Мы с Ивкой переглянулись. Он не выдержал, заулыбался.

– Нет там взрывного устройства, – сказал я.

– Вы… что-то знаете?

– Мы… постараемся узнать. Скоро. Ивка, бежим!

И мы помчались к часовому мастеру Г. М. Тутарскому.

Геннадий Маркович не удивился нам. Только сказал:

– Признаться, я не ожидал, что вы появитесь столь стремительно. Думал – завтра…

– Геннадий Маркович, зачем вы… это…

– Вы имеете в виду часы?

– Ну а что же еще!

– Видите ли, у меня есть два знакомых молодых человека – сын моего давнего друга и его приятель. Они работают в небольшой фирме, у них грузовичок, весьма удобный для перевозки таких деликатных, требующих осторожности предметов. Они давно говорили мне: «Геннадий Маркович, если потребуется, вы только скажите…»

– Геннадий Маркович… – почти со стоном сказал я.

– Ну да, ну да! Тебя, Саша, интересует, что меня побудило сделать такой слегка неожиданный шаг…

– Ничего себе «слегка»! Бабушка чуть не в обмороке!

– Да, – подтвердил Ивка. – Она ничего не может понять.

– Я попытаюсь объяснить… Видите ли, друзья мои, нынешнее время отличается крайней непрочностью. Разрушением устоев и хаотичностью процессов. Я выражаюсь несколько запутанно, однако… короче говоря, нашей жизни нужна стабильность. А стабильность, это когда все вещи… или, по крайней мере, большинство из них находятся на своих местах. И я счел долгом внести в укрепление стабильности свой крошечный вклад. Вы же не будете отрицать, что истинное место этих часов – в комнате твоей, Саша, бабушки…

– А… где место бронзовых часов с завитушками? Ну, тех, которые вы отдали за наши?

– А! Это не тема для разговора! Я их не любил. Их бронзовое оформление всегда представлялось мне сплошной эклектикой… Ты знаешь, что такое эклектика?

– Не-а… Я знаю, что бабушка ни за что не захочет принять такой подарок. У нее… характер.

– Характер бабушки я представляю по твоим рассказам довольно ясно. И питаю к ней самое глубокое, хотя и заочное уважение. Но ты скажи, что подарок этот я сделал не ей, а тебе… Или даже так. Пусть часы считаются моими, но стоят у вас. Из чисто технических соображений. Чтобы уважаемому Квасилию не требовалось пробираться ко мне, когда вздумается похулиганить. И чтобы тебе было удобнее снова запускать часы… И будем считать, что в этом вопросе поставлена точка!

Последние слова Геннадий Маркович буквально отчеканил. И я сразу понял: это и правда точка.

– А как вы узнали наш адрес?

– Весьма просто. Позвонил в комиссионный магазин, где ваша реликвия одно время стояла. У меня там знакомый продавец, он не отказал в любезности…

– А где Арунас? – спросил Ивка. И я почувствовал, что спросить это ему хотелось давно.

– Арунас очередной раз починил брюки и отправился за хлебом и за картошкой. По моему поручению. Вы его дождетесь?

Я нерешительно глянул на Ивку. Он огорченно сказал:

– Мы бы с удовольствием. Но Ольга Георгиевна дома ужасно волнуется…

– Да, нам надо бежать обратно, – сказал и я.

– Жаль. Нэлик опечалится, когда узнает, что вы были и ушли.

– Но мы завтра обязательно с ним увидимся! Честное слово! Мы хотим… – Я опять посмотрел на Ивку. – Хотим позвать его в одно удивительное место.

– Да, – кивнул Ивка.

– Мы зайдем за ним утром.

– Прекрасно. Если можете, пораньше. Я буду спокоен, когда увижу, что он отправился гулять с вами, а не один… А к десяти часам я должен буду уйти, меня вызывают в военкомат…

– Зачем? – встревоженно удивился я. – Разве вы… разве у вас призывной возраст?

– Просто военное начальство хочет сделать то, что не сумело в свое время, полвека назад. Сказали, что тогда полагался мне орден Красной Звезды, но бумаги в ту пору затерялись.

– Геннадий Маркович, можно вас спросить?.. – Это Ивка. Он вскинул голову и смотрел с какой-то жалобной требовательностью.

– Что, мой хороший? Спрашивай, конечно…

– Правда, что солдатам потом всю жизнь снится война?

