Я сидел в общей комнате караулки, временно приспособленной под контору. Обложился чертежами, делал вид, что изучаю их, а сам прислушивался к разговору за закрытыми дверями. «Бу-бу-бу», — на одной ноте выговаривал Семыкин. «Ох-ох-ох», — оправдывался другой голос.

Похоже, экзекуции подвергался командир роты. За что?

Дятел кого угодно достанет, проклюнет до самой сердцевины. До чего же въедливый мужик! Мне стало жалко Сережкина. Вполне возможно, что мои подозрения лишены оснований, что любвеобильный Виктор соблазнился Екатериной Анатольевной как женщиной, а не как секретчицей. Хотя любую версию, — внушил мне Малеев, — нужно проверять. А как это делается?

Нужно бы сообщить о своих подозрениях «особисту». Так сказать, источник информирует… Господи, противно-то как!

С таким же успехом я мог заподозрить и Дятла… Почему он тогда в чайной сказал мне: «Услышишь, что говорят обо мне нехорошее — не верь». Что имелось в виду? То, что Семыкин — зануда? Это я и без подсказок знаю, но эта черта Особому отделу не подведомственна.

Как же мне проверить командира роты?..

Прошло минут пятнадцать. Дверь кабинета начальника особого участка распахнулась. Капитан выскочил потный, отмахиваясь от чего-то, или от кого-то, кистями рук. Будто из парилки. Не глядя на меня, промчался к выходу.

— Димка, зайди!

Кажется, наступила моя очередь париться. Интересно, за какой грех? Своих грехов, как правило, я не помнил, а если и вспоминал, то упорно отрицал. С обидой в невинном взоре.

— Инструктора видел?

— Какого инструктора?

— Ты прораб или сторож? Если прораб — обязан знать все, что делается на участке, если сторож, то у меня, их хватает без тебя! Понял?

Семыкин обладает даром лупить подчиненных из любого положения. Виновны они или не виновны — не имеет значения. Зато я научился нелегкому дару помалкивать, пропускать обвинения и даже оскорбления в свой адрес мимо ушей.

— Вчера прибыл инструктор — Дедок послал. Специалмст по плотничному и каменному мастерству. Поселил я его с семьей в домике подсобного хозяйства бывшего винодельческого совхоза. Знаешь такой?

Пора нарушить обет молчания — кажется, Семыкин немного успокоился.

— Знаю. Бывал.

— Слава Богу, хоть это знаешь… Инструктор — мужик, похоже, серьезный. Прибыл с женой и взрослой дочерью. Курков Сергей Сергеевич. Доволен?

— Еще бы! Отлично!

Действительно, отлично. Из наших солдат специалисты, как из меня космонавт. Учить и учить их нужно. А кому? Лично я топором умею лишь дрова колоть, да и то, если они без сучков.

— Приспособь к делу, пусть инструктор готовит нам настоящих плотников и каменщиков… Смотайся к нему домой, познакомься, потолкуй. Завтра же подбери хорошие бригады. Задача ясна, прорабище?

— Ясна, товарищ начальник особого участка…

Семыкин рассмеялся:

— Хоть, отвечать по-офицерски умеешь и то — дело… двигай, Дим, времени у нас в обрез, каждой минутой нужно дорожить.

И я «двинулся».

От площадки до подсобного хозяйства, если идти по шпалам железнодорожной колеи — километра полтора.

Осень едва тронула кистью кроны деревьев, окрасив их в немыслимые цвета — от ярко-желтого до пурпурно-красного. До травы еще не добралась, и та по-прежнему зеленела. Море, спрятанное за грядой сопок, миролюбиво шумело. По небу лениво ползли облака, сбиваясь на горизонте в тучи.

В такие дни я обычно тосковал по Светке, будто наяву видел себя в крохотной ее комнате за чашкой чая или… в постели. Сегодня привычной тоски не было. Подозреваю, что виновницей этого явилась неизвестная красавица, скромно прислонившаяся к стене вагона-клуба.

Уж не влюбился ли на старости лет закоренелый холостяк? Этого мне только и не хватало — влюбиться. Прораб со стажем, сексот, а теперь еще и Ромео! Не слишком ли много для одного человека?

Я бодро шагал по шпалам. Миновал мостик через речушку, которая весной превратится в бурный поток, свернул на протоптанную тропку, причудливо виляющую между побуревшими кустами. Сейчас поднимусь на крутой склон сопки, и откроется вид на подсобное хозяйство.

