Вечерело, уже пень вывороченный стал пугать: может, и не пень вовсе?.. А до поселка еще километров двадцать по болотам тащиться. Леша говорит:

— Знаю, тут недавно на нефть бурили, кажется, разведчики свои домики еще не забрали.

Свернули мы, прошли немного. Верно, стоят три тракторных домика-балка. Людей уже нет, но внутри кровати железные, столы, табуретки, печки.

Растопили мы печку, наносили дров, сварили котелок похлебки. Веселей жить стало. На улице ветер поднялся, дождь пошел, а нам тепло и сухо. Прилегли. Леша еще пару историй рассказал, и мы уснули.

Проснулся я от скрежещущего звука, будто кто-то за струну дергает: «цзынь-цзынь-цзынь». Лежу слушаю. Верно. «Цзынь-цзынь-

2 к. Седых 17

цзынь». Совсем темно. Дрова давно прогорели, и печка остыла. Встаю тихонько, подхожу к окошку. Там в балке два маленьких окошка было. «Цзынь». Глянул — медведь! Стоит на задних лапах эдакая громадина и когтями лист железа дергает. Лист этот от угла балка оторвался. Потянет и отпустит. «Цзынь». А медведь голову набок наклонит и слушает. Я стою ни жив ни мертв. Оружия у нас никакого: два перочинных ножа и топор без топорища, который в балке был. Медведь вдруг к двери подошел и как дернет! Хорошо, что мы в ручку двери лом засунули. Весь балок вздрогнул. Медведь еще разок дернул… Лешка храпит себе как ни в чем не бывало1 Увидел медведь, что дверь не поддается, и к окошку. Весь просвет закрыл огромной мохнатой башкой. Тут я не выдержал, как заору:

— Лешка! Медведь лезет!..

И проснулся. Оказалось, что все это сон был. Лешка долго хохотал, когда узнал, в чем дело. Сели чай пить. Утро уже настало. И вдруг: «Цзынь, цзынь». Лешка даже чаем подавился. Выбежали мы оба из балка. Ветром провод оборвало и об железную трубу стукало…

Но медведя мы все же в тот день встретили. Переходили одно зыбучее болото по чьим-то следам (думали — охотник прошел) и чуть на дно не ушли. Сильно качалась тонкая плавина из светло-зеленого мха над холодной-холодной водой.

Провалился я, воды в сапог набрал. Только вылез, снова провалился, уже обеими ногами, по пояс и никакого дна под собой не чувствую, чистая вода, только на руках держусь. И тот, кто впереди нас прошел, тоже много раз проваливался: туда-сюда мох раскидан. Лег я на живот. Мокро, противно, но ползу. Лешка на меня глянул и хохочет:

— Ну прямо медведь!

Он легче меня был, и его плавина держала, но как только смеяться начал, мох под ним тоже разошелся и — бух! Провалился и Леша. Тут и я засмеялся. Лежим, смеемся, а плавина под нами вся дрожит, вот-вот не выдержит! И чего мы смеялись? Ведь запросто могли утонуть там в своих тяжелых резиновых сапогах, в плащах, с мешками камней за плечами. И никто бы нас никогда там не нашел, на дне заросшего мхом озера. Но так уж человек устроен, не может не смеяться, когда смешно! Словом, едва выбрались. Сели на берегу и стали выжиматься. Сижу, выкручиваю портянки и смеюсь, не могу остановиться. Поднял случайно голову. Медведь! Настоящий, живой, черный. Мчит мимо нас во весь дух галопом метрах в двадцати.

— Лешка! — захрипел я.

— Что? Опять медведь?

— Медведь…

Лешка затрясся от хохота и упал на спину, дрыгая босыми ногами. Едва я его успокоил и показал медвежий путь. Только тут он поверил.

— Вот какое дело, — говорит. — Значит, болотину-то мы по его следам переходили…

Конечно, наш Север сейчас совсем не тот, каким он был лет 20 назад. Огромные просторы тундры, долгое время остававшиеся в покое, теперь начинают отдавать свои скрытые богатства человеку. Трудно сейчас, пропутешествовав несколько дней далеко за Полярным кругом, не встретить людей — геологов, геофизиков, географов, ботаников, охотников, просто туристов. Выросли в тундре новые поселки и города, протянулись дороги — вездеходные, железные, воздушные. Встали копры угольных шахт, ажурные нефтяные и разведочные вышки. Взбираешься на какую-нибудь дикую вершину, думаешь, что, наверняка, ты первый, ан нет! Стоит уже там металлический знак топографов — ребристый барабан на треножнике!

