То есть я осложнил свои отношения с ними. А что я должен был делать? Они засылали ко мне провокаторов, предлагая «взорвать»; на столе у меня лежала копия письма господина Шульца, заместителя Патрушева, ответ депутату Госдумы Алкснису на его запрос, где чёрным по белому он признавал, что да, они сдали национал-большевиков латвийским властям. Что я должен был делать? Дипломатически заискивать пред ними? Они бы всё равно продолжили разработку.

26 января у меня в квартире, у единственного во всём доме, вырубили телефон и свет.

6 февраля в двенадцатом часу ночи позвонил человек с голосом «кинозлодея». Отрекомендовался Володей Графом. «Я от папы. Что же ты не выполняешь обязательств…» Назавтра я выяснил, что никакого Графа в окружении Быкова нет, и никто никогда не называл Быкова «папой».

Кашемировый передал Тишину, что отомстит мне за упоминание о нём в статье в «Лимонке» (фамилия его там не фигурировала), что он даёт мне неделю срока. И стал вбивать клин между мною и лидером московской организации Тишиным. «Против тебя, Толь, я ничего не имею. А ему я отомщу».

В эпилоге моей книги «Охота на Быкова» я рассказал о той нездоровой атмосфере душного колпака, в которой по воле ФСБ я жил последние месяцы на свободе.

Вот небольшая цитата:

Я съездил в Брянск, чтобы подбодрить набирающую высоту местную регионалку и её руководителя Коноплёва, а также девчонку, давшую букетом по физиономии певице Валерии. На девчонку наехали её же родители. Туда и обратно съездил. Кажется, даже не ночевали мы с Мишкой в Брянске. Нет, одну ночь все-таки переночевали, припоминаю.

Между тем мне нужно было съездить на Алтай. Я должен был появиться там в середине марта. Ведь с начала декабря, то есть уже четвёртый месяц, сидели там на хуторе Пирогова трое нацболов. Я не знал, что с ними. Помимо этого, я должен был успеть туда, пока стоял ещё снежный наст, не началось таяние. Иначе потом на хутор не проедешь. У моих ребят к тому же должны были кончиться припасы. И нужно было решать с избой. Когда я был в Усть-Коксе в последних числах ноября, я оставил записку охотоведу Чайке с просьбой назначить цену, которую он хочет за свою пасеку на Меновной. Его самого я не застал, потому передал записку дежурной. Ждал меня к 10–15 марта и Овсиенко. Я договорился поменять наш УАЗик на его грузовик с кузовом, грузовик был более удобным транспортным средством, чтобы колесить по Алтаю в снег и грязь.

Похоже, ФСБ тоже хотела выпихнуть меня туда. Приехав из Ростова, я получил очередную угрозу от кашемирового, переданную через Тишина. Свои угрозы он постоянно излагал по заведомо прослушиваемому телефону в Бункере. Оглядываясь назад, в март месяц, я понимаю, что эти угрозы имели целью сдвинуть меня из Москвы. Однако мне пришлось ещё съездить по срочному делу в Нижний Новгород. Там начиналась кампания по выборам в губернаторы. Накануне отъезда в Нижний, я узнал из Бункера, что ещё 11 марта арестован в поезде Новокузнецк—Кисловодск нацбол Лалетин и он содержится в Лефортово.

28 марта утром я вернулся из Нижнего Новгорода и в тот же день (билеты были куплены заранее) в сопровождении национал-большевиков Михаила и Артёма отправился в Новосибирск.

До отъезда мне принесли из Бункера письмо от Юшкова Олега Ивановича, руководителя нашей организации в городе Чайковский Пермской области. Письмо было отправлено из СИЗО в Татарстане. В письме Олег писал, что его арестовали 1 марта на территории Татарстана, подкинули «чек» с наркотиком, и вот он переведён теперь в казанскую тюрьму. Он клялся и божился, что чек подброшен. За что его арестовали, мне стало ясно лишь в июле, когда следователь предъявил мне три номера НБП-ИНФО и я обнаружил, что только три материала подписаны во всех трёх номерах тремя авторами. Два, я (автор вводных слов к НБП-ИНФО № 1) и Аксёнов (автор статейки «Как распространять «Лимонку»»), находятся в Лефортово. Третьим автором был Юшков Олег Иванович — он автор материала в НБП-ИНФО о том, как национал-большевикам следует работать с рабочими. В момент, когда я пишу эти строки, начало августа, Юшков уже (скорость невероятная, особенно для провинции, где люди сидят в СИЗО годами) осуждён условно, отпущен, но по месту жительства не находится.

