М. Борман».
Мартин Борман — не только зловещая, но и в высшей мере загадочная фигура на политической сцене фашистской Германии. Почти непроницаемым покровом тайны окружена его карьера в годы репетиций нацистских вожаков в середине 20-х — начале 30-х годов.
Тем не менее кое-какие (я бы сказал, вехового порядка) подробности удалось установить. Так, летом 1926 года Бормана видели в Веймаре среди участников съезда «национал-социалистской рабочей партии» (НСДАП). К этому времени, считается, относится его знакомство с Адольфом Гитлером, который после выхода из тюрьмы за попытку «пивного путча» приступил к восстановлению потерянных за период «отсутствия» ведущих позиций в набиравшей энергию НСДАП.
Любопытно, что формально Борман вступил в нацистскую партию лишь в 1927 году, когда костяк НСДАП уже оформился (партийный номер Бормана 60 508). Приверженность же фюреру от начала выказывать еще в 1925 году, когда в Ганновере на совещании руководителей «северного крыла» партии Гитлер одержал победу над своими конкурентами — братьями Отто и Грегором Штрассерами. А через несколько месяцев после решающего сражения на сборище гауляйтеров (руководителей партийных округов) в Бамберге Борман становится (и надолго, вплоть до 45-го) верноподданнейшим слугой бывшего ефрейтора-дезертира, а отныне главаря германского фашизма.
Усердие и преданность Бормана были замечены и отмечены. Вскоре после веймарского съезда Гитлер назначает его шефом службы печати в земельной организации национал-социалистов в Тюрингии. Надо сказать, что печатной пропаганде Гитлер, прокладывая себе путь к власти, уделял особое внимание. Пресс-бюллетень «Национал-социалистские тетради», «Письма национал- социалистов», «Фёлькишер беобахтер», ставший впоследствии официозом НСДАП,— все эти пропагандистские удобрения призваны были унавоживать идейную почву фашистов, вербовать в их стан все новых и новых поборников.
Трудно, конечно, догадываться, по каким соображениям Гитлер выдвинул Бормана, не отличавшегося, мягко говоря, «пропагандистским искусством» (шесть классов есть шесть классов). Скорее всего, решающее значение имела фанатичная преданность Бормана идеям «движения» и лично его вождю.
Впрочем, в должности тюрингского идеолога НСДАП Борман пробыл всего два года (1927—1928). В канун 1929 года он переезжает в Мюнхен, где разместился «коричневый дом» — официальная резиденция Гитлера. Как раз тогда будущий рейхсфюрер СС Гиммлер предлагает своему боссу создать нечто вроде партийной жандармерии — охранные отряды. Те, что вскоре стали наводить ужас сначала в Германии, а затем в Европе,— СС.
В эсэсовском генеральном штабе Борман пробыл недолго — до августа 1930 года. А затем...
Затем начинается просто головокружительная карьера гитлеровского паладина. Дело в том, что у бывшего управляющего имением прусского ландскнехта обнаружились и были высоко оценены финансовые способности. Ему было поручено руководить «кассой взаимопомощи».
Под столь знакомым и привычным для любого читателя названием нацистская верхушка начала создавать механизм финансирования НСДАП. Безобидное название и официальное предназначение «кассы» — оказание денежной помощи семьям погибших штурмовиков стали той «крышей», под которой бюджет НСДАП накачивали сильнодействующими экономическими инъекциями промышленные и финансовые воротилы Германии. «Касса» пополняла свои авуары под эгидой штаба заместителя Гитлера по партии (этот второй в иерархии пост позднее займет сам Борман) тридцатилетнего Рудольфа Гесса.
На чем строились и как складывались отношения экономических тузов и нацистов, отношения, в развитие и укрепление которых внес немалый вклад сгинувший рейхсляйтер? Проясним это на достаточно свежем и любопытном материале, ставшем известным в связи с аферой Флика, как окрестили скандал, потрясший Западную Германию в середине 80-х годов.
Изучая обстоятельства, связанные с финансированием концерном Флика правых партий и политических деятелей сегодняшней ФРГ, историк и публицист Клаус Науман в 1985 году приводит, по его выражению, «хронику скандалов», сопутствующую жизненному пути семейства Фликов.
