Г Л А В А XIV

Конечно, Михаил возвращался не из командировки и даже не из санатория, и все же к его приезду Марии нужно было подготовиться. Все мысли, все разговоры в семье Карповых были теперь о предстоящей встрече.

С возращением Михаила из лечебницы связывались большие надежды. Правда, практичная Мария не забывала, что еще предстоят разные хлопоты, волнения по его устройству в театр, возможно, даже неудача, все равно ничто не могло идти в сравнение с тем злом, от которого муж, наконец, избавился!

Василий, покупая себе, купил и свояку в подарок трикотажный тренировочный костюм для домашнего обихода. Ксения Николаевна еще с зимы берегла особый сорт изюма, с которым собиралась испечь пирог в долгожданный день. Митя лепил фигурки действующих лиц из «Грозы». Особенно удалась ему Кабаниха и он в тайне предвкушал, как отец обязательно похвалит его! Отцу нравилось, когда у него, помимо школьных дел, появлялись и другие увлечения.

Стояла солнечная весна, та самая любимая Мариина пора еще со времени жизни в городке. Букет сирени на столе мог поправить ей настроение, снять усталость. Она не помнила, с чего так повелось, скорее всего с первого Мишиного букета, преподнесенного провинциальной барышне и очень изумившего ее в ту пору — ведь местные парни в городке не имели обычая дарить девушкам цветы, а тем более сирень, росшую чуть ли не в каждом палисаднике.

Мария задумалась: опять Миша, опять он... Да и как же иначе, если больше половины лучших лет жизни связаны с ним!

Она сидела за столом у раскрытого окна, на всякий случай проглядывая сохранившиеся за неделю газеты — завтра ей предстояло провести занятия в политкружке.

Из неухоженного, густо заросшего сада возле дома то и дело раздавалась коротенькая трель соловья, словно он, как всякий серьезный вокалист, репетировал перед выступлением, проверяя и настраивая свой голос, и это вызывало у Марии невольную улыбку.

Как хороша была умиротворенная сопричастность с тем, что окружало ее: полурасцветшая сирень в вазе, кусты в саду, несколько берез и запахи, запахи!

«И так из года в год, тысячелетиями: весна, лето, осень, зима, а человек, сознавая свою недолговечность, тем не менее живет, беспокоится, мечтает», — думала Мария, вдруг вспомнив, что сегодня она из своей черной шевелюры вырвала несколько седых волосков.

Хлопнула калитка в саду, не иначе как возвращались от Майоровых Ксения Николаевна с Митей, ходившие узнать, когда Настя едет в командировку.

— Мама, вы?

— Это я, Маруся, — прозвучало в ответ.

Марии показалось, что она ослышалась, ей потребовалось выглянуть в окно.

На тропинке к дому с узелком в руках стоял Михаил.

— Принимаешь, не выгонишь?

— Заходи, — оторопело произнесла она.

— Понимаешь, осточертело: и лица больных, и бездарные сотрудники на сцене! Вспылил, плюнул, и, как видишь, я перед тобой! Но ты в затруднении? — переждав, осторожно спросил Михаил, оглядываясь по сторонам. — Ты не представляешь, как я соскучился... А Митя где?

Марии не терпелось сказать: «Не нравится мне твой непутевый приезд... Мы готовились иначе встретить тебя...»

Однако она переборола себя.

— Здравствуй, коли приехал. А как же твое лечение?

— Не беспокойся, в порядке. Я, собственно, давно подлежал выписке, если бы не кружок. К тому же летний сезон в театрах на носу. Буду сейчас пробовать поступить, не ожидая осени. Или пан, или пропал...

Марии не понравились и оживление Михаила, и его присказка. Уж не выпил ли? Он понял, что ее беспокоило, рассмеялся хорошим, давно позабытым смехом.

— Не тянет. Отрезало. У тебя не должно быть никаких сомнений на этот счет. Поверь!

Она верила, старалась верить и все-таки ничего не могла поделать с собой, все время жила в напряженном ожидании, зорко приглядывалась к мужу.

С его устройством в театр дело затягивалось, это-то больше всего и пугало Марию. А тут еще выяснилось, что Михаил не успел пройти все роли своего амплуа для экзамена, и он говорил ей это, как казалось Марии, спокойно...

— Мама, ты слышишь? — вбежав к матери на кухню, возбужденно заговорила она. — То ли он не понимает моего состояния, то ли не придает ему значения?! Он лечился много месяцев, у него нервы железные, а я? Я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать. Кажется, должен бы соображать, что копейки не зарабатывает...

Ксения Николаевна усадила дочь на табуретку, сама села напротив. Протяжный вздох вырвался из ее груди.

— Нужно потерпеть, Мария. Он и сам, чай, не рад... А не съездить ли тебе в тот театр?

— Я звонила, да все без толку. Из жалости туда не берут, необходимы творческие данные. Впрочем, отказа пока нет.

— Стало быть, жди. Скрепись. Без работы не останется. На доске объявлений сколько висит: «Требуется, требуется...»

— Ну, посмотрим, — неопределенно заключила Мария. — Завтра-послезавтра должно проясниться.

Через день к Марии в цех позвонил Михаил.

