Грэм посмотрел на Ива, чья гордо выпрямленная спина, прикрытая походным плащом, виднелась впереди, потом взглянул на небо. Там он не увидел ничего интересного, если не считать редких облачков. Оге, между тем, не сводил с него требовательно-любопытного взгляда.

— Спроси у него самого, — наконец очень неохотно отозвался Грэм.

— А я вот у тебя спрашиваю, — не отступил Оге.

Грэм вздохнул и снова взглянул на небо. Хотел общения? Получай, сказал он себе.

— А тебе-то что за печаль?

— Просто пытаюсь понять, за что вы друг друга так ненавидите.

— Я ненавижу Ива? — искренне удивился Грэм. — Нет. Ты ошибаешься, Оге.

— Но он-то тебя точно невзлюбил, — продолжал приставать Оге.

— Если и так, спроси у него, если интересно.

— А ты не знаешь?

— Отстань! — не выдержал Грэм. — Не испытывай мое терпение…

— Да я еще не начинал даже, — улыбнулся Оге. Улыбка у него была такая плутовская, что, увидь ее Илис, она бы дико обрадовалась и поняла бы, что нашла себе товарища по духу. — Хочешь, я тебе расскажу, почему он на тебя злится?

Очень интересно, подумал Грэм. Что ж, объяснения Ива мы уже слышали (искренние ли?). Послушаем теперь версию Оге.

— Ну?

— Его бесит, что Ванда слушается тебя, а не его, — вполголоса поведал Оге таким заговорщицким тоном, словно выдавал тайну государственного масштаба.

Грэм невольно улыбнулся.

— Ничего смешного! — побагровел от возмущения Оге. — Это действительно так.

— Он что же, ревнует? — поинтересовался Грэм небрежно.

— Причем тут — ревнует?! Да ему Ванда не по зубам, чего тут ревновать?

— А в чем тогда дело-то?

— Ив давал клятву верности семье Ванды, — пояснил Оге. — Он должен ее защищать, если следовать этой клятве. В смысле, Ванду защищать. А ты ему мешаешь.

— Мешаю? Каким же это образом? — спросил Грэм с изрядной долей иронии.

— Не валяй дурака! Ты для Ива — неизвестная величина, и уже это его жутко бесит, он привык знать о людях все. По его понятиям, именно от таких, как ты, он и должен оберегать Ванду. А она что? Она больше тебя слушает, а на все советы Ива отвечает смехом или начинает злиться. Она его и слушать не желает. И как же ему не беситься? Спорим на что хочешь, он пытался убедить тебя уехать куда-нибудь подальше?

— Было дело.

— Вот видишь. А ты, конечно, отказался?

— Ну раз я здесь…

— Вот видишь, — повторил Оге. — В общем, ты раздражаешь Ива, дальше некуда. Он бы вызвал тебя на поединок, если бы не считал это ниже своего достоинства.

Грэм хмыкнул. Конечно, что он такое, чтобы сразиться со столь замечательно знатной личностью, как господин Ив Арну?

— Если ты все знаешь, зачем спрашиваешь, почему я с Ивом цапаюсь?

— Просто хотел предупредить, чтобы ты не нарывался, — доверительно сказал Оге. — И поаккуратнее вел себя с Ивом. Он вообще человек злопамятный, ему лучше дорогу не переходить.

— Ну, если поединок с ним мне не грозит, — усмехнулся Грэм, — чего еще мне бояться?

— Мало ли. Ты все-таки не раздражай его понапрасну.

— Боюсь, это не моих силах. Его раздражает одно лишь мое присутствие. Чтобы не раздражать Ива, мне нужно исчезнуть с глаз его.

— Не нужно тебе никуда уезжать. Впрочем, это, конечно, твое дело. Но Ванда огорчится, если ты уедешь, — заявил Оге как ни в чем не бывало, делая вид, что разглядывает что-то на окраине леса.

Грэм перестал ухмыляться и постарался не покраснеть. Безымянный меня побери, свирепо подумал он, чего это я стал такой чувствительный? Что раньше могло заставить меня покраснеть? Да ничего! Ну, почти ничего. А тут…

— С чего ты взял? — выдавил он, проглотив подкативший к горлу ком.

Оге все еще делал вид, что его необычайно заинтересовал какой-то куст.

— Да видно же, что ты ей нравишься. Ты сам-то еще не заметил?

