Разведчики молча обдумывали предложение подпольщика. В этом предложении виделся выход из создавшегося тупика.

— Здесь какой есть резон, — продолжил между тем Галкин. — Немцы по ночам очень нервные. Они всполошатся. Станут вешать осветительные ракеты, будут стрелять. В том числе и друг в друга. Паника есть паника. В этой панике можно скрыться. Себя из этой операции исключаю. Я останусь здесь. Мало практики в делах подобного рода. Пойти на это дело должны те, у кого не может быть срыва. Немцы должны поверить, что прорвалась вся группа.

Предложение подпольщик изложил четко, вопросов не возникло. Молчал Речкин. Похоже, ему понравилось предложение Галкина. Каждый теперь примеривался к тому, что предстояло сделать. Ночь коротка. Чаруса избита снарядами. Особенно возле острова. Можно и провалиться. Даже на болотоходах. К часовым тоже подобраться непросто.

Речкин тоже вроде бы примеривался. Прикидывал и так, и эдак. Посылать надо двоих. Часовых на мосту двое, снимать их надо одновременно. Два пулеметных гнезда. На одном берегу протоки и на другом. Задавить их надо тоже одновременно. Двое уйдут, останется семеро. В том числе подпольщик. Двое ранены. Стромынский, как сказал Пахомов, не ходок. Он, Речкин тоже не ходок. Пятеро здоровых на двоих раненых — такой получался расклад. Рискнуть можно, но кого посылать?

Командир группы стал думать о каждом. Кузьмицкого посылать не следовало. Ножом владеет слабовато, может промахнуться. В таком деле, как правильно заметил Галкин, промаха быть не должно. Асмолова посылать тем более нельзя. Порывист, как и Пахомов. И тот, и другой могут наломать дров. Лучше всего для этой цели подходил Рябов. У Дениса реакция хорошая. Он хоть и балабол, как называет его Колосов, но в деле собран. Денис протокой пробирался, по чарусе шел, освоил эти приспособления. С ним можно Козлова направить. Выдержка завидная у шахтера, сила есть. Не ножом, так голыми руками задавит часового, и тот пикнуть не сможет. И все-таки с Козловым торопиться не следует. Медлителен Козлов. А часовых на мосту двое. Убирать их надо одновременно. Чтобы, ни крика, ни стона. Оставался Ахметов. Их надо и посылать. Рябова и Ахметова. Не раз выручали, справятся. Понимают друг друга с полуслова. Второй год бок о бок воюют. У них вроде дружбы, хотя понять этой дружбы и нельзя. Больно они разные.

О каждом подумал Речкин, оценил каждого. Прикинул достоинства, недостатки. Отдал должное подпольщику, который сам определил, что ему по силам, чего он не вытянет. «Серьезный товарищ, — подумал о нем Речкин, — не боится показаться слабым».

— Идти тебе, Денис, и тебе, Фуад, — сказал он Рябову и Ахметову.

— Фейерверк, значит, устраивать? — усмехнулся Рябов.

— Называйте как хотите, но чтобы без срыва, — сказал Речкин.

— Сделаем, товарищ лейтенант, э, — спокойно произнес Ахметов.

Двое ходили по мосту. Встречались на середине. Снова расходились всяк к своему краю. Осматривались. Видели все то же: нагромождение кустов по обе стороны моста. Эти черные массы кустов громоздились по берегам протоки, которая лишь угадывалась в густой, хоть ножом ее режь, темени.

Ночь полнилась звуками.

Обостренный слух болезненно воспринимал крики ночных птиц, скрипучую лягушачью перекличку, бульканье болотного газа, неведомое шевеление, странные, то короткие, то продолжительные вздохи.

Болота, что тянулись по обе стороны протоки, невозможно было разглядеть в кромешной тьме.

Болота казались чудищами.

У чудищ было бесчисленное количество щупалец. Щупальца казались всепроникающими. Казалось, они шарят в темноте, выискивая жертву. Щупальца-змеи тянутся к живому. Чтобы опутать, обвить. Высосать из жертвы кровь по капле, то есть убить.

На войне незнаемое страшно само по себе.

Эти двое не знали страны, в которую они пришли, чтобы завоевать. Не знали людей, которых они должны были по воле своих фюреров частью уничтожить, частью — покорить. Не знали, что им приготовила наступившая ночь. Оба не знали главного: того, что обмануты, преданы, принесены в жертву величайшей из преступных авантюр. Пока им было всего лишь страшно. Оба страшились воздуха, которым дышали, настила моста, по которому вышагивали, темени, что густела и густела со всех сторон…

Часовые в недавнем прошлом были горожанами. Недавно оба ходили по улицам далекого от этих российских болот города, у каждого из них была своя жизнь, свои надежды. В том городе они не знали друг друга. Их землячество обнаружилось по пути на Восточный фронт, по пути в Россию. Они попали в одну роту, в один взвод, в одно и то же отделение сто сорок третьей пехотной дивизии и теперь не расставались друг с другом, стараясь и на посты заступать вместе. Известно, землячество на войне сравнимо с близким родством в мирной жизни. Они тянулись друг к другу, говорили о доме, о родных. Разговоры помогали не только коротать время, они отвлекали от тяжелых дум.

В ту ночь разговор не клеился. Накануне писарь роты принес страшную весть. Большая группа полицейских, солдат специального подразделения охранных войск погибла, была проглочена болотом, в которое завел их какой-то русский старик, фанатик, решивший таким образом погубить и себя, и тех, кого он вел по следам то ли партизан, то ли разведчиков. От такого известия солдаты почувствовали зыбкость почвы, на которой расположились, охраняя единственную дорогу в этих гнилых местах, единственный мост над протокой, вытекающей из одной топи в другую.

Часовые расходились, сходились, чаще стояли посреди моста, пытаясь наладить разговор. Разговор не клеился. Чаще всего они вспоминали растерянность самоуверенного писаря, то, как помрачнели лица солдат от неожиданной вести. В темноте оба казались черными. Черными казались их длинные шинели, каски, автоматы с рожками, которые они держали у животов в готовности нажать на спусковые крючки. Раньше оружие придавало им уверенности. Так было всегда. Во время учебы, на строевых смотрах, тогда, когда приходилось стоять на постах. Руки мужчины созданы для того, чтобы держать оружие. Оружие дает власть, прибавляет силы. Так им говорили, этому их учили, так они чувствовали. Теперь появлялось другое чувство. Неуверенности. Зыбкости окружающего их мира. Настил моста, казалось, покачивается и плывет.