То, что Курков прибыл с семьей — очень хорошо, даже отлично. Холостяки на таких стройках, как здесь, не задерживаются. Им надоедает одиночество, отсутствие телевизоров, клубов, ресторанов. Другое дело — семейные работяги, для них жена с детьми — надежный якорь, удерживающий на избранном месте.

Ага, вот и упоминавшийся Семыкиным домик!

На стук в дверь никто не ответил. Странно. Ведь недавно поселились, должны устраиваться, обихаживать новое жилье. Неужели решили познакомиться с окрестностями?

Постучал громче. Послышались легкие шаги, звякнула щеколда.

— Вам кого?

Приготовленный ответ — Сергея Сергеевича — застрял в глотке. Во рту мигом пересохло. Сердце замерло и тут же забилось с такой силой, что, наверно, весь поселок услышал.

С распущенной волной черных волос и вопросительной улыбкой на пухлых губах в дверном проеме стояла… принцесса из вагона-клуба.

— Вам кого? — повторила она.

— Мне… Сергея Сергеевича…

— Сергей Сергеевич, к вам, — крикнула девушка и скрылась в доме.

Место в дверях занял плотный мужчина в накинутом на широченные плечи пиджаке. На узкий лоб небрежно брошена белокурая челка. Широкий нос. Раздвоенный подбородок…. Дочка явно не удалась в отца, наверно, похожа на мать. Впрочем, судя по обращению к Куркову…

Ко мне вернулся дар речи:

— Сергей Сергеевич?

— Он самый… Проходите… У нас не убрано, недавно въехали…

— Я знаю… Давайте познакомимся. Прораб Васильков Дмитрий Данилович. Старший лейтенант… Вот пришел договориться о завтрашнем дне… Бригады подберу, наряды выпишу…

Недавнее косноязычие исчезло, сменившись необычной для меня болтливостью. Раскукарекался, как петух на птичьем дворе… Стыдно!

— Курков Сергей Сергеевич… Милости прошу. Жена сейчас чай организует.

Пришлось пройти в комнату.

Говоря о беспорядке, хозяин явно погрешил против истины. Вещи разложены по предназначенным для них местам. Изукрашенная резьбой тумбочка прикрыта кружевной салфеткой, добротный стол красуется накрахмаленной цветастой скатертью. Посредине — ваза с цветами. Стены сплошь увешаны картинами, окаймленными резными деревянными рамочками. Разного размера, разной тематики, по-моему, разного качества.

— Сергей Сергеевич старается, — кивнула на резьбу женщина, появившаяся из соседней комнаты. — Матрена Сидоровна, — представилась она.

Я не успел и двух слов вымолвить, как на столе появился графинчик, бокалы, закуска.

Хозяйка — сравнительно молодая, на вид не больше тридцати лет — заботливо опекала гостя. На колени бросила вышитое полотенце, придвинула тарелку с пирожками, предложила винегрет и селедку, поставила вазу с фруктами… Когда она успела столько наготовить?

В комнате появилась девушка, и сразу стало светлей — будто в окно заглянуло солнце.

— А это — доченька наша, Оленька, — подвела ко мне девушку хозяйка. — Умелица великая. Отец режет, она — вышивает и рисует…

И снова я удивился. У отца и дочери — ни малейшего сходства. Будто чужие люди. Он — блондин, она — брюнетка, черты лица совершенно разные. Манера держаться, походка… Да и на мать Ольга мало похожа… Удочерили приютскую девчонку, что ли? Ведь и такое бывает.

И еще одно поразило меня. Не приходилось встречать семьи, в которых жена зовет мужа, а дочка — отца по имени-отчеству.

Просидел я за столом у Курковых допоздна. Немного выпил, плотно закусил, побеседовал с хозяином на разные темы. В основном, нас с ним интересовали новые веяния в строительстве.

До чего же не хочется возвращаться в сторожку при складе, где единственная радость — Джу. Так я назвал овчарку, списанную на погранзаставе из-за перебитой лапы…

Возвращаясь «домой», я вспоминал историю знакомства с начальником заставы, который подарил мне овчарку.

Однажды пришлось мне добираться из Лосинки на родной прорабский пункт не машиной, как обычно, а по железной дороге. Не любил я местные поезда — едва ползут, подолгу застревая на каждом полустанке. Ни о каком расписании и речи быть не может — оно существует только на бумаге да на вокзальных объявлениях.