– Сейчас паровозиком буду я! – вдруг известил нас Вячик. Решительно так.

Не успели мы ахнуть, как он по решетчатой опоре взобрался к нижней части петли. И оказался на шпалах.

– Смотрите! Сейчас я обойду все пространства!

– Слезь немедленно! – взвизгнула Настя.

Но Вячик побежал по шпалам, взмахивая руками. И вот уже шпалы – как поперечины пожарной лестницы… Вячик начал забираться по ним, потом остановился передохнуть. На высоте, метрах в семи от нас.

Арбуз и я разом закричали, чтобы кончал это дело и спускался.

– Не-а, – сказал Вячик. И начал подниматься дальше. А метра через два опять остановился, уселся на шпалу, чтобы отдохнуть. И показал нам язык.

Я не удержался:

– Это он перед тобой выпендривается, Пшеницына.

– Дурак!

– Конечно. Сломает шею…

– Ты дурак, – уточнила она. А Вальдштейну приказала самым стальным тоном: – Вячеслав, немедленно вниз!

– Не-а! – И он полез вновь. Наклон рельсового полотна был там уже почти вертикальным. Я снова открыл рот, чтобы заорать, и… ступни Вячика сорвались – вперед. Он провалился между шпал, но успел ухватиться. И повис. Заболтал тощими, как у Буратино, ногами.

Мы обмерли.

Но Вячик поболтался секунды три, извернулся, уцепился ногами, пролез на другую сторону петли. И стал быстро-быстро спускаться. А с решетчатой опоры прыгнул в траву.

– Вальдштейн, ступай сюда, – тоном Клавдии Борисовны велела Настя.

Вячик дурашливо стрельнул глазами и подошел с видом виноватого первоклассника. Настя и поступила с ним, как с малышом: развернула и дала шлепка по камуфляжному заду. А этот балбес мигал и улыбался, будто его приласкали.

– Чего цветешь-то? – грустно сказал я. – Лез бы дальше, ломал бы позвоночник…

– Там почему-то холодно сделалось, как в космической пустоте. – Вячик начал зябко тереть голые локти.

– Ты там бывал раньше-то, в космической пустоте, чтобы сравнивать? – проворчал Арбуз.

– Два раза. На годовой контрольной по немецкому и когда сломал любимую универсальную отвертку папочки… – Да, у Вячика явно прорастало чувство юмора.

Мы постояли еще под громадным рельсовым кольцом, поразглядывали. Над этим сооружением, над темными макушками сосен стояло очень синее небо. И выпуклые желтые облака передвигались по нему, как плавучие острова. Солнца они не закрывали.

– Давайте обратно, – решил Арбуз. – Ту дорогу мы без нашего Амура все равно не найдем, он знает какую-то хитрость…

И мы пошли через рощу. Никаких ориентиров не было, просто мы чувствовали, в какой стороне Стекловск.

– Смотрите, – вдруг громко шепнул Ивка.

На толстом и сильно изогнутом стволе пониже густых веток висели круглые часы. Очень похожие на карманные (даже серебристая цепь тянулась в чащу кроны), только размером с таз.

– Ух ты! – Вячик присел от радостного изумления.

– Неужели идут? – снова шепотом спросил Ивка.

– Конечно. Секундная стрелка движется, – сказал Арбуз.

– Без пяти пять, – я глянул на свои часики. – Правильно.

– Кто же их заводит? – тихонько, даже с испугом спросила Настя. И поглядела на меня. Я глупо сказал:

– Наверно, на солнечных батареях. – Ясно было, что это не так. Это были просто часы какого-то великана из иного мира. Скорее всего, они провалились сюда сквозь его дырявый карман.

– А вот посмотрим сейчас, что за батареи, – заявил Вячик. И поплевал на ладони.

– Не смей, – быстро сказал я. Потому что он мог разрушить… ну, не знаю что. Но мог. Мне показалось – какую-то пирамиду, составленную из тончайших, невидимых стеклянных трубок…

Настя ухватила Вячика за рубашку.

– Сейчас получишь еще!

– Тетенька Настенька, я больше не буду!

– Дурень какой, сладу нет…

Оглядываясь на часы, мы пошли дальше, пересекли ложбину, поросшую высоким влажным папоротником и наконец оказались на краю рощи. Левее того места, где мы вошли в нее.

Город опять казался видимым сквозь волнистое стекло. Почти незнакомый, нездешний.