— Ох, слышала бы тебя Ванда, получил бы ты на орехи, — пробормотал Грэм. Оге был неистощимым источником информации, но вот его способность запросто разглашать чужие тайны (да и просто личные сведения о других людях) — это был уже перебор. Если хочешь, чтобы какие-то подробности твоей жизни узнало все королевство, поведай их Оге, и желательно под большим секретом. Не пройдет и недели, и ты станешь самой популярной личностью.

— А что? Что я такого сказал? К тому же, она тебе вроде тоже нравится?

— Я тоже могу дать тебе на орехи, — прошипел Грэм, невольно бросив взгляд на Ванду — не слышит ли? — И покрепче, чем она.

— Я ошибся? — захлопал глазами Оге. — Ну, тогда извини. Не нервничай. Понимаешь, показалось мне, что ты… все-все, молчу, — поспешно сказал он, наткнувшись на свирепый взгляд Грэма, рука которого сама собой тянулась к оружию. — Спокойно, не надо волноваться.

Легко сказать — не надо волноваться. Вот волноваться как раз надо, раз уж даже Оге знает, какие чувства вызывает у Грэма Ванда. Это значит, что все написано у него на лице, что совсем не хорошо. Грэм не любил, чтобы посторонние люди знали, что происходит у него внутри. Пусть даже это посторонние люди и не совсем посторонние, а приятели, почти друзья — как Оге.

Придется срочно менять линию поведения, подумал Грэм. Вопрос — как? Что он делает не так? Ему-то казалось, что он ведет себя сдержанно, и ему удается не выдать себя. Он так старался, а вот, надо же…

— Что ты на меня так смотришь? — занервничал Оге. — Я же извинился! Ну, глупость сказал, ошибся. Больше не повторится. Грэм!

Грэм вздрогнул и обнаружил, что, задумавшись, не сводит взгляд с собеседника. Выражение глаз у него, надо думать, было не слишком дружелюбное, раз Оге заволновался.

— Надеюсь, ты не обсуждал этот вопрос с Вандой? — медленно спросил Грэм.

— За дурака меня принимаешь? — возмутился Оге, надувшись и побагровев. — Спросил бы еще, не перемывал ли я тебе косточки с Ивом!

— С тебя станется, — буркнул Грэм и пришпорил лошадь, заставив ее подъехать поближе к девушкам. Продолжать разговор с Оге тет-а-тет у него не было ни малейшего желания.

Кто предупрежден — тот вооружен, подумал Грэм, немного успокоившись. Теперь он знал, что его увлечение Вандой бросается в глаза, и мог обдумать, как сделать так, чтобы покончить с этим.

Вообще, наверное, поздно что-то менять, раз уж даже Оге заметил, но лучше поздно, чем никогда.

С этого дня Грэм стал обращаться к Ванде лишь в случае крайней необходимости. Он избегал встречаться с ней глазами и вообще смотреть на нее. Возможно, это был перебор, но Грэм даже не подумал о том, что такое поведение свидетельствует о его чувствах еще более красноречиво. Он помалкивал теперь на привалах, вперив взгляд в землю, или болтал с Оге, а к Ванде старался вовсе не подходить. Ива его поведение явно радовало, он даже злился и шипел не так часто, как обычно. Но только сначала, потому что реакция девушки оказалась странной. Вместо того, чтобы перестать обращать на Грэма внимание, она сперва озадачилась резкой потерей интереса к своей персоне, а потом открыла на Грэма самую настоящую охоту. Теперь она сама искала предлог поговорить с ним, а во время разговора все время пыталась поймать его взгляд. Грэму становилось не по себе, когда он все-таки встречался с ней глазами. Ведь она ясно дала понять, что взаимности от нее ждать не следует. Чего же она хочет?

Грэм понял, что ничего не понимает, махнул рукой на все эти сложности и окончательно замкнулся в себе. Разговорить его стало не легче, чем устрицу.

Надежды найти переправу помимо моста не оправдались. Найти удалось только пожарище. Когда-то здесь был паром. Кто его сжег — медейцы, отступая, или касотцы, наступая, — осталось неясно, да и не было ни у кого желания выяснять. Что бы тут ни случилось, произошло это сравнительно недавно. Берег был изрыт конскими копытами; и хотя Грэм не умел читать следы и не мог отличить отпечатки медейских подков от касотских, ему это все равно не нравилось. Ему не хотелось встречаться ни с теми, ни с другими, поскольку добра ни от кого он не ждал; эту мысль он постарался внушить спутникам. Не удалось. Четверка медейцев превратилась в настоящих баранов и не собиралась отказываться от своего первоначального плана, который им, по-видимому, очень нравился. Грэм, обычно спокойный, взбесился и начал ругаться, из-за чего возник очередной конфликт с Ивом.