Галя сильнее вжалась в руку. Как будто услышала его слова.

Старшина понял, что в этой обстановке он может спасти только девушку. Надо, чтобы она немедленно ушла. Тихо скатилась в воду. Затихла в зарослях.

— Плавать умеешь? — шепотом спросил Колосов.

— Ни.

У Гали еще больше округлились глаза.

Колосов еще раз посмотрел на дорогу. Солдаты разбирались цепью. Проводники с собаками сновали возле машин. Собаки обнюхивали кабину, кузов.

— Уходи, слышишь? — зашептал Колосов. — Держись берега. И тихо-тихо, слышишь? Если что, говори, взяли мол, силой, куда-то вели. В деревне подтвердят. Передай нашим…

— Ни.

— Что «ни»? — повысил голос старшина.

— Я з вами.

— Ты что? — уставился на девушку старшина так, как будто впервые увидел. — Ты не понимаешь приказов?

Галя заплакала. Она отпустила руку старшины, обмякла. Обвисли плечи. Они вздрагивали каждый раз, когда раздавались ее всхлипывания.

Колосов отвернулся.

На дороге произошли изменения. Собаки взяли след. Они потянули проводников вдоль дороги, а значит, и от реки. Офицеры что-то кричали солдатам, указывая на березовую рощу. «Кажись, проносит», — подумал Колосов, не до конца веря в такой оборот, но уже надеясь в душе на то, что и на этот раз им повезет.

Солнце скатилось за лес. В том месте, где оно скрылось, небо окрасилось пронзительно-оранжевым цветом. Виделось пока еще хорошо, но чувствовалось, что еще немного — и начнет темнеть.

Со стороны березовой рощи донесся знакомый вой. Выл Черныш. Сразу на большаке произошло замешательство. Собаки стали тянуть проводников в обратном направлении. Проводники кричали на собак, стегали их концами поводков. Собаки огрызались. Они старались лечь на землю, упирались лапами. Борение продолжалось до тех пор, пока выл Черныш. Как только он замолк, ищейки, избиваемые и понукаемые проводниками, вновь натянули поводки, готовые вновь броситься по следу. Черныш завыл, все повторилось.

Офицеры первыми побежали к машинам. На ходу они кричали что-то, показывая на березовую рощу. В тот же миг взревели моторы. Солдаты забрались в кузова, проводники с собаками в мотоциклы. Патрульный бронетранспортер объехал машины, понесся в конец большака, к тому месту, где дорога скрывалась в лесной чаще. За бронетранспортером помчались мотоциклы, за ними — автомашины. Они поняли, что те четверо скрылись в березовой роще, решили сократить расстояние, подумал Колосов.

Темнело все более и более, заметно гасли краски лета. Зелени, цветов, неба. Оранжевое перешло в желтое, но и этот желтый цвет бледнел, размазывался, становясь все более блеклым. Побелело небо над головой.

Колосов смотрел и смотрел вслед грузовикам. Видел, как медленно колонна втянулась в лес. Старшина прислушался, уловил гул работающих двигателей. Вот-вот и последняя машина скроется за поворотом. В это время раздались взрывы. В воздухе дробно застучало, рассыпалось. Взрывы доносились вперемежку с выстрелами, среди которых явственно различались пулеметные и автоматные очереди. Взрывались гранаты, старшина определил их взрывы на слух. Из пулеметов, из автоматов и винтовок стреляли прицельно, это тоже можно было определить на слух. Над дорогой, над березовой рощей поднялся дым. Задымило чадно, черно. Так дымят танки. Или бронетранспортеры. Стрельба усилилась.

Колосов не стал терять времени.

— Галя, рацию! — крикнул он, поднимаясь, готовясь к бегу.

Одно понял старшина, одно заставило его принять немедленное решение. Немцы, видимо, нарвались на засаду. Они гнались за теми, что укрылись в березовой роще, а сами попали под огонь. Колосов понял, что промедление смерти подобно. К немцам может подойти подмога, если по рации они сообщат о нападении, о засаде. Да и после засады до утра здесь может произойти такое, что лучше всего уйти из этих мест.

Галя схватила вещевой мешок, в котором была рация, пыталась накинуть лямки. Старшина выхватил у нее вещмешок, взвалил рацию на себя. Он отдал девушке автомат Неплюева, свой, значительно облегченный, вещевой мешок. Крикнул на радиста, схватил его за руку, потянул за собой.