Я совсем уже было поверил этому сказочному превращению. Но встряхнулся. Не может быть сказки в той стороне, где Озм…

Мы тропинками и переулками спустились к речке. Пошли вдоль воды к Застеклянской улице. От воды попахивало чем-то вроде квашеной капусты. Короче говоря, отходами производства. Но все же Стеклянка была прозрачная, в ней водилась даже кое-какая рыбешка. И на глубоких местах купались.

Под ноги стала попадаться кирпичная крошка и битое стекло. До сих пор мы шли босиком, теперь пришлось обуваться. Прежде, чем надеть кроссовки, мы сели на мостки для полосканья белья, побултыхали ногами. Помахали ими в воздухе, чтобы обсушить. Когда вышли на берег, оказалось, что Ивка все еще сидит на мостках. На дальнем их краю. Согнулся. На спине его сияли солнышки и луны. Однако согнута спина была как-то невесело.

Я подошел. Настя за мной.

Ивка тихо болтал в воде ногами.

Настя сказала осторожно:

– Ивушка зеленая… ты чего над водой склоненная?

Он оглянулся, грустный такой. Мне показалось даже, что ресницы мокрые.

– Ивка, ты чего?

Другой бы набычился: «Ничего. Так просто…» А он сказал печально и честно:

– Вот… Мама и Соня сейчас как раз от города отъехали.

Я присел рядом.

– Ивка, они же ненадолго. Всего на две недели…

– Да… – Он рывком встал. Натянул кроссовки прямо на мокрые ступни. – Пошли…

У нашего дома, когда уже Вячик убежал в свой подъезд, Ивка вдруг взглянул на меня озабоченно:

– Алик… Я когда увидел те часы на сосне, сразу подумал про Геннадия Марковича. Надо навестить его и Арунаса. А?

– Завтра утром, – решил я.

Но все получилось иначе.

Лифт опять не работал. Мы с Ивкой пустились вверх без остановки. И на девятом этаже гордо взглянули друг на друга – как альпинисты, взявшие штурмом вершину.

Я открыл дверь своим ключом. Было тихо. Бабушка куда-то ушла.

– Как же она подыматься-то будет? – забеспокоился Ивка.

– Может быть, она спит?

Тишина стояла в квартире. Знакомая, привычная, с еле слышным звоном в кухонном кране и урчанием старенького холодильника, который раньше жил у нас в саду. И… даже чересчур привычная. Словно в нее вплелось что-то давнее и родное…

Да! В бабушкиной комнате раздавалось знакомое «тик-так».

Я забыл об осторожности, всем телом открыл дверь.

Часы стояли слева от окна. Там же, где и раньше. Ровно ходил медный маятник. На нем качался ослепительный солнечный зайчик.

Ивка тоже сразу увидел часы.

– Вот это да…

– Ивка, я сейчас упаду.

Конечно, я не упал. Только отчаянно потряс головой, чтобы таким образом упорядочить пляшущие мысли и догадки. Но он заплясали еще сильнее.

В этом момент вошла бабушка.

– Ба-а! Откуда они?!

– Ума не приложу… – Лицо у бабушки было такое… ну, скажем, будто она встретила кого-то из давно умерших знакомых – живого и здорового. – Я ходила на почту, насчет пенсии. Вернулась, пешком забралась на эту высотищу, еле отдышалась, зашла к Надежде Петровне за ключом… Я его оставляла, потому что не знала, есть ли ключ у вас… А Надежда Петровна говорит:

«Вам вернули из магазина часы…»

«Как вернули? Они же проданы, я давно деньги за них получила!»

«Не знаю, – говорит, – два молодых человека доставили часы на верхнюю площадку. Сокрушались, что вас нет дома, попросили разрешения поставить пока часы ко мне. А я говорю: давайте сразу на место, у меня ключ есть…»

– Они внесли, поставили, запустили маятник и уехали на маленьком грузовике. Надежда Петровна видела это из окна… Я звонила на работу маме и папе, но они тоже ничего не понимают…

«Еще бы!» – подумал я.

– Мало того! Я звонила в магазин. Они говорят: «Ничего не знаем…» А Надежда Петровна уже потом, задним числом, испугалась: а вдруг это какие-то злоумышленники? «Вы проверьте, – говорит, – а вдруг там какое-нибудь взрывное устройство?»