За железнодорожным полотном был высокий обрывистый берег, поросший травой. Улицу от полотна отгораживал деревянный забор, поставленный здесь главным образом для того, чтоб дети не бегали по шпалам и не угодили под колеса.

Наша квартира была сухая и солнечная. Сухая, как перец.

По утрам солнце светило в кухню и в детскую. После полудня оно перекочевывало в комнату родителей.

В обеих комнатах стояли по две кровати. В детской кровати поставили у разных стенок, чтоб мы не дрались, тогда как кровати родителей стояли, по обычаю, посреди комнаты.

Эти две кровати были нашей надежной защитой, когда мама хотела задать нам взбучку.

Брат допек маму и, спасаясь от справедливого возмездия, вбегает в первую комнату. Но здесь небезопасно. Маме достаточно протянуть руку, чтоб поймать его.

Не мешкая, открывает он дверь в другую комнату.

Мама за ним.

Кирилл подлетает к окну.

Мама опять за ним.

Тогда он бросается на пол и в мгновение ока залезает под кровать.

Мама нагибается, чтобы вытащить его оттуда, но он уже под другой кроватью.

Мама, уже очень сердитая, ходит вокруг кроватей. Но только она нагнется, чтоб вытащить Кирилла, как он уже под соседней кроватью.

Мама велит ему вылезать, но он и ухом не ведет. Сидит себе в своем убежище под кроватями.

Тогда мама идет в кухню за метлой.

Брат нисколько не волнуется. Он знает, что все равно убежит.

Мама приносит метлу и наклоняется, чтоб вымести сорванца из его укрытия, а он уже выполз из-под соседней кровати, сломя голову проносится через залитую солнцем детскую, потом через кухню и вихрем слетает по лестнице во двор.

Увидев, что Кирилл ее перехитрил, мама возвращается на кухню, ставит метлу в угол и немного остывает. Часа через два бури как не бывало.

До чего же удобной была наша квартира! Хоть и освещалась она керосиновой лампой и все соседи по этажу пользовались одним краном.

Надо сказать, что этот кран и вода, которая лилась в ведра и ушаты с раннего утра и до позднего вечера, очень сближали нас. А еще все мы встречались на площадке между этажами. Там мы подолгу простаивали в очереди, чтобы попасть в уборную.

Сближали нас также тараканы.

Как огорчились родители, когда увидели их первый раз!

— Нечего сказать, хороша хозяюшка, заломила с нас такую плату, — ворчали они и тут же отправились к хозяйке поторговаться. Знай они, что здесь есть тараканы, никогда бы не сняли эту квартиру.

Хозяйка, старая Петковиха, остудила их гнев.

— Тараканы? Ну и что? Квартира стоит сколько стоит! А коли вам не по вкусу тараканы, скатертью дорожка. Но мой вам совет остаться и вывести тараканов.

Мы не съехали с этой квартиры. Так и делили ее с тараканами. Что же касается квартирной платы, то ее хозяйка все время повышала.

Здесь мы прожили много лет. И за эти долгие годы так и не подружились с тараканами. Напротив, мы вечно преследовали друг друга.

Почти вся наша жизнь проходила на кухне. Здесь мы обретались целыми днями.

Мы любили свою солнечную кухню, из которой открывался вид на зеленый гребень Похорья. Прямо под окном раскинулся хозяйкин сад. В кухне было уютно и чисто, а постоянное присутствие мамы делало ее особенно приятной.

Тараканы днем спали, а с наступлением темноты выползали из всех углов, которых мы даже не замечали, выползали из всевозможных щелей и щелочек, из дверных косяков.

По вечерам мама зажигала лампу, и мы как зачарованные смотрели на выскобленные половицы. Тараканы, уже успевшие расположиться в нашей любимой кухне, начинали бегать и суетиться как полоумные. А мы с братом с дикими воплями носились по кухне, не давая им пощады.

И теперь еще, стоит мне только вспомнить про тараканов, как меня пробирает дрожь.

Но надо отдать им справедливость. Нет, они не были назойливыми. Они удирали от нас с такой поспешностью, что мы только диву давались. Они бежали в разные стороны — каждый своей дорогой, каждый в свою щель.

Вот мама берет метлу и с остервенением размахивает ею, но уже поздно, тараканы попрятались. В темноте они снова выползут из своих углов.

