— Миша, ты не болен, как ты чувствуешь себя? — осторожно спросила его как-то Мария.

Он мгновенно понял ее, густо покраснел.

— Честное слово, Маруся, дай мне срок дней десять, и ты не увидишь меня дома. Я тебе говорю так твердо потому, что недели две назад. случайно встретил своего бывшего командира части и он обещал посодействовать мне. Артистом не устроит, это не по его линии, а вот заведовать где-нибудь клубом при военной организации порекомендует. Ты не возражаешь?

В подмосковном военном санатории имелся клуб, но не было заведующего, который мог бы совмещать административную часть работы с художественной самодеятельностью. Условия были хорошие: заведующему клубом полагалась комната в благоустроенном доме, трехразовое питание с сотрудниками санатория.

Мария не возражала, и Михаил дал согласие.

— Что ни делается, все к лучшему, Марусенька, — говорил он ей на прощание. — Не буду тебе надоедать. Лето и выходные дни Митя может проводить у меня, и ты не забывай ко мне дорогу, привози Василия, Настю.

— Не беспокойся, на машине к тебе станем прикатывать, — отвечала Мария, обнимая мужа. — У нас в Сокольниках чудесно, а у тебя там райский уголок на Москве-реке. Умели аристократы выбирать места! Ну, не скучай, работай, покажи, на что ты способен.

Так все мечты о театре, известности кончились раз и навсегда. Мария тихо вздохнула: бог с ними, лишь бы не повторялись его срывы.

Михаил, судя по его поведению, тоже не очень тужил о том. Он был польщен пришедшим за ним и его вещами санаторным грузовиком, услужливым шофером и тем, как все родные, все жильцы дома провожали его.

— Не за тридевять земель уезжаю, — улыбаясь, довольный, говорил он, сидя в кабине. — Да и по телефону всегда меня вызвать можно, я справлялся у начальства. Настя, счастливой тебе командировки!

— Спасибо, Миша, это ты мне хорошо пожелал...

Мария смотрела на чисто выбритое, свежее, но уже тронутое по щекам продольными морщинами лицо мужа, на его усыпанные сединой поредевшие волосы и припоминала того смугло-румяного Мишу, практиканта-студента, будущего артиста, олицетворение красоты и образованности для всех барышень городка, и ей становилось жаль мужа, жаль прожитых с ним лет и обидно за него, что он так быстро, не по годам, сдал, словно что-то незаметно подменили в нем, и теперь на него уже нельзя больше положиться, как бывало...

Грузовик тронулся.

— Держись там, Миша, помни о нас! — крикнула ему вслед Мария.