— Я тут у проходной. Ты имеешь возможность выйти ко мне на минутку? — спросил он.

— Что-нибудь очень неотложное?

— Ну, как тебе объяснить... И да и нет.

— Жди, — коротко отозвалась Мария.

«Не знает для чего, а зовет. Вот психология незанятого человека!» —думала она, торопливо шагая по длинному коридору.

Раскрасневшийся, с потным лбом, в поношенном плаще и выгоревшей шляпе, невысокого роста человек стоял у колонны пустынного в этот час вестибюля, конфузливо посматривая на спускающуюся с крутых бетонных ступенек жену в аккуратнейшем темно-синем халате и белоснежной кофточке, и чувствовал себя подавленно.

Мария стремительно подошла к нему, чмокнула в щеку.

Жалкий вид Михаила неприятно поразил ее.

«Как это я могла допустить такое? Воображаю, что о нем могли подумать в театре! Сегодня же буду просить у Насти денег взаймы и срочно приодену его!»

— Рада видеть тебя, дорогой. Есть новости? — охваченная чувством сострадания к мужу, участливо заговорила она.

Лицо Михаила сделалось еще более растерянным и жалким.

— Новости мои неутешительные, Марусенька, — отозвался он, переминаясь с ноги на ногу. — Обещали порекомендовать мою кандидатуру в областной театр вместо одного актера, которого берут сюда, в Москву. На замену так сказать... — пояснил он, силясь улыбнуться.

— Обещали или рекомендуют? Улавливаешь разницу? — со своей обычной прямотой начала было Мария, но остановилась. Областной театр никак не устраивал их, значит, и говорить не стоило. — А обещал почти... — после продолжительной паузы, не удержавшись, осуждающе произнесла она, имея в виду знакомого режиссера по училищу. — Ладно, Миша, не горюй, проживем. А сейчас извини, у меня дела.

Она было уже пошла обратно, но внезапно остановилась.

— Не горюй, говорю, Миша! Тебе пока не везет, зато ко мне фортуна более благосклонна... Дома расскажу, — многозначительно добавила Мария, блеснув глазами, и самоуверенно, с подчеркнутым чувством собственной значимости, как представилось Михаилу, стала подниматься по широченной лестнице.

Она возвращалась туда, где ее ждал отныне отдельный кабинет в цехе со стеклянными перегородками и дощечкой на двери: «Начальник технической части инструментального цеха М. Д. Карпова».

Подслушанный где-то Марией афоризм о том, что если человек сам выбирает себе профессию, то он может и ошибиться, а вот когда профессия выбирает человека, тогда всякие ошибки исключены, очень подходил к ней.

Профессия слесаря-инструментальщика всю жизнь владела ею, не говоря уже о том, что она кормила ее, давала определенный вес в обществе. Весь пройденный ею в цехе путь был залогом твердой уверенности, что ей будет нетрудно справиться с новой работой в первую очередь еще и потому, что она досконально знала как возможности исполнителей, так и желания тех, для кого предназначались новые приборы.

Изготовить мерительный инструмент для подшипников с ужесточенными допусками было для конструктора делом почетным и лестным, и оно очень украшало жизнь Марии. Внедрение готового прибора в производство требовало от нее особого напряжения. Она должна была быть предельно деловой, неуступчивой, уметь постоять за себя и за свое дело. И она стояла, часто ловя себя на том, что в мужском обществе ведет себя на равных.

Повышение ее по должности, о котором она лишь намекнула Михаилу, решив отработать в новом качестве хотя бы один день, а потом уже и объявить дома, было крупной удачей, вполне вознаграждающей ее за все неудачи мужа.

Кроме резко возросшего оклада, у Марии несравнимо расширялось поле служебной деятельности, что было ей по душе: более полусотни человек поступали в ее распоряжение.

Михаил спокойно воспринял назначение Марии на должность начальника технической части цеха.

— Давно пора, — заявил он. — Ты далеко пошагаешь, Маруся, в тебе еще дремлют неразбуженные способности. Поверь слову. Бери, Митя, пример с нашей мамы. Ну, теперь мы заживем без долгов! — закончил он, прикинув в уме их месячный расход и новый оклад жены.

Это соображение, как в скором времени поняла Мария, очень повлияло на его стремление поступить на работу. Целые дни он стал проводить в гамаке под березами, почитывая свои и соседские книги. Если Ксения Николаевна напоминала зятю о том, что он сегодня вроде бы собирался ехать куда-то по поводу работы, он, не отрываясь от романа, отвечал:

— Завтра, мамаша, вы перепутали.

Но наступало завтра — и повторялось то же самое. Марии он жаловался на мертвый сезон в театрах, выехавших на гастроли, просил подождать

— Неделей раньше, неделей позже, — говорил он, разводя руками, стараясь не встречаться с ее взглядом. — Устроюсь!

— Должен устроиться, — подтверждала Мария лишь только для того, чтобы сказать ему что-то.

Про себя она осуждала мужа, не понимая, что же происходило с ним. Перед соседями хотя бы постыдился за свое безделье. Веди она дневник, как Настя, она наверняка написала бы в нем, что уважение ее к мужу убывает с каждым днем, все чувства глохнут...