— Ты ей не пара, — сверкнул глазами старик.

Джек изумленно уставился на него: так вот в чем дело! Неужели это правда? Поэтому отец Джорджии всегда ненавидел его? Прежде Джек был уверен: Грегори Лавендер не хочет счастья для дочери и потому стремится отгородить ее от всего, что может принести ей радость. А дело, как видно, в том, что ему, как и многим отцам, не по нраву пришелся парень, с которым дружит дочь.

— Не вам решать, что хорошо для Джорджии, а что нет.

— Ошибаешься. Она моя дочь, я — ее отец. Мать умерла, когда Джорджии было всего четыре года, и перед смертью я обещал ей дать Джорджии все, что в моих силах.

Час от часу не легче — вот уж чего он никогда не подозревал.

— И для этого вы оскорбляли и унижали ее? Отказывали в самой главной человеческой потребности — в любви?

— Я обещал ее матери, что Джорджия получит все, чего мы для нее хотели, — продолжал старик, не обращая на него внимания.

— А вам не приходило в голову спросить и у самой Джорджии, чего она для себя хочет? Грегори Лавендер покачал головой.

— Она еще девчонка. Не может самостоятельно принимать решения.

— Джорджия давно уже не девчонка. Она взрослая женщина.

Старик пристально смотрел на Джека, но тот не мог прочесть его мысли. Наконец Грегори патетически произнес:

— А теперь ты ничего не понимаешь. Я ее отец. Отец.

— Вы правы. Я ничего не понимаю. То обстоятельство, что вы являетесь ее отцом, означает, что вы должны желать ей только добра.

— Конечно, я и желаю.

Джек решил, что дальнейшие споры бесполезны. Поведение старика для него так же непостижимо, как и реакция Джорджии. Что там на уме у Грегори Лавендера, ему совершенно все равно. Но Джорджию просто необходимо убедить. Встретиться с ней, поговорить — это главное. Как только до нее дойдет…

— Мы с вами еще не закончили, — предупредил он ее отца.

— О, разумеется, — весело ответил Грегори Лавендер.

Впервые в жизни не оставив за собой последнее слово, Джек повернулся и ушел — в точности так же, как за несколько минут до этого ушла Джорджия. Когда она осознает причины его поступков, ей станет ясно: он действует для ее же блага, ведь он так сильно ее любит. И все наладится, иначе и быть не может, все наладится.

— Почему это ты так жутко выглядишь? Джорджия сидела на диване, тупо уставившись на огонь. Услышав слова приемного сына, она как будто очнулась и повернулась к нему.

— Спасибо, Ивен. Очень признательна, что обратил внимание. Теперь мне гораздо лучше.

Из дома отца она приехала прямо к себе, всю дорогу стараясь думать только об управлении машиной и о слабом, кружащемся в воздухе снежке. Но теперь, в спокойствии и уюте своего дома, Джорджия размышляла обо всем случившемся, вспоминала все детали; пыталась анализировать.

Итак, отец призвал ее к себе лишь потому, что Джек пытается отобрать у него «Лавендер индастриз». Какое торжествующее у него стало выражение лица, когда Джеку пришлось сознаться! А Джек… Джек, оказывается, обижен, что для нее он всегда стоял на втором месте, после отца. Джек, Джек, Джек… Все ее мысли — о нем, только о нем… Перед глазами стоит его лицо, каким оно было, когда он говорил, что мстит ее отцу за нее, а вовсе не утоляет собственную жажду мести. Он лгал ей, как лгал и о многом с тех пор, как вернулся в Карлайл. Она ошиблась в нем, ошиблась, одно это сознание поглощало все другие чувства и помыслы.

— Это из-за кого — из-за отца или из-за него? — донесся из кухни голос Ивена — он там устроился за кухонным столом с учебниками истории и картами.

Джорджия сочла нужным, стараясь не выдать себя голосом, уточнить:

— Из-за кого это «из-за него»? О ком это ты?

— Да ведь ты, с тех пор как домой вернулась, и слова не сказала. А к отцу ездила, я знаю. Ну я и решил, что он, скорее всего, тоже тут как-то… участвует. — Ивен покатал по столу карандаш, помолчал. — Понимаешь, Джорджия, я просто хочу убедиться, что у тебя все в порядке.

