Никита рос, учился, успешно окончил школу. Предстояло решить вопрос: кем быть? Друзья у отца — военные люди. Часто говорили о войне. В том смысле, что быть противником войны не означает отказа от участия в ней. Тем более что мир в который раз шел к войне. Если это случится, надо раз и навсегда определить свое место в будущем. Отец от совета воздержался. «С детских лет, — сказал отец, — я учил тебя самостоятельности. Решай сам». Никита в конце концов решился, поступил в военно-инженерное училище. Окончил его в сорок первом году. Назначение получил на западную границу. Там он и встретил войну.

Сон не шел. Лейтенант Речкин понимал, что передышка короткая. С утра возобновится. Не преследование, нет. Преследуют тех, кто уходит. Им уходить некуда. С утра немцы погонят вперед полицаев, полезут сами. Они поймут, что остров не только хорошее укрытие, но и ловушка для разведчиков. Поймут то, что взять группу будет нелегко. Но они попробуют взять. Именно взять. Потому что в группе, как они надеются, радист и рация. Ни бомбометания, ни артиллерийско-минометного огня, прикидывал Речкин, с утра не будет. Немцы предложат сложить оружие, прекратить, как они любят говорить, бессмысленное сопротивление. Потом они начнут штурм.

Речкин провел ладонью по шероховатой поверхности камня, возле которого лежал. Подумал о том, что на стороне группы главное преимущество — кусочек твердой суши. Обзор хороший. Пахомов сказал, что с острова хорошо видно. Опасение, что немцы могут подтащить к болоту лодки, брать в расчет, видимо, не стоит. По такому болоту, как это, не пройдет даже плоскодонка. Слишком густо оно заросло. Есть разводы воды, но лодку в них не втиснешь. Нечем толкать лодку, шесты не достают дна. Правда, немцы, судя по словам Ахметова, нашли проводника. Если так, то они пойдут по следу группы. И двигаться им придется в ряд. По грудь в воде, в болотной жиже. Из такого положения не очень прикроешься огнем. С берега можно бить прицельно. Всяко прикидывал Речкин, но по всему выходило, что немцам их не взять. «Если так, — подумал лейтенант, — то осада может оказаться долгой». От такого вывода легче Речкину не стало. Тяжело дышалось, нелегко думалось.

Неслышно подошел Пахомов.

— Спишь, лейтенант?

— Нет.

— Как себя чувствуешь?

— Терпимо, сержант.

Оба помнили, что ночью на болоте звуки разносятся далеко, говорили негромко. Тем более тихо было кругом. Так тихо, подумал Речкин, как бывает в школьных коридорах во время школьных экзаменов. Если не считать, конечно, что нет-нет да лопнет вырвавшийся с глубины газ или заплачет ночная птица.

— Что думаешь о Колосове, лейтенант? — спросил Пахомов.

На такой вопрос не враз ответишь. Вон как обложили. Группе трудно, старшине трудно вдвойне. На нем радист. Явка может оказаться проваленной. Может оказаться так, что к партизанам не подойти. Тылы фронта, на котором немцы готовят большое наступление. Лазеек почти нет. Ниткой в игольное ушко надо пролезть старшине Колосову.

— Старшина не новичок, — сказал Речкин.

— Я к тому это, что если Колосов доберется до партизан, то и нам может помощь выйти, — зачастил Пахомов.

Надежда звенит тонким голоском серебряного колокольчика в душе каждого человека до конца. Кажется ей, что будет услышана. Об этом подумал Речкин, а сказал другое:

— Брось, сержант, не настраивайся. О себе нам самим думать надо. Вспомни лучше Городок.

Деревня с таким странным названием запомнилась потому, что тогда они тоже не чаяли, как выбраться.

Командование приказало разведчикам взорвать склад с боеприпасами. Линия фронта в тот раз установилась твердо. Склад находился в сорока двух километрах от передовой. Стояла осень. Шли и шли дожди. Ночи стояли чернее ваксы. Ветры штыком прокалывали. Такая круговерть, что не дай бог. С неба то льет, то снегом сыплет.

Три дня разведчики ползали по мокряди вокруг склада, изучая систему охранения.