30 марта мы прибыли в Новосибирск. У вагона, несмотря на позднее время, 23:15, нас встречала делегация из не менее 20–25 ментов. «Операция «Вихрь-антитеррор»», — сказали нам и повлекли в отдел железнодорожной милиции. Там нас тщательно обыскали.

Ничего у нас не нашли, конечно. Даже денег, находившихся при мне. Главный — майор ФСБ — спросил о целях приезда. На что я отвечал, что здесь мы проездом, направляемся в Барнаул, а затем в Горный Алтай, с целью покупки дома. Майор задал ещё несколько вопросов и вышел, его вызвали к телефону. В комнату, где я сидел, зашёл небольшого роста коротко остриженный крепыш лет сорока. Он сел на место, оставленное майором. Некоторое время мы молчали. «Так вы, значит, патриоты, за Россию, да, за русских?» — задумчиво спросил крепыш, вытянул ноги и скрестил руки на груди. «Да, — сказал я, — защищаем интересы русских и в странах СНГ». «Ах да, — сказал он, — это ваши ребята в Риге там…» Помолчали. «Наши!» — «А что же вы к себе чурку взяли…» — «Какого?» — «А этого», — он указал на дверь. «Акопяна, что ли?.. Ну он не чурка, у него мать русская». — «Чурка… чурка… — сказал крепыш, — им доверять нельзя». Речь шла об Артёме.

Поскольку они у нас ничего не нашли, то нас выпустили. Точнее, поскольку они не имели директив нас задерживать, они нас выпустили. Перед тем как выпустить, всё же сфотографировали держащими в руках номера. У меня, по-моему, был номер 1520, если не ошибаюсь. Я спросил: «Для какой цели номера?» Ответа не последовало.

На поезд в Барнаул, отправляющийся через 15 минут, мы не успели. Поэтому мы сели в зале ожидания, и два мента в гражданском без стеснения уставились на нас. Мы стали попеременно звонить Казначееву, руководителю нашей Новосибирской организации НБП. Обыкновенно мы всегда останавливались у него на пути в Алтай. Телефон был занят. Казначеев — преподаватель университета и внук известного учёного (об этом мне поведал Давиденко, сам Дима Казначеев никогда не говорил мне этого) — находился, вероятнее всего, в Интернете. Мы дозвонились, Казначеев приехал и забрал нас. Переночевали у его тётки вблизи автовокзала и утром 31 марта уже мчались в автобусе в Барнаул.

А в это время в Москве происходили следующие события: 30 марта был произведён обыск на 2-й Фрунзенской, дом 7. Во время обыска были изъяты документы. Утром 1 апреля в автобусе скорой помощи умер от последствий удара тяжёлым предметом по голове Александр Бурыгин, один из старейших членов партии, 1952 года рождения. Случилось это в его родном городе Электросталь. Что-то произошло в ночь с 31 марта на 1 апреля.

Саша Бурыгин, напомню, был со мной в Азиатском походе в 1997 году, по маршруту Кокчетав—Алма-Ата—Ташкент—Самарканд—Денау—Душанбе—Курган-Тюбе—Пяндж. Он участвовал также в моей первой поездке на Алтай. Офицер-пограничник, майор в отставке, он был, кроме того, председателем электростальского отделения профсоюза «Щит» (профсоюз военнослужащих в отставке). Именно он в качестве председателя профсоюза арендовал помещение, которое официально числилось как юридический адрес Национал-большевистской партии. Все наши регистрационные партийные документы имеют этот адрес: Московская область, город Электросталь, улица Жулебина, дом 9.