С весны 1918 г., после заключения большевиками мира с Германией все местности России с точки зрения безопасности и условий существования на их территории офицеров можно условно разделить на три группы. В местностях, занятых германскими войсками или находящихся под контролем не признавших большевиков местных правительств (Финляндия, Прибалтика, Белоруссия, Украина, Закавказье), офицеры некоторое время находились в относительной безопасности. Интернированные в ходе германского наступления вскоре были освобождены и до последовавших позже событий могли оставаться на этих территориях или даже выезжать за границу. Там, где большевикам оказывалось сопротивление или их власть была непрочной (Новороссия, Крым, Дон, Кубань, Северный Кавказ, Сибирь, Средняя Азия), офицеры, с одной стороны, имели возможность организоваться и принять участие в борьбе, но с другой — именно здесь в первой половине 1918 г. офицерам было находиться наиболее опасно. В местностях, с самого начала твердо находящихся под контролем большевиков (Центральная Россия, Поволжье, Урал) организованный террор развернулся в основном позже — с лета-осени 1918 г.

В наибольшей безопасности находились те, кто еще оставался за границей, где находилось на службе несколько тысяч офицеров. Прежде всего это офицеры Особых бригад на Французском и Салоникском фронтах. Несколько десятков офицеров состояло при русских посольствах и миссиях в столицах союзных держав (главным образом в Париже и Лондоне), а также находилось в командировках в этих странах, связанных с приемом вооружений и техники. Наконец, существовал русский экспедиционный корпус кн. Баратова, действовавший отдельно от частей Кавказского фронта в Персии. Русскими офицерами была также укомплектована Персидская казачья дивизия шахской армии. Они во главе с полковником Старосельским продолжали служить в ней в течение всей гражданской войны, причем в 1921 г. им пришлось участвовать в отражении попыток большевиков вторгнуться в Иран (в этих боях погибло 4 офицера). Затем все они были заменены англичанами и отправлены в Европу[93].

После заключения Брестского мира офицерам, находящимся в плену, была предоставлена возможность вернуться, однако практически возвращение стало возможно и началось в массовом порядке лишь с осени 1918 г., причем, конечно, далеко не все спешили воспользоваться этой возможностью. К этому времени о положении офицеров в России было уже хорошо известно от беженцев из России и особенно спасшихся от террора офицеров. Когда появились достоверные сведения о существовании и борьбе белых армий, многие стали возвращаться с целью вступить в их ряды. Представление о количестве пленных офицеров дает табл. 5. Позже, в 1918–1919 гг., вернулось 4014 офицеров (в т. ч. 1068 кадровых), 347 военных чиновников и 617 человек медперсонала (в т. ч. и нижних чинов). Офицеры русских частей во Франции после Брестского мира почти поголовно подали рапорта о вступлении в «Русский Легион Чести», продолжавший борьбу на французском фронте, либо об отправке их в белые армии. В частности, в августе 1918 г. до 30 из этих офицеров выехали во Владивосток[94]. Значительное число русских офицеров: как бывших пленных, так и других (до 2000 чел.) в 1919 г. обучалось в английской офицерской школе в Нью Маркете, после чего отбывали в белые армии (последний выпуск прибыл в Крым в начале 1920 г.)[95].

Но многие так и остались за границей. Как отмечал в начале 1919 г. ген. Марушевский: «По-видимому, масса уже не подчинялась единой воле и с недоверием относилась к каждому патриотическому выступлению. До Сибири было «слишком далеко», Деникин был недостаточно «монархистом», Чайковский-де «убийца Александра II», Юденич — пожалуй, уже чересчур близко, одним словом, причин не ехать было сколько угодно. Я никогда не позволю себе делать упрек тем доблестным офицерском (слава Богу, их подавляющее большинство), которые хоть сколько-нибудь работали в одной из белых армий, но я горячо порицаю тех, которые с 1918 по 1920 год просидели за границей, «не найдя» для себя места ни на одной из окраин России»[96].

В Финляндии, где первое время шла гражданская война, русское население, и особенно офицеры, лишенные защиты государства, находились в опасном положении. В Выборге в ходе резни 26–27 апреля 1918 г. было убито около 400 русских и расстреляно не менее 500 чел., по большей части офицеров. Петроградские газеты сообщали также о расстрелах офицеров 10 мая в Николайштадте (11 офицеров) и Таммерфорсе. Однако после разгрома местных коммунистов обстановка стабилизировалась, и Финляндия превратилась в один из центров эмиграции, куда устремился поток беженцев (в т. ч. и сотни офицеров) из Петрограда. В Прибалтике проживало довольно много офицеров остзейского происхождения, вернувшихся по домам, кроме того, там же, особенно в Латвии скопилось значительное число русских офицеров, не имевших прямой связи с этой местностью, но желавших предоставить свои силы для общей борьбы с большевизмом[97]. Прямой угрозы их жизни не было, весь 1918 г. они вынуждены были, правда, оставаться в бездействии, но с осени 1918 — начала 1919 гг. могли выбирать между русскими добровольческими формированиями в Пскове, Балтийским ландесвером, формированиями св. кн. Ливена и Бермонта-Авалова или Латвийской армией. Некоторое число офицеров было, правда, истреблено большевиками при занятии ими части Латвии и особенно Риги в начале 1919 г., когда на улицах разыгрывались такие, например, сцены: «На углу я столкнулась с душераздирающей процессией: два совсем молодых русских офицера в полушубках, один без фуражки, с разрубленной щекой, из которой ручьем текла кровь, с ними еще два немецких солдата шли под конвоем вооруженных латышей; они шли молча с опущенными головами, очень бледные, но спокойно. Не успели они еще пройти и пятидесяти шагов, как их всех четверых выстроили, раздались выстрелы — и тела их тяжело опустились в снег»[98]. А также в мае, во время ликвидации рижских тюрем при отступлении красных войск.

В Закавказье картина разложения частей Кавказского фронта дополнялась первое время политической неразберихой и непрестанной резней между местными национальностями. Эшелоны, идущие в Россию, подвергались нападению толпы и до области Войска Донского находящиеся в них офицеры обычно истреблялись. Но в целом у офицеров Кавказского фронта было несколько больше шансов уцелеть ввиду более слабого большевистского влияния и близости казачьих областей со своей, не признавшей большевиков и пока еще державшейся властью. Кроме того, и закавказские правительства, несмотря на неприязнь к русской армии, старались не допускать на своей территории большевистских погромов и расправ, логично полагая, что они могут перекинуться и на местные власти. В отношении офицерства грузинское правительство ограничивалось снятием формы и запрещением иметь оружие[99]. На черноморском побережье Кавказа — от Батума до Поти имелось множество дач, где проживали семьи русских офицеров и чиновников. В конце 1917 — начале 1918 гг. там скопилось, пробравшись к родственникам, немало офицеров. В условиях отсутствия твердой власти некоторые из них стали жертвами местных банд. В начале апреля 1918 г. этот район был занят турецкими войсками, и русские офицеры были взяты на учет как военнопленные. В мае несколько сот их было арестовано и содержалось некоторое время в заключении[100]. Крупнейшим центром сосредоточения офицерства был Тифлис, где в июле 1918 г. находилось до 10 тыс. офицеров[101]. В дальнейшем русские офицеры (как и чиновники и прочие служащие), которых было в общей сложности не менее 15 тыс. подвергались в Грузии всевозможным притеснениям, но в основном морального порядка[102]. Позже большинство из них вступило в Добровольческую армию, часть эмигрировала, а некоторые оставались до занятия Грузии большевиками, после чего либо также уехали за границу, либо были расстреляны.