редакции, так и по собственной инициативе, ибо этот человек умел толково и самокритично ответить па все ее вопросы и его не приходилось «тянуть за язык».
Донат Александрович Мохов, начальник автоматно-токарного цеха, овдовевший два года назад, был чуть ли не единственным из посетителей редакции, кто не откликался на Тонино кокетство: вежливо здоровался своим скрипучим голосом, кивал головой и отходил.
Тогда она сообразила вести себя иначе: разогнала всех бесперспективных поклонников и при Донате Александровиче держалась с чинной строгостью. Он заметил это и как будто оценил, стал подавать руку при встрече, осведомляться о здоровье.
У Доната Александровича была горячо обожаемая пятнадцатилетняя дочка, с которой он жил в одной коммунальной квартире с Клавой Кузнецовой. Последнее обстоятельство давало особенно большие надежды. Антонине требовалось немногое: одним глазком взглянуть на ту самую дочку, познакомиться, а там она сумеет подойти к ней, задарить подарками...
Женщины сидели за столом, когда в дверь деликатно постучали.
— Входи, Света! Знакомься, пожалуйста, и отпробуй пирога.
Высокая светловолосая девочка с двумя длинными косами по спине, совершенно непохожая на отца, вежливо поблагодарила за приглашение, но сесть к столу отказалась, спросив, где Галя.
«Русалка какая-то», — взволновалась Антонина и, сделав некоторое усилие над собой, спросила:
— А как ты, Света, учишься?
В ответ ни звука, только взгляд переместился в сторону и по лицу разлилось выражение неудовольствия.
— Ой, Света — неизменная отличница, — вынуждена была ответить за нее Клава после продолжительного, неловкого молчания.
Дочка оказалась под стать отцу — не из легких. И хорошо, что она быстро ушла — не маленькая, догадается о ее намерениях, а это пока совсем ни к чему! Тоня даже облегченно вздохнула, что не ускользнуло от приметливой Клавы.
— Завидный мужчина мой вдовый сосед, — как бы между прочим заговорила она. — Не пьющий, самостоятельный и собой недурен, А вот Света занозистая, не желает никакой мачехи. Все молодые бабенки для нее враги.
Антонина слушала ее, ушам своим не веря: собиралась всех перехитрить, а выставила себя как на ладони.
Хозяйка дома не спускала с гостьи лукаво-пристальных глаз, опершись локтями на стол и придвинув к ней свое, как находила Тоня, не по годам постаревшее лицо.
— Знаешь, Антоха, откровенно говоря, я тебя когда-то просто ненавидела. Ты догадываешься за кого, — неожиданно произнесла Клава. — Но то было давно, и жизнь вас рассудила. Не будем ворошить старое. Теперь ты вдова фронтовика и начнем плясать отсюда. Да, кстати, — Клава хитро улыбнулась, убрала руки со стола. — Ты, очевидно, думаешь, что первая вот так гостишь у меня? Не таращь глазищи, выскочат. Мы с Донатом Александровичем уже счет претенденткам потеряли.
Антонина мучительно вспыхнула, неловко отодвинула от себя чашку.
— Извини, мне пора...
— Стой, торопыга! Сосед когда-никогда, а все равно женится, как бы не стерегла его дочка. Тут загвоздка в другом: ему нужна для Светы женщина с покладистым характером, как у тебя. Для мужского вкуса ты тоже можешь соответствовать, к тому же не совсем чужая для Насти. Значит, родня у Доната Александровича будет хорошая? Стой-ка, слышу шаги. Никак пришел!
И Клава выскочила в прихожую. У Антонины мигом отхлынула кровь от щек, сбилось дыхание. Она поискала глазами зеркало, чтобы взглянуть на себя, не нашла его, с замиранием сердца прислушиваясь и узнавая голос за перегородкой.
Дверь в комнату приоткрылась, вошел он, за ним Клава.
— Вот, Донат Александрович, зазвала к себе Тоню показать свое житье-бытье. Вы вроде знакомы, но в домашней обстановке никогда не встречались. Посидите с нами, составьте нам компанию, а я подогрею чайник.
— Здравствуйте, Тоня, не знаю, как вас по батюшке величать. Ох, и устал же я сегодня на работе! Охотно посижу в обществе привлекательной женщины, отдохну.
Высокий, плечистый, Донат Александрович выглядел особенно мужественным в тесной комнате. Смуглое, худощавое лицо его освещалось небольшими голубовато-серыми глазами, которые твердо и испытующе остановились на Антонине.
Она внутренне подобралась вся, а вслух сказала:
— Очень рада, спасибо за комплимент, — она отодвинулась вместе со стулом чуть в сторону, чтобы дать ему возможность поставить свой стул рядом с нею, у стены.
— Ну о чем же мы станем говорить? — спросил он, усевшись, приглаживая рукой свои густые, очень неподатливые, черные волосы. — Встречаюсь с вами в редакции не первый год, а ничего не знаю про вас: как вы живете, с кем? Ну, а про меня-то вы, наверно, не раз печатали материал? Цех мой то хромает, то отстает.