Как-то мама купила большое эмалированное блюдо. Теперь нам всем приходилось ложиться в одно время независимо от того, хотелось нам этого или нет. Мама ставила блюдо посреди кухни, наливала в него воды и обкладывала вокруг щепками. Потом тушила свет и ложилась.

Тараканы выползали из своих убежищ. Они тоже любили кухню и беззаботно резвились в ней до тех самых пор, пока не учуют воду. И тут начиналась осада миски. По щепкам добирались они до ее краев и — бултых! Тщетно старались они потом спастись, карабкаясь вверх по гладкой эмали. Ножкам их не за что было зацепиться, и они вновь и вновь оказывались в воде, которая была для них целым морем.

Потом мама стала подливать в воду уксус. Запах уксуса еще сильнее манил тараканов. А вскоре весь дом воевал с тараканами, но все равно от них не было никакого спасу.

Хозяйкина дочь Лиза, вышедшая замуж за машиниста, позаботилась о том, чтоб сняли обшивку с нашей кухонной двери. Под обшивкой и в простенке рядом с дверью оказались несметные скопища тараканов. Всю эту нечисть поморили и сделали новую обшивку.

Однако мы недолго жили без тараканов. Они опять явились и устроили себе жилище под новой обшивкой.

— Папа, а кого ты сторожишь? — спросила я как-то.

— Заключенных, — ответил он.

Слово мне было незнакомо, и я полюбопытствовала, кто такие эти заключенные. Папа недовольно скривился, но все же принялся объяснять:

— Заключенные? За всякие провинности их посадили в тюрьму. А надзиратели следят, чтоб не сбежали. Заключенные? Они дочка, несчастные люди! Их держат за семью замками, а я отмыкаю и замыкаю эти семь замков и горюю вместе с ними.

В Мариборе находилась одна из самых больших тюрем в стране. О ее мрачной славе я узнала многим позднее.

Тюрьма, которая властвовала над отцом и днем и ночью, была для меня заколдованным замком, только в этом замке не было ни заколдованного принца, ни заколдованной принцессы.

Как и при всяком замке, при тюрьме был прекрасный парк. Тому, кто шел по Заречной улице, даже в голову не могло прийти, что в глубине парка находится Дом страданий.

За парком смотрел тюремный садовник. Это был большой парк с зацветавшими ранней весной магнолиями, с высокими акациями, которые всегда в мае буйно цвели, приглашая к себе в гости пчел. С могучими тополями, вздымавшими к небу свои вершины. С осинами, мелкой дрожью дрожавшими на ветру. С белыми березами на газонах. С темными серебристыми елками. С конскими каштанами вдоль аллей.

Весь парк был изрезан усыпанными гравием дорожками, но надзирателям и членам их семейств гулять по ним запрещалось. Они могли ходить только по широкой дороге, ведущей прямо к тюрьме. И тем не менее папа не раз нарушал этот запрет и водил меня по всему чудесному парку. Я крепко держалась за его руку.

В центре парка, по обеим сторонам широкой дороги, стояли дома, в которых обреталось тюремное начальство: смотритель, внушавший страх и трепет и заключенным, и надзирателям, учитель, лекарь, священник и служившие в тюрьме чиновники. Все они жили здесь со своими семьями.

Дорогу к тюрьме я измерила бессчетное число раз. В тюрьму, имевшую свою пекарню, мы с братом ходили за хлебом: там он был дешевле, чем в городе. Здесь же мы покупали и молоко — ведь тюрьма держала своих коров, и молоко нам тоже обходилось дешевле.

Мы с братом неохотно ходили в тюрьму и всякий раз жестоко спорили из-за того, кому идти. Я говорила: „Пусть идет Кирилл“, а Кирилл кивал на меня. Мама, обычно выступавшая в роли справедливого судьи, пыталась решить дело раз и навсегда, однако ей не удалось установить очередность, и мы по-прежнему продолжали ссориться. Нередко наши споры завершались дракой, и все же, когда я шла по широкой дороге к воротам тюрьмы, этот заколдованный тюремный замок вновь и вновь будоражил мое воображение. По пути мне встречались надзиратели, уже кончившие свое дежурство, а также и те, кто приходил им на смену. Одни шли пешком, другие ехали на велосипедах.