Наступил один из тех моментов, когда она жалела, что вообще встретила Ивена на своем жизненном пути, — он так напоминает ей Джека, когда тот был подростком. Заботливым, добрым, способным видеть сквозь глухую стену, которую она в минуты душевного смятения возводила между собой и окружающим миром. Во многих отношениях Ивен стал ей тем другом, которого она лишилась в день, когда Джек Маккормик покинул Карлайл… Нет, пока она не готова к разговору с Ивеном о Джеке.

— А я могу тебя убедить — у меня все в порядке, — попыталась солгать она.

— Что случилось?

— Ивен, мне не хочется говорить об этом. Все слишком запутано.

Ивен снова погрузился в свои книги, но ненадолго.

— Я только хочу знать… это твой отец или он?

Вот упрямый парень — Джорджия зажмурилась.

— Я же тебе сказала: не будем об этом.

— Слушай, если твой предок такой же, как и мой… — не унимался Ивен.

Вздохнув, она уступила: маленький инквизитор, придется с ним потолковать — подростков такого возраста не остановишь, пока не дашь им желаемого.

— Да, знаешь, во многом мой отец похож на твоего. — Она повернулась лицом к Ивену. — Бить он меня не бил, но и не любил никогда.

Наконец она высказала это вслух то, что всегда знала, но в чем боялась себе признаться. Все время разлуки с отцом она пыталась убедить себя, что отец любит ее — по-своему, но любит — и все его поступки объясняются… ну, он неверно толкует отцовские обязанности. Уму непостижимо, как дошел Грегори Лавендер до своих воззрений по поводу воспитания детей; все, что он вносил в жизнь дочери, — это, по его мнению, для ее блага. Но любить ее он не любил — не мог, не умел этого; никогда не уважал; не пытался увидеть в ней человека. Работая с трудными детьми, Джорджия поняла главное: взрослые обычно пытаются воспитывать своих детей так, как воспитывали их самих. Вероятно, ее отец пошел в своего отца. Но она, несмотря ни на что, всегда искала и находила в своем сердце какое-то место для Грегори Лавендера.

Правда, из этого не следовало, что она должна до конца жизни повиноваться отцу. Столько лет минуло, сегодня они встретились, но он нисколько не изменился, и, судя по всему, это уже так и останется. Но проблемы — дело его совести, не ее. Именно в этом она всегда стремилась убедить детей, с которыми работала: не в их силах разрешить проблемы родителей, пусть занимаются своими собственными, здесь их ждет удача. А если требуется расстаться с людьми, родившими их и вырастившими, — что же делать, так и надо поступать. Все просто и логично. Саму себя ей, однако, никак не удается убедить.

— Тебе бы от него подальше держаться, Джорджия, — пробормотал Ивен. — Яд он для тебя.

Плоды просвещения! Именно эти слова она сказала Ивену несколько лет назад. Отец и правда был для мальчика ядом; не убрали бы его из родительского дома — и вырос бы он таким же, как его отец.

— Ты… делай уроки, Ивен, — только и ответила она.

Он просверлил ее своим острым мальчишеским взглядом и снова углубился в царящий на столе рабочий беспорядок. Но не провел ни одной линии на карте, не перевернул ни единой страницы в книге. Джорджия вздохнула, почесала лежащую рядом Молли за ухом и опять сосредоточилась на пляшущих языках пламени. Такой беспомощности и пустоты она не ощущала никогда в жизни.

В час ночи Джек, все еще в джинсах и черном свитере, как был у Грегори Лавендера, спал тревожным сном и сразу услышал стук в дверь. Никого он не ждет… Посмотрел в глазок — Ивен. Ничуть не удивившись, Джек откинул щеколду, повернул ручку… Не успел открыть, как дверь стремительно распахнулась от удара снаружи и с грохотом ударилась о стену. На Джека, до конца еще не проснувшегося, разом обрушился полновесный, неуемный юношеский гнев…

Ивен с силой толкнул обитателя номера, и Джек отлетел назад, но на ногах удержался. В следующее мгновение левый кулак мальчишки метнулся вперед, и лишь в самый последний миг Джек парировал удар. Противник, моментально перегруппировавшись, нанес удар правой в подбородок. Этот удар захваченному врасплох Джеку отразить не удалось… Он ошалело уставился на нападающего, и тот молниеносно воспользовался его растерянностью — направил следующий удар в солнечное сплетение. Джек согнулся пополам, распрямился, метнулся вперед, схватил мальчишку за шею, развернул, заломил ему руку за спину — все, возможность сопротивляться исключена.