Так, одна из преступных сделок в расследовании политических махинаций Фликов значится как «Скандал № 2: финансирование НСДАП, СС и гитлеровцев» или Как концерн может создать «правильное» для себя правительство?»
Впрочем, пусть об этом расскажет сам автор. «Флик,— детализирует Науман,— довольно поздно установил контакты с нацистской партией и ее политическими деятелями... через свою «правую руку» в руководстве концерна Отто Штейнбрика. Процесс сближения, который в 1932 году перешел в отношения взаимопомощи, был разоблачен на Нюрнбергском процессе по делу Флика.
Штейнбрик много лет спустя писал, что с 1931 года между концерном Флика и рейхсфюрером СС (сиречь Гиммлером.— В. И.) существовало «соглашение» о прямых отчислениях руководству СС. В 1932 году Штейнбрик оказался среди основателей так называемого кружка Кепплера, через который НСДАП устанавливала контакты с промышленными кругами и который служил «руководящим центром» политики союзов крупного капитала. 18 мая 1932 года Гитлер провозгласил в этом кружке свою программу: «Роспуск профсоюзов и роспуск партий за исключением НСДАП». «Никто,— сообщил Кепплер в 1946 году на заседании Нюрнбергского трибунала,— не выдвинул никаких возражений». У Флика, по-видимому, тоже не было никаких возражений, так как весной 1932 года он передал Гитлеру свои первые крупные пожертвования в размере 100 тыс. рейхсмарок...
Понятно, Флик был не единственным монополистом, поддерживавшим нацистов еще до января 1933 года, то есть до их прихода к власти.
В высшей степени убедительным и впечатляющим примером взаимоотношений воротил большого бизнеса и нацистской верхушки мне представляется история «главного оружейника» рейха, крупнейшего промышленного магната Круппа. Это он был среди тех, кто осенью того же 1932 года, отбросив всякие колебания, окончательно поставил на Гитлера, в котором увидел «человека в седле». Через три недели после прихода нацистов к власти Крупп на совещании 25 крупнейших монополистов выразил фюреру от имени «Имперского союза германской промышленности» единодушную поддержку и призвал (с подачи Геринга) своих коллег финансировать нужды гитлеровцев.
«Призыв» сработал: по свидетельству ежемесячника «Блеттер фюр дойче унд интернационале политик» (1984. № 12), было собрано свыше 3 миллионов марок.
Забегая вперед, отметим, что монополистический и финансовый капитал, вложивший немалые средства в фашистское движение, не остался внакладе. Годы фашизма явились для него весьма прибыльными. Так, если в 1933—1934 годах концерн Круппа получил 6,65 миллиона рейхсмарок чистой прибыли, то в 1938—1939 годах — уже 21,11 миллиона, то есть его доходы возросли более чем в 3 раза. Другой немецкий концерн — «ИГ Фарбен индустри» за семь предвоенных лет увеличил прибыли более чем в 9 раз. Доходы одного из крупнейших банков того времени — «Дрезденербанк» с 1,6 миллиона рейхсмарок в 1933 году выросли до 9 миллионов марок в 1940-м...
Но до этого вожделенного для Круппа, Шахта, Кеттгена и прочих периода деньги текли в ином направлении— от них в «кассу взаимопомощи» НСДАП, которой заведовал Мартин Борман. Взаимоотношениям нацистских верхов и промышленно-финансовой олигархии, делавшей ставку на Гитлера, главбух НСДАП старался придать характер перманентного оброка (со стороны последних, конечно).
Вскоре после упомянутого совещания летом 1933 года «брак по расчету» был официально узаконен. Магнаты, кровно заинтересованные в технической подготовке войны, промышленники, восторженно воспринимавшие гитлеровский принцип «социализации» — сиречь резкое усиление государственно-монополистического регулирования экономики,— охотно пошли на создание специального общегерманского фонда вспомоществования фашизму. Социальная бухгалтерия учрежденного «фонда немецкой экономики имени Адольфа Гитлера (!)» выглядела следующим образом — четыре раза в год перечислять на счет НСДАП как минимум 5 процентов от суммы заработной платы, выплаченной за предыдущий, 1932 год.