Немцы оборудовали склад на склонах глубокого оврага, срезав склоны, выкопав и углубив ниши в них. У въезда за колючей проволокой стояло караульное помещение. Чуть в стороне — гараж. В нем несколько грузовиков и мотоциклов.

Шли дни, кончался запас продуктов, надо было на что-то решаться или уходить. Тогда-то Колосов и углядел оплошность немцев.

Каждое утро из гаража выезжал грузовик. На нем немцы привозили на склад военнопленных. Вечером отвозили в лагерь. Возвращалась машина в темноте. Двое охранников, что сопровождали пленных, сидели в кабине. Часовой у ворот машину не проверял. Этим обстоятельством решили воспользоваться разведчики. Колосов, Симагин, Веденеев, Рябов дождались грузовика на повороте лесной дороги, забрались в кузов. Затаились.

Шофер притормозил у ворот, перебросился короткими фразами с часовым. Охранники выскочили из кабины, юркнули в караульное помещение. Водитель подогнал автомашину к гаражу. Вылез из кабины. Открыл створки ворот. Вернулся в кабину. Развернул машину. Сдал ее в гараж. Выключил зажигание. С минуту оставался в кабине, что-то насвистывая. Вылез из кабины. Прикрыл за собой ворота.

Речкин помнил, как медленно тянулось время. Ветер дул порывами, сыпал снегом, дождем, но именно в тот момент лейтенант не чувствовал мокряди. Сосредоточился на ожидании того, что могло произойти, случись немцам обнаружить разведчиков.

Непогода уплотняла темень ночи. Темень можно было трогать руками, отщипывать от нее кусочки. Только тренированный глаз мог различать в этой кромешной тьме контур караульного помещения, контуры часовых на вышках.

Как ни ждал Речкин сигнала — крика ворона, предупреждение Колосова раздалось внезапно. В тот же миг Пахомов выстрелил из ракетницы. Ракета, вспыхнув, выхватила из темени ворота, пулеметчиков, часовых, по которым ударили разведчики из автоматов. Ракета не успела догореть, часовые у ворот, пулеметчики на вышках сникли, прошитые автоматными очередями. Включились прожекторы. Они осветили трехрядное ограждение, столбы, колючую проволоку на них. Разведчики ударили по прожекторам, и те погасли. Раздались взрывы гранат возле караульного помещения. Над местом схватки взвились и повисли осветительные ракеты.

Внезапность нападения помогла четверке разведчиков в считанные секунды проскочить зону обстрела, добежать до спасительных зарослей, скатиться на дно оврага.

Путь отхода был намечен заранее по дну разбухшего от дождя ручейка. На тот случай, если появятся собаки, по той причине, что овраг зарос кустарником, через который пришлось бы продираться, теряя секунды. Надо было пробежать метров четыреста, не больше. До поворота оврага. С тем расчетом, чтобы укрыться за этим поворотом от взрыва.

Добежать они успели. Раздался взрыв. Ударило по ногам — взрыв передала земля. Осветилось небо. Разведчики ткнулись в берег.

В тот же миг хлестанула взрывная волна. Отозвалась звуком ломающихся деревьев. Ударила по барабанным перепонкам. Прошла. С неба посыпались невидимые в ночи предметы, то, что поднял на воздух взрыв. На месте взрыва занялся пожар.

Разведчики поднялись, пошли ходко, на грани бега. Шли перелеском, полем, вновь перелеском, в котором их и застал рассвет.

Речкин остановил группу. Он понял, что до леса не добраться. Впереди лежало поле, за ним еще один перелесок, еще одно поле, но главное — разведчикам предстояло переходить дорогу, днем этого не сделать. Речкин мучительно думал о том, что же предпринять. Он был уверен: немцы прочешут все перелески. Они уже начали их прочесывать, поскольку за спиной и впереди, там, куда они шли, слышались звуки автомашин и мотоциклов.

Дождь сменился снегом. Снег падал крупными хлопьями, ограничивая видимость.

Речкин подумал о том, что надо возвращаться. Не к оврагу, нет. Сознание задержалось на том поле, которое они миновали, прежде чем нырнуть в заросли перелеска. Что-то было на том поле. Лейтенант вспомнил: выемка. Углубление в двенадцать шагов от кромки до кромки. В открытом поле немцы искать не станут…