Я понял – это он о брате.

– Снится… Наверно, каждому по-своему. Я, например, редко вижу всякие там пожары и атаки. Обычно снится хитрый тикающий механизм. Я смотрю и не знаю, как отсоединить его от взрывателя… Я ведь на передовой-то в прямом смысле и не был, мы разминировали объекты в освобожденных городах… Да. А стрелять не пришлось ни разу. Воевал, можно сказать, пальцами… – Геннадий Маркович повертел перед собой длинными кистями рук. – Тогда-то и пригодилась впервые их природная чуткость… А механизм снится часто, да. Обычно я просыпаюсь раньше, чем успеваю что-то сделать. И думаю: однажды вот не успею ни проснуться, ни отсоединить…

– Вы прямо в точности моя бабушка! – в сердцах сказал я. – У нее любимая тема: «Мечтаю умереть во сне».

– А что! Право же, наилучший вариант… Впрочем, не будем.

– Да, не надо, – тихо попросил Ивка.

– Геннадий Маркович…

– Что, дорогой?

– Я… насчет часов. Я даже не знаю, как вас благодарить…

– Всё, всё, всё! Достаточно об этом. Как сказано в «Гамлете»: «Дальнейшее – молчанье»… Правда, там по другому поводу, но все равно…

И я сразу вспомнил зубного врача Игоря Васильевича.

Когда ехали домой, я не сдержал своих сомнений:

– Ивка, я все-таки не понимаю…

– Что?

– Почему он так? Всю жизнь мечтал о таких часах. И вдруг появляются незнакомые пацаны, и он им – нате…

– Но он же все объяснил! – Ивка смотрел ясно и убежденно.

– Про стабильность мира, что ли? По-моему, он это… нарочно мудрил.

– Просто дело в том, что он очень добрый человек, – твердо сказал Ивка.

«Он-то – да! Но почему эта доброта вылилась именно на меня? Я-то чем ее заслужил? Чем я хорош? Не герой, не талант, не какая-то там благородная личность… Вот если бы Ивка – это понятно. На него взглянешь – и сразу ясно: вот кто не умеет кривить душой! А я… Ведь мне порой стыдно заглядывать внутрь себя…»

И тем не менее врач Игорь Васильевич так возился со мной да потом еще не взял никакой платы… А отец Арбуза подарил рамку, над которой работал целый месяц.. А сегодня – вот что!..

Конечно, каждый случай по отдельности можно объяснить вполне разумно.

У Игоря Васильевича было хорошее настроение, он пожалел напуганного пацана, дал ему кое-какой урок и, усмехаясь, наградил десяткой (сумма для зубного врача ничтожная).

Гошкин папа слегка размяк после выпивки и, к тому же, был счастлив, что отыскали его бродячего младшего сына…

А Геннадий Маркович, возможно, думает не только об устойчивости в нынешней жизни, а еще и о том, что мы позаботимся об Арунасе.

Это, наверно, так. Но это – не всё…

В голове у меня толкалась колючими углами запутанная геометрия пространств, причин и следствий. Разобраться в ней мне было не под силу. Ее, наверно, легко разгадал бы приятель Демида, ученый Федор Полянцев, но он, говорят, ушел по Дороге. А что могу я? У меня тройка по физике и математике…

Между двумя случаями, как между двумя точками, можно провести линию. Например, между Игорем Васильевичем и Стебельковым-старшим… А сегодня – еще одна точка. Если точек три, через них уже проходит плоскость…

Да, это хорошая плоскость! Площадь Доброты!

Но почему на этой площади оказался именно я? Разве я гожусь для нее? Или кто-то решил показать мне, что кругом – не только Озм?

Мы вернулись домой и все рассказали бабушке. Про мастера и про Арунаса. Мне было почему-то неловко, словно я провинился. И говорил я, кажется, сбивчиво. И когда замолкал, бабушка смотрела на Ивку. Он-то дополнял мой рассказ ясно и просто.

Когда мы кончили, бабушка с минуту протирала очки полою кофты. И, не надев их, сказала:

– Я очень хочу познакомиться с Геннадием Марковичем.

– Да это запросто! – почему-то обрадовался я.

– И кроме того, я хочу увидеть этого мальчика. Арунаса. Чем скорее, тем лучше. Приведите его.