Старшина Степанова из погреба вызволил, вернулся в дом, Шутов в сознание не приходил. Колосов окатил его водой. Только после этого Шутов открыл глаза. Не сразу понял, что с ним, что за люди в доме. Сашу и Галю Колосов отправил сторожить въезды в деревню, вдвоем со Степановым остались они допрашивать старосту. Мало-помалу до Шутова дошло, что лесник перед ним и еще один, незнакомый, но, судя по бороде, тоже лесной человек. Староста полулежал на полу, широко раскинув ноги в немецких сапогах. Рубаха на груди разорвана. Крепко схватил его Колосов за грудки, сильно рванулся из рук старшины Шутов.

— Хватит стонать, — сказал Колосов, — говори.

Люто глянул Шутов на Колосова.

Взгляду старшины тоже лютости не занимать. Лютость на лютость нашла. Встретились их взгляды. Уперлись с силой. Кто кого сломит.

Рядом с незнакомым человеком лесник сидел. Пятерню в бороду запустил, пальцы утопли в волосах. И ему лютости не занимать — тяжело смотрит. Не шутки шутить собрались, спрос учиняют.

Шутов это понял. Говорить не хотел. Найти б слова, которыми оглушить можно, он бы рот открыл. Выпалил бы. Нет таких слов. Подловили его. Как куренка бестолкового сцапали. Жутко Шутову, но более всего досадно. Понял, что пришел конец. Говорить не хотел.

— Почему немцев нет в засаде? Кто распорядился взять лесника?

Кто распорядился, тот и распорядился, подумал про себя Шутов. Не вашего ума это дело. И так вышка, и эдак она же. Вам знать надобно, узнавайте. Кого другого пытайте, от меня не услышите ни слова. Был бы помоложе, не сидел бы в Малых Бродах. Сам, а не Леха Волуев, стоял бы во главе отряда. Тогда всех, всех бы к ногтю…

— Знал, знал я, Михайло, что ты иуда, — выдавил из себя Шутов.

Степанова с лавки подняло. Он гранату со стола схватил. Ту, которой Колосов старосту оглушил. На Шутова двинулся.

— Спокойней, — возвысил голос Колосов.

Лесник остановился.

— По закону, — сказал Колосов, — по приговору. Иуда, говоришь? — спросил разведчик у Шутова. — А себя к кому причислил, к праведникам?

Четко выговаривал слова старшина, фразы произносил медленно. Устал он. Светает. Надо уходить. По приговору Шутова полагается расстрелять. Приговор он исполнит. Но прежде докопается, узнает, что задумали предатели, почему был задержан лесник.

— Ну! — крикнул Колосов.

— Всех. Всех бы вас! — вырвалось у Шутова, но он осекся.

Огнем полыхнуло из глаз старшины. Взгляд Колосова крепче оказался. Сдавать начал Шутов. Потупился. Глаза, шея, уши кровью налились. Широкая грудь поднималась высоко. Дышал он часто.

— Та-ак, — растянул слово Колосов, — не получилось с иудой, Шутов. Правильно. По разные стороны мы стоим. Иуды те, кто предает родную землю…

Не дослушал Шутов слов Колосова, зубами заскрипел, прикрыл глаза.

— Стреляй, чего тянешь. Ни слова не скажу, понял? Ни слова! Аспиды! Все вы аспиды! — зашелся он в крике.

Колосов переждал истерику.

— Ишь, новое слово нашел, — сказал старшина. — Ты б к себе обернул слова эти, сволочь.

Дверь приоткрылась, на пороге показался черный пес. Лампа светила тускло, рассвет едва проклюнулся, видимости он не прибавил, но пса разглядеть можно было. Он занял половину проема двери. Морда в рубцах. В глазах отражается свет лампы. Красная пасть приоткрыта, зловеще поблескивают клыки. Язык вытянут. Пес оглядел комнату, шагнул к Шутову.

— А-а-а! — заорал староста.

Пес остановился. Убрал язык. Напрягся.

— Сидеть, — спокойно произнес Колосов.

Пес сел.

— Будешь говорить? — спросил Колосов.

Шутов обмяк. Лицо предателя оплыло, сморщилось. Обвисли мешки под глазами. На левой щеке появился нервный тик. Пытался высвободить связанные руки. Не смог. Стал говорить. Постоянно косился на пса.

Рассказ Шутова прояснил то, что не было известно Степанову, а Колосову тем более.

