- Каким же образом я соберу или получу информацию? - удивился Евдокимов. - Все агентурные связи в руках перечисленных вами ведомств, именно они смогли бы - на мой взгляд - каждый по своей линии окрасить интересующую картину - буде она возникнет, конечно... Я не совсем понимаю...

- Понять не сложно, - улыбнулся Владимир Алексеевич. На этот раз улыбка вышла вполне товарищеская.- Вот аккредитив на предъявителя. Вы получите в любом киевском банке любую сумму - разумеется, в пределах отпущенного. Возьмите...

Евдокимов принял радужно раскрашенную бумажку и, прочитав написанную фиолетовыми чернилами цифру: "десять тысяч рублей", невольно развел руками:

- Но помилуйте, такие деньги...

- А секретные сотрудники? Разовые? Только для этого дела? Это ведь дорого обойдется и это теперь на вас, дорогой Евгений Анатольевич! Ну, и оплата конспиративной квартиры, разумеется. Да, вот еще что... Никаких телеграмм сюда, никакой переписки! Если нам понадобится - мы найдем способ связаться с вами. Ваше прикрытие: вы репортер от "Нового времени", вот редакционное удостоверение. Обзаведитесь скромным, но достойным помещением где-нибудь в центре, ближе к зелени, вам легче будет дышать... Прошу сюда... - направился к столику в углу, изящно сервированному серебром и фарфором: кофейник исходил умопомрачительным запахом чистого мокко, пирожные грудились на большом фарфоровом блюде.

- Прошу садиться, - Владимир Алексеевич сел первым, как бы подавая пример, и жадно впился в эклер. - Обожаю! - цедил сквозь набитый рот. Прелесть, что такое! Не стесняйтесь, запечатлейте безешку!

И Евгений Анатольевич, не в силах противостоять начальственному зову, с изящным хрустом откусил от "безешки", прихлебнув из чашечки, которую предупредительно наполнил хозяин.

- От Франсуа! - вещал Владимир Алексеевич. - Настоящая Франция, галлы, петух и санкюлоты, эшафот и Мария Антуанетта. Вот, господин надворный советник, наше с вами дело в том и состоит-с, чтобы никаких эшафотов! Никаких-с! Вот Павел Иванович Пестель мечтал, мечтал об эшафотах и оный получил, но... - указательный палец поднялся к потолку. - Широкий взгляд, только широкий взгляд, вот что я вам, милейший, скажу! Сиречь, и полезное, полезное у него было! Например: учредить самую строжайшую и жестокую, беспощадную тайную полицию! В целях усреднения общественной нравственности. Вы думаете - от кого взята идея охранных отделений? От него, милейший, от него! Ну, и евреев, само собой, из России - геть - его идейка! Гениальный был человек Павел Иванович, хоть и враг! Вот в чем "широкий взгляд", наш с вами, заметьте... - Владимир Алексеевич откусил от пирожного кусочек с ноготок и принялся яростно жевать.

- Вы сказали "дело". Что это означает?

- Это и означает, - несколько загадочно отозвался Владимир Алексеевич и протянул руку: - Желаю успеха, голубчик, вы уж расстарайтесь, не подведите старика... Теперь все в ваших руках...

"Однако фат, - улыбаясь в ответ и пожимая руку, думал Евдокимов. - Ишь ты: "старика". Фигляр..."

Евгений Анатольевич Евдокимов происходил из дворян Псковской губернии, благородных предков насчитывал всего лишь со времен царствования императора Николая Павловича, когда дед был пожалован потомственным дворянством в уважение к деятельности на ниве еврейского народного образования: во Пскове при старшем Евдокимове были открыты три начальные еврейские школы, чего в избытке хватило из-за малочисленного еврейского населения губернии. Дело было новое, возникло по благоусмотрению Государя, который, вдруг столкнувшись с обвинением евреев в неуживчивости, агрессивности и даже преступлениях против христиан (в те годы, а также и в сравнительно давние случились две скорбные истории: евреев обвинили в уничтожении христианских детей в Саратове1 и Велиже2), почел за благо отторгнуть еврейских мальчиков от хедера, проповедующего Талмуд и Тору, и дать если уж и не совсем русское, то российское образование - во всяком случае.

...Именно так стали Евдокимовы дворянами (из городских мещан). Что же касается приверженности внука Охранному - и здесь были свои резоны: окончив Императорский Санкт-Петербургский университет по юридическому, вдумчивый Женя отверг испытанный путь частного или присяжного поверенного и даже судебного деятеля и решил ступить на острие: в Охранную полицию. Дело было новое, и по примеру деда Евгений Анатольевич жаждал обрести ласку Государя. Нет, о титуле, конечно же, не мечтал, но прогреметь на ниве, прозвенеть и оставить след - это полагал вполне реальным. И хотя амбиции скрывал нет-нет они выходили наружу и становились достоянием сотоварищей. Эти амбиции, как, впрочем, умная приверженность делу и яркие способности, обратили на себя внимание начальства (о феноменальной его памяти Владимир Алексеевич сказал так, для прикрытия основного мотива и по неизбывной жандармской привычке все и вся на всякий случай затемнять). Впрочем, мелькнула мыслишка у проницательного Евдокимова: его персона истребована именно в связи с деятельностью предка на ниве еврейского просвещения. Но мысль эту Евгений Анатольевич сразу же отогнал - откуда, с чего? Ровным счетом никаких оснований...

...Ночью Евдокимов проснулся от непонятного беспокойства и решил прогуляться. Торопливо одевшись, вышел на улицу. Неярко горели газовые фонари, их накрывала легкая метель, опустевшая набережная криво уходила к заснеженной, стылой Неве. Над нею мело, пурга гасила синеватое пламя, город выглядел невсамделишно, призрачно, словно огромная декорация. Что ж, жизнь резко изменилась, завтра утром - в матерь городов русских, только вот зачем? Чего желает проницательное начальство на самом деле, о чем печется? И почему запрещено обращаться к общей и Охранной полиции? В чем тут дело? И каким образом, ничего не зная, можно выявить в полумиллионном городе какую-то неведомую крамолу, преступление, о котором надлежащие власти даже и близко не осведомлены? "Значит, - рассуждал Евгений Анатольевич, скорбя умом и сердцем, - должно случиться нечто для власти неприемлемое. Только вот- для всей ли власти?" От этой неправдоподобной мысли Евдокимов даже рассмеялся: разве бывает власть "вся" или "не вся"? Власть есть власть...

- Зарапортовался ты, друг сердечный... - грустно произнес вслух, завиральные это все идеи... - остановился у ажурного парапета, вглядываясь в осколки льда и скованную поверхность воды. - В Думе и Государственном совете идет смертельная борьба. Значительная часть членов Совета и депутатов желала бы остановить реформы Столыпина. Чтобы это сделать надобно нечто из ряда вон! Должно случиться такое невероятное событие, которое самые прогрессивные умы смутит и повернет вспять, в желанное многим прошлое, когда газеты писали только то, что приказывали, власть Монарха не была ограничена Манифестом 17 октября, а деятельность революционных партий, даже если она и не связывалась с изменением существующего строя, - все равно подвергалась беспощадному полицейскому прессингу...

Кто-то хочет вернуть былое, очень хочет... Эти имена известны: Петр Николаевич Дурново, старый деятель судебного ведомства и Министерства внутренних дел, позже - министр, положивший начало разгрому революции пятого года; член знаменитой семьи Треповых - Владимир Федорович, непримиримый противник Столыпина...

Но как они смогут восстановить "исконное"?

И вдруг совершенно невероятное предположение, догадка возникла где-то на самом краю сознания: действия ретроградов будут напрямую связаны с его, Евдокимова, командированием в Киев. Выбор же высокого начальства можно объяснить только одним: служением предков на странной ниве приобщения евреев к русской общественной жизни. И это значит, что...

Столыпин? Да неужто... Этого ведь просто не может быть... Ну, хорошо: террористы однажды решились и взорвали дачу премьера на Аптекарском. Но ведь террористы. Представители государственной власти, какого бы образа мыслей они ни придерживались, никогда не решатся, никогда...

На что? На что они не "решатся"?