Г Л А В А XIII

Удар, настигающий человека в пору его благополучного существования, переживается им с особой остротой и болью. Такой удар нежданно-негаданно нанес Насте редактор, назначенный Кириллом Ивановичем. Прочитав принятую к печати рукопись, он выставил целую обойму замечаний, которые почти отвергали повесть в существующем виде, и требовал коренной переделки. Основная претензия редактора относилась к одной из главных героинь, которую он упорно величал отрицательной вопреки Настиным возражениям.

— Не отрицательная, а с отдельными недостатками. Зачем вы утрируете?.. Да и чего, собственно, вы хотите от нее?

— Перевоспитания, — ответил он единым словом.

— Зачем?

— Да вы что? Какой пример для молодежи! Дело происходит в большом здоровом коллективе на столичном заводе... Неужели такой большой коллектив не в силах справиться с молоденькой работницей.

— Значит, не в силах. Возможно, за этот отрезок времени, который охватывает моя повесть, — смягчила свое отрицание Настя.

— Не понимаю, не понимаю...

— Тут и понимать нечего. Пример для молодежи как раз имеется: не все еще у нас в жизни гладко, живут и процветают, к сожалению, эгоисты, рвачи подобно моей Тамаре...

Редактор осуждающе уставился на автора.

— Вы говорите так, будто не заглядывали в передовые статьи наших центральных газет. Там черным по белому сказано, какие в настоящее время предъявляются требования к литературе!

Настя смешалась, она действительно не читала передовиц, но редактор мог приврать или, не исключено, истолковать их слишком прямолинейно.

— Настоящая литература, я имею в виду ее художественную ценность, — начала Настя, — живет не год и не два, бывает, даже не десятилетие... Тогда каков будет ваш совет в этом случае?

— Ах, перестаньте, не до советов! Вы представляете, что получится, если мы рискнем напечатать вашу повесть в теперешнем виде? Да наш журнал просто прикроют!

— А вот и нет! Кирилл Иванович совершенно другого мнения...

— Узнаю стиль работы Кирилла Ивановича! А вот насчет договора с вами меня почему-то не предупредили. Ну да ладно, давайте сделаем так: вы выполните те из моих замечаний, с которыми согласны, остальным не придадите значения. Хорошо?

— Нет, не хорошо, — не согласилась Настя и пояснила почему: — Знаете, как говорится, написанное пером не вырубишь топором! Работать над рукописью в принципе я согласна, но напишите заключение заново, пусть будет все ясно между нами...

Редактор, человек уже немолодой и изрядно растолстевший, с небольшими залысинами на лбу, что-то прикинув про себя, пошел в наступление.

— Я вам добра желаю, а вы идете на конфликт! Не верю я в ваше обещание работать, не хочется вам снова сидеть за столом... Написано и с плеч долой! — с подковыркой закончил он.

Настя вспыхнула. Резкие слова отповеди уже готовы были сорваться с ее губ, но она удержала их, вовремя вспомнив, что в ее планы совершенно не входила ссора с редактором.

Насте стало страшно. Происходило какое-то непонятное, необъяснимое недоразумение, о чем даже дома рассказать будет стыдно! Где же логика? То пели ей дифирамбы, то вдруг повесть отдана на растерзание этому увертливому человеку! Что же будет дальше? Кто защитит ее? Рано, видно, она поспешила подвести итоги своим мучениям...

«Но отчего, в самом деле, не предупредили моего редактора, что вещь уже принята к печати?»

— Аркадий Петрович, — вновь заговорила Настя, увидев, что редактор начинает застегивать портфель, а рукопись, испещренная его пометками, и заключение остаются лежать на столе. — Может, все-таки мы договоримся с вами?

Аркадий Петрович и бровью не повел.

— Далось вам это заключение! Главное, сделать хорошую книгу, вот о чем я пекусь! — назидательно заключил он.

— Вернется Кирилл Иванович из депутатской поездки, я вынуждена буду говорить с ним!

Редактор как будто только и ждал этого, он заулыбался, все лицо его словно залоснилось.

— Пожалуйста, хоть сегодня, он уже, кстати, дома. Только не ручаюсь, до вас ли ему будет... — многозначительно добавил он.

Настя стала медленно краснеть. В последних словах редактора ей почудился скрытый намек на что-то... Неужели на сугубо личные отношения с главным редактором, о которых, она надеялась, не знали в редакции, а тем более у него дома?

Помедлив какое-то время, оба встали. Ни Аркадий Петрович, ни она не ощутили желания протянуть друг другу руку. Простились сухим кивком головы.

Редактор вышел первым. Настя, растерянная, зачем-то села снова.

Секретарь приоткрыла дверь в кабинет.

— Побеседовали? — спросила она и, поняв по виду Насти, что беседа была не из приятных, подошла к ней. Миловидное лицо ее выражало сочувствие. — Зарезал?

— Зарезал...

— Не горюйте, Кирилл Иванович все может поставить на свое место. За десять лет работы с шефом я достаточно изучила его. Но сегодня... — она замолчала, не докончив фразы.

Настя настороженно спросила:

— Однако он дома, приехал? Аркадий Петрович говорил об этом как-то странно, с ухмылкой.

— Да, дома, — подтвердила секретарь. — А ухмыляться ему еще рано. Я сегодня отвозила Кириллу Ивановичу некоторые документы на подпись: завтра, послезавтра он будет на работе.

— Кирилл Иванович болен? И серьезно? — вырвалось у Насти, как она сама поняла, с излишней взволнованностью, но у нее уже не было сил остановиться. — Нет, вы, пожалуйста, скажите мне, что с ним?

— Скажу, коли настаиваете. Он не то что болен, а у него неприятности по работе... Да вы что, не читали наш последний журнал?

— Не читала еще, но он у меня есть.

— Там повесть одна напечатана по настоянию Кирилла Ивановича. Вещь смелая, без экивоков. И это кое-кому показалось клеветой на современность... Теперь будут разбираться, почему мы опубликовали ее. Надолго закрутится карусель!.. Учтите, моя дорогая, я проболталась вам в порядке исключения, — поспешила предупредить ее секретарь.

— Я понимаю, — сказала Настя упавшим голосом. Вот уж чего она никак не ожидала, чтобы у Кирилла Ивановича могли быть неприятности на работе!

Дома Настя сидела на сундуке свекрови, пригорюнившись, по-старушечьи сложив на коленях руки, когда Василий, просматривая газеты, мимоходом спросил, что с ней.

— У Кирилла Ивановича неприятности на работе, — тихо сказала она.

Тут только до Василия дошло, что сегодня Настя должна была впервые встретиться с редактором. Он пересел к ней, потребовал:

— Рассказывай!

Настя, не поднимаясь, дотянулась до письменного стола, взяла заключение, молча подала мужу. Василий сразу понял: радостные вещи сообщаются не так. Читая, он не мог воздержаться от восклицаний:

— Да уж твою ли рукопись он читал? Нет, я сам пойду к Кириллу Ивановичу и буду просить тебе другого редактора! — вскипев, заявил Василий.

— У Кирилла Ивановича неприятности, — монотонно напомнила Настя.

— Ничего, выпутается. Не такой он человек!

— Вот ты и посоветуй ему выпутаться! — съязвила Настя. — А он в редакции сегодня не был. Переживает... И мой редактор не зря так осмелел.

Василий с его оптимизмом на сей раз задумался, покачал головой.

— Жаль мне Кирилла Ивановича, хороший мужик, а пакостников вокруг немало, — выговорил он, как бы рассуждая вслух.

Настя затаенно молчала. Муж, сам того не зная, коснулся слишком больного места. Ей, мало сказать, было жалко Кирилла Ивановича, она готова была, если бы было можно, бежать к нему, чтобы утешать его, и говорить и говорить о своей любви... Просто наваждение какое-то, до чего ей не хватало сейчас этого человека!

Она поторопилась посмотреть в лицо Василия по-юношески румяное, голубоглазое, внушая себе, что перед нею не просто муж, а отец ее Леньки.

Как плохо, как тяжело ей, что не перед кем излить свою душу. Вот если бы Василий был не муж, а посторонний человек, он бы все понял, посочувствовал и... рассудил! Какой, в сущности, ограниченный круг людей окружает ее! Не умеет она выбирать себе друзей! Разве прямолинейной и в чем-то ограниченной Клаве Кузнецовой выложишь свои запутанные, грешные мысли про Кирилла Ивановича? Как он исподволь, незаметно вошел в ее жизнь — человек сильный и одновременно слабый, но наверняка исключительный по своему душевному складу и внешнему обаянию.

Настя не спала всю ночь. Мысли ее с предельной ясностью листали то одни, то другие страницы собственной жизни, извлекая, казалось бы, давно забытые подробности: слова, целые фразы, жесты.

Невезучий она, несчастный человек! Полоса невезения началась с Федора Коптева, с первого неразделенного чувства молоденькой девушки, и вот теперь запоздавшая встреча с Кириллом Ивановичем...

«А суть моей жизни? Годы и годы одержимой тяги к перу... Наконец книга написана, и что же? Появляется некий Аркадий Петрович с карандашом, черкает направо, налево. Он сотрудник, штатный редактор, он облечен властью над автором...»

Под утро Настя дошла до того, что разбудила мужа, жалобно попросила:

— Разговори меня, успокой!

— Душенька моя, выбросила бы ты все из головы, — терпеливо начал он, пугаясь ее вопрошающих глаз, осунувшегося лица. — Все устроится, и ты потом будешь сожалеть, что понапрасну изводила себя. Вникни-ка в эту мысль!

Он принялся гладить ей волосы, приговаривая, как маленькой:

— Усни, душенька, усни... у тебя все будет хорошо! Меня со счетов не сбрасывай, я всегда с тобой рядом.

Неделя, разделяющая Настю от встречи с Кириллом Ивановичем и редактором, назначенная им через секретаря, тянулась для нее бесконечно долго. Уже одно то, что главный редактор собирался выслушать обе стороны, вселяло в Настю тревогу.

— Новости есть? — доверительно спросила она секретаря.

— Пока все тоже. Но Кирилл Иванович без боя не сдастся.

Кирилл Иванович выглядел строгим, подтянутым и, к удивлению Насти, еще более моложавым, чем всегда. Аркадий Петрович появление своей подопечной встретил улыбкой до ушей, суетливо принимаясь двигать кресло.