Оставалось последнее в этом доме — свершить приговор.

Колосов вспомнил, как в сорок первом году расстреливали дезертира. Сидели они тогда в обороне под Москвой. Трудно пришлось. Не хватало снарядов. Зима выдалась ранняя. Землю схватил мороз, но они долбили и долбили ее, окапывались и окапывались, стараясь уберечься от густого вражеского огня. Гитлеровцы бомбили позиции, ходили в атаку под прикрытием танков. Даже в такой обстановке из каждого взвода их роты взяли по бойцу, отвели в лес. Поредела их рота, поредел полк. Многие к тому времени выбыли. Одни по ранению, другие — полегли. Общая для всех судьба, одна доля. Впереди немцы, кругом ад кромешный, позади — Москву. Тут уж или — или. Или они нас, или мы их. Другого не было дано, каждый понимал это.

Стоял тогда Колосов в общем строю, слушал приговор, чувствовал неловкость. За то, что стоят они в лесу в то время, когда рядом умирают товарищи, что собрали их и поставили по срамному для всей части делу. Нашелся один, всех решил перехитрить. Отстал. Прятался в стогу сена. Задержан и доставлен женщинами-колхозницами. Опозорил себя, свой род, товарищей. Павших и живых. Ни жалости в тот момент не было у Колосова к приговоренному, ни сострадания. Стыд испытывал старшина и неловкость.

Теперь сам должен свершить приговор. Не над дезертиром. Над классовым врагом. Над предателем. Не с испуга стал Шутов старостой, к немцам пришел добровольно. Выдавал людей. Глумился над односельчанами. Активно помогал оккупантам. Суров партизанский, именно народный суд, но и справедлив. Потому и рука не дрогнула, исполнил он приговор. Обратил внимание на черного пса. Во время допроса пес сидел, не шелохнувшись. Пристально смотрел на старосту. Как будто понимал, о чем идет разговор, какая судьба ждет предателя. Подобрался, когда заставили Шутова встать. Замер, когда Степанов произносил необходимые слова о крови преданных старостой людей, о смерти за смерть. Прижал торчащее ухо в момент выстрела. Как только свершилось, вышел из дома, обернувшись в дверях на мертвого Шутова.

Тогда и обозначилась тупиковая ситуация.

Сидя под замком у Шутова, лесник Степанов о многом передумал. Он знал, что Шутов пишет на него доносы. Знал, что гитлеровцы проверяли его. Результаты легенды подтвердились — и не раз, об этом сообщал ему Шернер, люди которого держали под контролем возможные пути проверок. В должности лесника он вел себя осторожно. Партизаны в его владениях появлялись редко Когда это случалось, он информировал коменданта. Докладывал, правда, задним числом, но это и понятно, потому что никому не дано предугадать время и место появления партизан. Весной, когда на борьбу с партизанами были привлечены кроме охранных войск армейские соединения, началось планомерное прочесывание лесов, Степанов сбежал в город. В тот период и староста Шутов, постарался укрыться в городе.

После весенних боев в лесу вновь стало тихо. Партизаны ушли далеко. Вернулся в Малые Броды Шутов, вернулся и Степанов. Возобновились работы на лесозаготовках. В лес приезжал начальник тылового района Фосс, комендант Кнюфкен. Тогда был соблазн накрыть обоих, но от такого плана пришлось отказаться. Шло сосредоточение гитлеровских войск. Внимание подпольщиков, партизан было ориентировано на сбор разведданных, покушение на Фосса и Кнюфкена повлекло бы за собой новые репрессии, подпольщики лишились бы связи с партизанами, которая осуществлялась через Степанова.

Степанов оценивал обстановку. Возможно, Шутов догадывался о настоящей деятельности лесника. Возможно, своими догадками он делился с Волуевым. Фактов у них, однако, не было, староста устроил засаду с единственной целью — перехватить связника. Всякое могло случиться, но связники народ опытный. Степанов, кроме того, разработал специальную систему предупреждения, она хорошо известна связникам. Настораживало другое. Вдруг объявится посланец с фронта. Системы предупреждения он не знает, ввел ее Степанов после того, как партизаны лишились рации. Теперь лесник понимал, что и на этот раз все обошлось благополучно. Старшина оказался опытным разведчиком. Полицаев распознал, себя не выдал. Нашел помощников. Скрутил Шутова.