Из леса, из того леса, из которого Колосов выходил к притоку Соти, в котором днем еще старшина заметил какое-то шевеление, выехала подвода. Подводу Колосов увидел краем глаза, уже на бегу, но он не стал останавливаться, подумав о том, что опасности от этой подводы ждать им скорее всего нечего, те на подводе тоже стали свидетелями происшествия, того обстоятельства, что немцы попали в засаду, им тоже, наверное, надо пересечь этот большак, иначе чего бы они ждали, скрываясь в лесу.

Колосов добежал до большака, пересек его одним махом, продолжая бег по полю, за которым все отчетливее виделся спасительный лес, спиной чувствуя, что и подвода направляется по их следу, что те, на подводе, догоняют их. Старшина бежал, не оборачиваясь, следя краем глаза, чтобы не отстала девушка.

Топот лошади слышался все ближе и ближе.

— Галя! — раздался голос — Старшина!

Удивиться, да времени не было. Старшина узнал голос Степанова. Продолжая бежать, Колосов обернулся, увидел лошадиную морду, подводу, лесника на ней, еще двоих неизвестных в пиджаках и кепках. Парни молодые, здоровые. Оба соскочили с телеги, на ходу приняли у Гали вещмешок, автомат, помогли девушке забраться в телегу. На ходу же втащили Неплюева, вскочили сами, помогли Колосову. И все это молча, на скорости.

Отдышаться не успели, когда на них надвинулся лес. Хвойный лес с толстыми, в обхват, елями, хмурый в надвинувшихся сумерках, спасительный лес, означавший начало партизанской зоны.

Степанов осадил шуструю, крепкую кобылицу, пустил ее шагом. Соскочил с телеги. Пошел рядом. Следом за ним спрыгнули оба парня. Шевельнулся было и Колосов, но лесник сказал, чтобы старшина оставался в телеге.

— А мамо, дядь Миш? — спросила Галя.

Девушке трудно было говорить, грудь ее часто вздымалась. Она еще не отошла от этого тяжелого бега.

— Потом, потом, Галя, — сказал ей Степанов. — Отдышись сперва.

— С ней что-то случилось, да? Почему ее нет? Где Санька?

— Не держи в голове дурного, — успокоил лесник. — Живы, здоровы. Ушли в надежное место. Теперь скоро встретитесь.

Выехали на дорогу. Дорога лишь угадывалась по просвету, какой бывает на просеках. Чувствовалось, люди пользовались ею давно. Так давно, что вся она успела зарасти высокой травой, хлестким подростом. Колея на ней угадывалась по заполненным водой углублениям, не просыхающим в этом хмуром лесу, похоже, даже в жаркую пору.

Колосов отдышался наконец, спрыгнул с телеги. Пошел рядом с лесником. Шли все так же молча.

Спустились к берегу небольшой речушки. У реки посветлело, но чувствовалось, что свет убывает, вот-вот загустеют сумерки, настанет ночь. Противоположный берег зарос ольхой, черемухой. Дорога скрывалась в зарослях, за которыми виделся смешанный лес с белоствольными березами, с почерневшими в глубоких сумерках елями.

Лошадь вошла в реку, осторожно припала к воде губами, стала пить.

— Выходит, нагнали вас, — сказал лесник.

— Выходит, — отозвался старшина.

— Ладно, значит, — сказал лесник. — Остальное забудется.

Сказал так, как будто шел рядом с Колосовым все эти дни, видел, каково было пробираться Колосову с такой обузой там, где, казалось, и мыши проскочить было трудно.

На мгновение Колосову показалось, что выбрался он из какого-то путаного, бесконечно длинного лабиринта, которым шел, постоянно натыкаясь на непреодолимые стены, но это видение вспыхнуло и пропало. Он подумал о том, что у Степанова что-то произошло, если пришлось ему убегать из Малых Бродов после того, на что он решился, оставаясь в погребе.

— Вам все-таки тоже пришлось уйти? — спросил он лесника.

— Так получилось, — сказал на это Степанов.

До сторожки они не обмолвились больше ни словом.

К сторожке подошли за полночь. Утром были на базе партизанской бригады «За Родину!».

Подъезжая к базе бригады, Колосов волновался.