В Армении и Азербайджане офицеров было сравнительно немного. В Баку в начале июля прибыл из Персии отряд войскового старшины Л. Ф. Бичерахова в 1,5 тыс. чел. [103], который сражался с турецкими войсками, защищая Петровск и Дербент. Бичерахов встал во главе Прикаспийского правительства и был произведен адм. Колчаком в генералы с назначением командующим войсками на Кавказе и Каспии. В ноябре 1918 г. его части были распущены и влились в Добровольческую армию[104]. На Мугани русские офицеры во главе с поручиками Хошевым и Добрыниным, примирив русских колонистов с местным населением, свергли большевистскую власть, и организовали оборону Муганского края от грабительских набегов персидских племен и вели борьбу с наступавшими турками[105]. После окончания военных действий и эвакуации турецких войск в Армении, находившейся в самых дружеских отношениях с руководителями Белого движения, их положение было особенно благоприятным. В Азербайджане отношение к русским офицерам было в целом весьма недоброжелательным. В Баку существовал немногочисленный Союз офицеров, находившийся в тесном контакте с защищавшим интересы русского населения Русским Национальным Советом. С прибытием осенью 1918 г. в Баку представителя Добровольческой армии ген. Эрдели часть офицерства присоединилась к ней. За исключением отдельных лиц, заискивавших перед местными властями, офицерам в Азербайджане приходилось нелегко, многие из них сидели в тюрьмах в Баку и Гяндже по обвинению в шпионаже в пользу Добровольческой армии[106], но до появления большевиков для жизни офицеров, прямой опасности, по крайней мере, не было.

Зимой 1917–1918 г. и весной, когда миллионные солдатские массы хлынули с фронта в тыл, по всем дорогам, особенно вдоль железнодорожных путей, пошла невиданная еще волна бесчинств и насилий. Офицеры, даже давно снявшие погоны, становились, естественно, первыми жертвами расправ, стоило только случайному проходимцу заподозрить их принадлежность к офицерскому корпусу. Множеству офицеров, пробиравшихся к своим семьям, так и не суждено было до них добраться. Опасность угрожала им всюду и со всех сторон — от солдат, которым могла показаться подозрительной чья-то слишком «интеллигентная» внешность, от пьяной толпы на станциях, от местных большевистских комендантов, исполкомов, чрезвычайных комиссий и т. д., наконец, от любого, пожелавшего доказать преданность новой власти доносом на «гидру контрреволюции». Сами офицеры и их семьи практически безнаказанно могли подвергаться нападениям уголовных элементов, всегда имеющих возможность сослаться на то, что расправляются с врагами революции (в провинции грань между уголовными элементами и функционерами новой власти была, как правило, очень зыбкой, а часто ее вообще не было, так как последние состояли в значительной мере из первых). В результате этого «неофициального» террора конца 1917 — первой половины 1918 гг. погибло множество офицеров, точное число которых затруднительно назвать ввиду отсутствия какого-либо учета. Невозможно точно сосчитать, сколько офицеров пало от рук озверелой толпы и было убиты по инициативе рядовых адептов большевистской власти: такие расправы происходили тогда ежедневно на сотнях станциях и в десятках городов.

Впечатления очевидцев на всех железных дорогах ноября-декабря 1917 г. приблизительно одинаковы. «Какое путешествие! Всюду расстрелы, всюду трупы офицеров и простых обывателей, даже женщин, детей. На вокзалах буйствовали революционные комитеты, члены их были пьяны и стреляли в вагоны на страх буржуям. Чуть остановка, пьяная озверелая толпа бросалась на поезд, ища офицеров (Пенза-Оренбург)… По всему пути валялись трупы офицеров (на пути к Воронежу)… Я порядком испугалась, в особенности, когда увидела в окно, прямо перед домом на снегу, трупы офицеров, — я с ужасом рассмотрела их, явно зарубленных шашками (Миллерово)… Поезд тронулся. На этом страшном обратном пути, — какой леденящий сердце ужас! — на наших глазах, на перронах, расстреляли восемь офицеров. Обыски происходили непрерывно… Мы видели затем, как вели пятнадцать офицеров, вместе с генералом и его женою, куда-то по железнодорожному полотну. Не прошло и четверти часа, как послышались ружейные залпы. Все перекрестились (Чертково)… В момент отхода поезда к нему быстро направилось двое молодых в военной форме. Момент — и два друга лежали на платформе, заколотые штыками. «Убили офицеров!», пронеслось по вагонам (Воронеж). То же на ст. Волноваха и других. Десятки арестованных… Его вывели из вагона в помещение вокзала, разули и, оставив лишь в кальсонах, отвели в комнату, где находилось уже около 20 человек в таком же виде. Оказались почти все офицеры. Они узнали свою судьбу… расстрел, как это было в минувший день с пятьюдесятью арестованными (Кантемировка)»[107]. В начале января на ст. Иловайской из эшелона 3-го гусарского Елисаветградского полка были выхвачены офицеры (5 чел.) во главе с командиром и отвезены на ст. Успенскую, где в ночь на 18 января расстреляны[108]. Ударник, шедший на Дон с эшелоном своего полка, вспоминал: «И еще большое столкновение было в Харцызске, где была красными создана застава и вылавливание офицеров. Заранее мы были осведомлены и поэтому к станции подошли под прекрытием пулеметного огня, от которого красные банды стали разбегаться. Тут нам какой-то железнодорожник сказал, что всю ночь водили обнаруженных офицеров на расстрел, указав, где трупы; и теперь повели 50–60 человек, которых нам удалось спасти. Убитых там было 132 человека. Тут произошла мясорубка. Убитых мы заставили похоронить, а спасенные, все бывшие офицеры, присоединились к нам»[109].

Не менее опасно было пробираться и пешим порядком. Вот насколько сцен. Оставшиеся после развала 12 офицеров и несколько старых солдат Ингерманландского гусарского полка решили пробираться на Украину. На одном из ночлегов в д. Роги Киевской губ. они подверглись нападению банды дезертиров: один из офицеров был убит, пятеро тяжело ранены и лишь чудом спаслись[110]. В районе Александрово банда красногвардейцев захватила нескольких офицеров Ширванского гренадерского полка, избила, глумилась над ними, двоих убила, выколов глаза[111].

Особенно острый характер приняли события в приморских городах Кавказа и Крыма, и прежде всего в Севастополе, переполненном большевистски настроенными матросами. В начале декабря вернулся из-под Белгорода отряд, направленный против идущих из Ставки на Дон ударных батальонов. Состоялись похороны убитых, после чего толпы матросов и всякого сброда бросились в город на поиски офицеров, которых хватали и отводили в тюрьму. Когда же начальник ее отказался принимать арестованных из-за отсутствия места, толпа вывела и тех, которые уже находились в тюрьме, отвела на Малахов курган и расстреляла. Так погибли 32 офицера и священник. Это случилось с 16 на 17 декабря. Эпизод этот нашел, кстати, отражение в стихотворении Ахматовой: