Неизвестно, сколько времени они еще стояли бы друг напротив друга, и чем в конце концов все закончилось бы, если бы из сгущающейся темноты рядом с ними не возник Ив.

— Что вас, молнией ударило? — поинтересовался он холодно. — Собираетесь до утра стоять? Я бы не советовал…

Ванда открыла было рот, но почему-то осеклась. Ив, ничего не добавив, прошел мимо, на ходу посмотрев на Грэма так, что тот понял: медеец знал, что он подслушивает их разговор. Но откуда? Грэм был уверен, что его не видно и не слышно за камнем. Только боги знают, как Ив догадался.

На утро компания быстро свернула лагерь и тронулась в путь. Все четверо медейцев облачились в кольчуги. Грэму облачаться было не во что. Кольчуг, и вообще доспехов, он никогда в жизни не носил, и не собирался. Его профессия требовала большой ловкости и подвижности, а доспехи, даже самые хорошие, в некоторой степени сковывали движения, что было недопустимо. Естественно, кольчугу он с собой не возил.

Было подозрительно тихо. Ехали по берегу Ра, не очень-то скрываясь. Да и скрываться было негде. Долина, открытая всем ветрам, отлично просматривалась. Только вот смотреть на путешественников было некому.

Тишина и покой, даже никаких дымов на горизонте.

Грэм, обеспокоенный отсутствием малейшего прикрытия, всю голову сломал над вопросом, куда подевались войска. Никто из спутников тоже не мог прояснить ситуацию, медейцы точно так же находились в крайнем замешательстве. По словам Ива, еще месяц назад в этом районе шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на человека с медейскими или касотскими нашивками, с оружием в руках; здесь было тесно от штандартов. Ив мог утверждать с уверенностью, поскольку месяц назад сам был здесь в одном из отрядов и принимал участие в боях.

Пару дней ехали вдоль реки, все сильнее недоумевая. Лагерь разбивали еще за полчаса-час до наступления темноты; никому не хотелось идти ночью, не зная, что ждет через пару десятков шагов. Да и девушки быстро уставали; Ванда еще крепилась, а у Корделии не хватало сил даже на то, чтобы изображать бодрость духа. Сказывалось и недавнее ранение, после которого она еще не оправилась, как следует. Она не произносила ни слова жалобы, но ближе к вечеру с первого взгляда становилось ясно: еще немного, и она просто упадет с коня. Так же тихо и безмолвно, как переносила утомительные переходы.

Грэм не переставал удивляться, как в отряде уживаются такие непохожие люди. Все четверо отличались от друга так же сильно, как огонь от воды, а земля — от воздуха. Грэм, во всем и всегда придерживающийся нейтралитета, чувствовал себя так, словно угодил точно посередине четырех сошедшихся стихий.

С Оге было легко. С ним, обаятельным и непосредственным оболтусом и болтуном, даже у Грэма, не отличавшегося особой разговорчивостью, язык развязывался.

А вот с Ивом отношения не складывались. Черноволосый медеец продолжал смотреть на Грэма волком и старался зацепить его при каждом удобном случае. Язык у него был острый, ехидства и яда хватало. Грэм старался не реагировать на оскорбления, но с каждым разом сохранять спокойствие становилось все труднее. Ванда старалась как-то сдерживать Ива, ей не нравилось его поведение, но у нее ничего не получалось. Ив игнорировал ее просьбы и продолжал провоцировать неугодного ему пришельца. Грэму очень не хотелось бы, чтобы дошло до откровенного выяснения отношений.

Не раз и не два он задавался вопросом, что же случилось с Вандиным братом, если за ним отправилась такая странная экспедиция. Если Ив дезертировал из армии (а Грэм почти не сомневался, что это так). Если в путешествие отправился такой совершенно неприспособленный человек, как Корделия, и такой ненадежный, как Оге. Он не смог узнать ничего сверх того, что уже знал, поскольку все четверо медейцев молчали, как рыбы, и это порядком нервировало и злило. Он предпочитал знать, во что впутывается. Развернуться же и поехать своей дорогой он уже не мог. В сердце будто засела заноза, которая начинала болезненно ворочаться в ране каждый раз, когда он просто смотрел на Ванду. И вонзалась глубже при мысли о расставании. Это было неожиданно больно, и Грэм не мог сказать, чтобы такие ощущения ему нравились. По его мнению, они не могли понравиться ни одному здравомыслящему человеку.