— Печатала. Но ваш цех не напрасно называют трудным, — возразила Тоня, не дав ответить ему и торопясь перевести разговор на более интересную для нее тему. — Я про вас, Донат Александрович, тоже почти ничего не знаю.
Он улыбнулся.
— Почти! Это уже кое-что.
Вошла Клава с чайником в руках, посмотрела на своих гостей.
— Не скучали без меня?
— Не успели. Только-только собрались выяснить, кто есть кто? — отвечал Донат Александрович, как показалось Клаве, довольно заинтересованно.
Она поставила чайник на стол, взялась за посуду.
— А чего тут выяснять? Хотите я за вас обоих скажу? — со смелым вызовом спросила Клава. — И вы и она — люди одинокие, жизнь у вас не устроена. Вот вы и присмотритесь друг к другу...
«Да, сватовство ладится», — думала Настя, не понимая и не одобряя, зачем Клава затеяла все это.
— Кланя, я просто удивлена, — вызвав в удобный момент подругу в коридор, прямо начала Настя. — Возиться с Антошкой сейчас... До того ли тебе?..
Лицо Клавы сразу будто потухло.
— Верно подмечено, — уныло согласилась она. — Мне сейчас должно быть не до посторонних, а я, как видишь, в парикмахерской прически делаю и вообще живу!
— Да нет, поверь, наоборот все! — нетерпеливо перебила ее Настя. — Я совсем о другом. Просто мне кажется, поскольку я знаю Антошку, девочке будет трудно ужиться с ней...
— Уживутся. На этот счет не беспокойся, — возразила Клава. — У Светочки характерец дай боже, не ей, а мачехе придется плясать под ее дудку. Девчонка, не сомневаюсь, уже раскусила это, потому и не чинит отцу препятствий...
Настя недоверчиво выслушала Клавины доводы.
— И твоего соседа я не понимаю... Вроде серьезный человек, а женская привлекательность затмевает в нем отцовские чувства. Легкомысленная Антонина не годится в матери!
Отказавшись от чая, Настя засобиралась домой. Антонина, несмотря на уговоры хозяина дома, увязалась с нею.
— Настя, ты не в духе, и я догадываюсь почему, — начала она на улице, едва захлопнулась за ними дверь подъезда. — Ты считаешь меня неподходящей... Но почему, почему? В моих чувствах к Донату Александровичу можешь не сомневаться. Светочка мила мне, я ее полюбила. Я ее не только словом — взглядом не обижу! Знаешь, Донат Александрович собирается говорить с тобой, как с родственницей, он уважает тебя. Я умоляю тебя, не мешай мне, Настенька, а помоги!
— Каким образом, не понимаю?
— Ах, да понимаешь ты все! Одно твое неосторожное слово Донату Александровичу может все расстроить. А мне осточертело одиночество. Чем я хуже других женщин, хотя бы той же Клавы? Я хочу семью: мужа, детей. Разве я не заслужила это? Всю войну я прождала Александра Силыча, а теперь что? Из дома на завод, с завода домой. Тетка Дарья, на что старого закала, и та диву дается...
— А не раскаешься? — спросила Настя. — У Светы характер не сахар, да и Донат Александрович воли вам с теткой не даст.
— О чем ты, Настя? — голос Антонины прозвучал укором. — О какой воле...
Настя не ответила. Несколько шагов они молчали, направляясь к автозаводскому метро мимо домов-новостроек вперемежку с деревянными домиками, обреченными на снос.
Темнело, горели фонари, хотя еще не было и пяти часов. На улице многолюдно, как всегда в выходной. Много детей с родителями. Антонина загораживала лицо муфтой из серого каракуля, защищаясь от ветра. Насте он не мешал.
Посматривая боковым взглядом на свою спутницу, она все больше и больше проникалась к ней сочувствием. В самом деле, за кокетство строго судить женщину смешно, грех невелик.
«Тогда чего же я взъелась на Клаву? Доната Александровича и его дочку она знает лучше, чем я, несколько лет живет с ними бок о бок. Антонина, может быть, как раз в его вкусе. Да, пожалуй, нехорошо получилось с Клавой, не миновать мне виниться перед ней, — думала Настя, припоминая разобиженное лицо подруги. — А Антошку по-человечески жаль, ее преследует невезение. Сначала с Федором, затем со вторым мужем. Вернется сейчас домой, а там, кроме старой женщины, — никого...»
— Поехали к нам? — неожиданно предложила ей Настя.
— Не могу, — буркнула Антонина.
— Дуешься на меня, а зря. В свахи я не гожусь, да и не нужна она тебе. Он не откажется от тебя, чтобы ему ни говорили, ты его крепко зацепила! Знаешь, я уже склоняюсь к тому, что Клава верно рассудила, вы можете хорошо ужиться. Только не разрешай своей Дарье Степановне вмешиваться в ваши отношения! Ты по натуре отходчивая и доброта в тебе есть, к тому же, как я понимаю, тебе очень хочется быть замужней дамой... Верно? — улыбаясь, закончила Настя.
Они вошли в теплый, высокий вестибюль метро, залитый ярким светом.
— Ну, хочу, — отвечала Антонина, испытующе заглядывая Насте в лицо. — А ты не ошибаешься по поводу Доната Александровича... его склонности ко мне, нет?