В совершенно другом наряде, в совершенно другом пространстве, она все еще напоминала мне какую-то языческую богиню секса и войны.
— Елена, — начал я с низким рычанием, прекрасно осознавая, что мое лицо забрызгано кровью, на моих окровавленных руках распухли костяшки пальцев, а на пальцах ожоги.
Я не хотел, чтобы Елена увидела меня таким.
Она была слишком умна, чтобы не знать, чем занимаются мафиози в тени. Как мафиози может наказать кого-то за попытку лишить его жизни. Она знала, за что меня судили, и не раз читала файлы ФБР о моих предполагаемых преступлениях от начала до конца.
Но ей не нужно было становиться свидетелем этого. Не говоря уже о том, чтобы я совершал эти деяния.
Она леди.
Она заслуживала бриллиантов, шелка и кружев, манер и торжественных приемов в бархатных платьях.
А не подвальных свиданий в полночь с мужскими криками, все еще доносящимися до стен.
Даже Козима никогда не видела эту сторону меня, безжалостную, кипящую тьму, которая была внутри меня. Я никогда не показывал ей этого, хотя она была замужем за моим братом, который часто был больше монстром, чем человеком.
Я не доверял ей, или, может, я не доверял себе.
В любом случае, стоять над мужчиной, которого я намеревался отправить в ад, и женщиной, ради которой я готов перевернуть небо и землю, было чертовски тревожным сценарием.
Она проигнорировала меня, ее взгляд был прикован к Умберто. Не колеблясь, она пошла к нам, ее босые ноги попадали в брызги крови, оставляя красные следы на участках чистой плитки.
Когда она оказалась на одной линии со мной, она остановилась, хотя и не признала моего присутствия. Я был раздражен, но в то же время мне было любопытно. О чем думала моя остроумная воительница?
— Ты любишь ее, — продолжала она с тем легким неаполитанским акцентом, которому нельзя научить, а можно только научиться с рождения. — Ты любишь ее, но не как любовницу. Как сестру? А, нет, быть может, как любимую кузину?
Умберто моргнул, но его рот странно искривился, что подтвердило подозрения Елены.
— Я знаю, что Мирабелла боится Данте, — спокойно продолжила Елена, усаживаясь на свободный стул, скрестив ноги, свободно сцепив руки, словно она находилась в комнате для задержанных в нью-йоркской тюрьме, где допрашивала клиента, а не в подвальной комнате пыток печально известного мафиози. — Но он не будет плохой парой для нее, не так ли? Он состоятелен и уважаем в обществе. Я не верю, что ты убил бы его только для того, чтобы избавить свою сестру от брака по расчету. Есть и другая причина.
Умберто плотно сжал губы, пытаясь подавить бурлящие внутри него эмоции.
Елена вздохнула, серьезно наклонившись вперед.
— Похоже, ты не очень-то привязан к своему зрению, синьор Арно.
Взяв ее подсказку, я зажег лампу в своей руке, и шипение пламени раздалось в тихой комнате.
Умберто тяжело сглотнул.
— Моя сестра заслуживает счастья.
— Да, — легко согласилась моя женщина. — Все заслуживают. А вот возможно ли это сделать это уже другой вопрос. Ты не думал о том, что, возможно, Данте тоже не хочет жениться на твоей сестре?
— Значит, он может жениться на тебе? — прорычал он на английском с сильным акцентом. — На какой-нибудь американской шлюхе?
Елена не проронила ни слова, когда я схватил Умберто за горло и сжал, его лицо стало пухлым и красным, как перезрелый плод на виноградной лозе, который вот-вот лопнет.
— Еще одно слово против нее, и я лишу тебя глаз и яиц.
Он болезненно хрипел, когда я резко отпустил его и отступил назад.
— Дело не во мне, — спокойно продолжала Елена, будто я только что не задушил человека за оскорбление, но я видел, как сжались ее бедра, и с внезапным жаром подумал, нравится ли ей моя звериная агрессия. — Речь идет о Мирабелле. Ты хочешь, чтобы она была счастлива. Может, Данте сможет это сделать.
Умберто свирепо нахмурился и долго смотрел на нее, прежде чем что-то в его перекошенном рту слегка смягчилось. Его глаза метнулись к моим в жесте, в котором были вопросительные знаки и неохотная надежда.
— Forsa, — протянул я.
Возможно.
Я использовал край зазубренной ложки в своей руке, соскребая немного засохшей крови с ладони.
— Но этот ублюдок пытался убить меня. Я не отношусь к этому легкомысленно. Он подверг тебя опасности, боец, а это значит, что он должен быть наказан должным образом.
— Так забери его глаза, — сказала Елена, слегка пожав плечами, но в ее глазах стоял расчетливый блеск.
Я почувствовала прилив гордости, глядя на нее, сидящую чопорно, как принцессу с умом бойца, использующую свои навыки адвоката, манипулируя этим человеком, заставляя его дать нам то, что мы хотели.
Это была магия моей женщины, ее ум был таким же возбуждающим, как и ее великолепное тело.
— Подожди, — попросил Умберто. — Cazzo (пер. с итал. «блядь»). Прекрасно. Что у тебя на уме?
Елена подняла на меня глаза, между ее полными, улыбающимися губами затаилась злоба, а в серых глазах светилось доверие.
— Я уверена, что у Данте есть план.
В тот момент мне показалось, что я никогда не испытывал такой глубокой любви и благодарности к другому человеку. Было очень приятно осознавать, что такая умная и способная, осторожная и внимательная женщина, как Елена, доверяет мне всем сердцем. Я затащил ее в подземный мир, а она, вместо того чтобы обижаться, сожалеть, даже бояться, смело шла рядом со мной, держа меня за руку в знак поддержки и предлагая свою любовь без осуждения.
Черт бы меня побрал.
Я никогда не был счастливым человеком.
Отец серийный психопат-убийца. Мать, которая умерла слишком рано. Родной брат, который ополчился против меня.
Большую часть своей жизни я был совершенно один, пока Торе не взял меня под свое крыло, но даже тогда у него были свои дети и заботы.
У меня никогда не было человека, который был бы полностью и с радостью моим.
Впервые в жизни мне захотелось отказаться от своего долга и зарыться в ее тепло. Трахать ее часами, пока она не набухнет и не промокнет, каждый ее сантиметр будет принадлежать каждому сантиметру меня.
Вместо этого я бросил на нее испепеляющий взгляд, обещающий, что при следующей возможности я трахну ее до беспамятства, и снова повернулся к Умберто.
— У меня есть план, — согласился я. — И если он тебе не понравится, ты сможешь узнать, каково это быть мужчиной без яиц.