И все же пространства тундры и Полярного Урала настолько велики, что сплошь и рядом сохраняются громадные заповедные места, где растения и животные живут так же, как и сотни лет назад. К новому для них соседству человека они довольно быстро привыкают и приспосабливаются.

Звери относятся к человеку с большим любопытством и, если он их не трогает, то даже весьма благожелательно. Геологи рассказывали, как однажды за их вездеходом увязался медведь. Вездеход едет, и медведь за ним бежит. Вездеход остановится, — и медведь остановится, сядет и смотрит. Совсем близко. Ружей ни у кого не было, да и к чему просто так зверя стрелять? Но никто, конечно, из вездехода к медведю не выбирался. Все же зверь — зверь и есть. Может, у него самые мирные намерения, а ведь сила-то не какая-нибудь, а медвежья! Вон какие валуны в горах запросто ворочает — шесть человек не стронут! Обнимет тебя дружелюбно, по-медвежьи, а из тебя дух вон!

Кроме того, хотя медведи питаются самой разнообразной вегетарианской пищей — насекомыми, плодами, кореньями, ягодами, — некоторые из них предпочитают мясо, за что зовут их стервятниками. Охотник Прокопий Феофанович Рочев рассказывал, что в деревне Пет-руне на реке Усе медведь за одну ночь зарезал и закопал в песок 17 коров! Медведи предпочитают не совсем свежее мясо, поэтому часть добычи закапывают. Когда она начинает портиться, приходят и поедают.

Охотники долго гонялись за этим медведем, но так и не смогли найти его и застрелить. Сам Прокопий Феофанович видел однажды, как медведь напал на стадо оленей. С ревом вбежал в стадо на задних лапах, а передними бил в обе стороны, как попадет по оленю — пол-бока нет…

Но мы на Полярном Урале медведей не ловили. Мы собирали бабочек, жуков и других насекомых. Очень они там интересные. Раз подвезли нас геологи к самым горам. Вездеход взревел на последнем крутом подъеме и смолк. Вылез я из него, разминаю ноги, смотрю — альпийская медведица1 Сидит на камнях. Прямо у ног. Нет, не косматый зверь, а бабочка. Крупная, красивая, с белыми, желтыми, красными, черными узорами на крыльях. Гусеница у нес мохнатая, в густых длинных волосках, совсем как медведица! Я очень обрадовался. Такой бабочки в моей коллекции не было, и в нашей республике она еще была не известна.

Медведицы очень яркие бабочки, особенно красочно выглядят они среди суровой природы северных гор. Им не страшны холода, и короткое лето вполне достаточно для развития. Не успела гусеница окуклиться, — не беда! И так перезимует. Весной еще подкормится, сплетет где-нибудь под камнем кокон, укрепив его шерстинками, вырванными из тела, и станет в нем куколкой. Сначала розовой, хорошо видной сквозь ткань кокона, а через несколько часов потемнеет и уже станет незаметной. В конце второй недели выйдет из куколки бабочка.

Хорошо приспособленные к холодному климату, эти бабочки живут далеко на севере и высоко в горах. На разной высоте, в разных горах встречаются различные бабочки-медведицы. Только, бы нашлось кормовое растение для гусениц. Есть растение — есть и бабочка. Однако случается, что растение есть, а бабочки нет. Значит, ей какие-нибудь условия оказались неподходящими.

Очень интересные бабочки на Полярном Урале, дальше мы еще немного о них поговорим. А сейчас мне хочется вспомнить еще один случай про настоящую медведицу.

Геологи нас предупредили: «Смотрите, ребята, осторожнее своих бабочек собирайте, тут вчера медведя видели». Ну, мы не очень им поверили. Решили— разыгрывают. Забрались в гору, стали спускаться на плато. Несколько мальчишек, шедших впереди, вдруг радостно закричали: «Медведь!»

— Утка летит! — презрительно сказал кто-то.

— Какая там утка?! Вон по тому склону медведь идет и камни переворачивает! Мы его еще с вершины увидели!

Однако сколько мы ни всматривались, никто ничего не разглядел. Пошли дальше, уверенные, что почудилось, и вдруг — столкнулись с медведем чуть ли не нос к носу! Ветер дул на нас, и медведь нас не почуял, к тому же он был очень занят — собирал под камнями жуков. Мы тоже собирали жуков и, как и он, смотрели себе под ноги.