Тем более, ничего ему не светило. Ванда смотрела на него отнюдь не равнодушно, и улыбалась словно нарочно для него, но он знал, что ничего эти улыбки не обещают. Он крепко помнил непонятный разговор, произошедший несколько дней назад между девушкой и Ивом, и призыв последнего не забываться. И когда он вспоминал об этом, заноза в сердце начинала шевелиться, бередя рану.

По мере продвижения на восток местность менялась. Плоская равнина вздыбливалась холмами, поначалу пологими, но постепенно становившимися все более и более крутыми. Деревья по-прежнему встречались редко, а камней стало заметно меньше. Грэма изменение ландшафта скорее тревожило, чем успокаивало: с одной стороны, холмы закрывали отряд от посторонних взглядов, но зато выросла вероятность неожиданно наткнуться на касотский отряд. Совершенно идиотская ситуация.

Скоро стало ясно, куда исчезли все войска.

…Лагерь разбили у подножия холма, недалеко от реки. Ив, как и каждый вечер, пожелал провести разведку, чтобы знать, что ожидает их по ту сторону холма, довольно-таки высокого; не выскочат ли они, объехав его, прямо на лагерь касотцев.

Ванда заявила, что хочет посмотреть сама. Произошла небольшая перепалка, так как Ив ни в какую не хотел ее отпускать и даже не желал взять ее с собой.

— А об этом я тебя и не прошу! — вконец разозлилась Ванда. — Я и не собиралась идти с тобой!

— Тем более, я не позволю тебе уйти одной, — сухо сказал Ив.

— Не позволишь? Ха! Я еще буду тебя спрашивать… Грэм! — повернулась она так резко, что взметнулись языками пламени рыжие кудри. — Пойдем со мной.

Грэм, именно этого и ожидавший с начала спора, кивнул. Перечить Ванде было бесполезно, уж если она что втемяшила себе в голову, ни за что не отступится. Мельком Грэм глянул на Ива — того прямо-таки перекорежило от ярости. По побледневшему лицу его ясно читалось, что ему сильно хочется выругаться, и только присутствие девушек удерживает от грубых слов. Грэм понимал его: весьма непросто выполнять клятву верности такому капризному и своенравному существу, как Ванда. Впрочем, на берегу реки речь шла о клятве брату или отцу девушки, но какая, в общем, разница, раз это распространялось и на нее тоже?

Обескураженный злобной перепалкой Оге помалкивал, переводя глаза с Ванды на Грэма, с Грэма — на Ива. Он плохо переносил всякие разногласия в компании, и обычно старался погасить конфликт в зародыше.

Сочувствия разозленному Иву Грэм выражать не стал. Все равно не оценит. Выражению глаз медейца позавидовал бы и оголодавший волк… Пожалуй, на Грэма еще никто не смотрел с такой ненавистью, тем более сильной, что поводов для нее не было никаких.

— Пойдем, — сказал он Ванде и взглянул в темные ненавидящие глаза Ива. — Не беспокойся, она будет в безопасности. Я присмотрю за ней.

— Конечно, присмотришь, — холодно ответил тот, зло прищурившись. — И присматривай хорошенько, потому что, клянусь, если с Вандой что-нибудь случится, я собственноручно перережу тебе глотку, ясно?

— Более чем, — кивнул Грэм и махнул рукой Ванде, которая уже от нетерпения только что не подпрыгивала.

Уже отойдя на несколько шагов, Грэм обернулся и невольно улыбнулся при виде представшей его глазам картины. Корделия, с видом крайне озабоченным, подступила к Иву и что-то весьма решительно ему внушала. Что именно, Грэм не слышал, но, скорее всего, она упрекала Ива в излишней резкости. Молодой человек слушал молча, но с видом совершенно непримиримым, как будто воспитание не позволяло ему перебить ее, а внутренние убеждения — согласиться. Оге хлопал глазами, смотря на Корделию словно на святую, от которой, по меньшей мере, зависела его жизнь.