Как встретят. Как отнесутся к тому, что привел он в отряд невменяемого радиста, проку от которого, как от козла молока. «Известно как, — думал старшина. — В худшем случае обложат матом, в лучшем промолчат, но недовольство выразят».

Командования бригады на месте не оказалось. Встретил их заместитель командира бригады по хозяйственной части, хромоногий, лысый, фамилию его Колосов не разобрал по той причине, что хозяйственник отчаянно корежил слова. Колосов лишь понял, что докладывать ему о выполнении приказа некому. Нет ни командира, ни начальника штаба.

Лесник Степанов со своими спутниками сразу куда-то ушел. Отправил хозяйственник и Галю. Колосов так понял, что девушку увели в ту часть партизанской базы, где размещены женщины.

Колосов остался с Неплюевым.

Появился сутулый партизан.

Партизан завел Колосова и Неплюева в полуземлянку с окном. Оставил.

Вернулся с двумя котелками. Отдельно в тряпице при нес половину ковриги ржаного хлеба. Теплого и мягкого, от запаха которого слегка закружилась голова.

Дождался, покуда разведчики поели. Ушел.

В отличие от фронтовых землянка оказалась просторной, сухой, с тесовыми стенами, на четыре лежака, с подстилкой из свежего сена. Поверх сена накинуты трофейные плащ-палатки. Колосов подумал о том, что нескладно как-то получается. Он спешил выполнить приказ, понимая, что дорог каждый час, а тут вроде бы и нужды в нем не оказалось. Мысль эта, однако, не задержалась. Сознание выполненного долга подействовало расслабляюще. Лежак притягивал магнитом. Колосов посопротивлялся сам с собой, но больше всего для видимости, стащил с Неплюева сапоги, велел Неплюеву спать, тот лег, сразу уснул. Колосов растянулся на лежаке, вздохнул, как тяжесть сбросил, заснул, едва смежив веки.

Разбудили Колосова голоса. Он открыл глаза, увидел распахнутое окно. Косые лучи солнца просвечивали кроны. Солнце, стало быть, клонилось к закату. Проспал он, следовательно, весь день. В землянку влетела Галя.

Колосов сел, свесив босые ноги, посмотрел на девушку.

Галя прислонилась к косяку, стала как вкопанная. Глаза распахнула широко, смотрела не мигая. На ней лица не было.

— Там партизаны Степана убили, — через силу произнесла девушка.

— Неплюева? — переспросил Колосов. — За что?

Только тут старшина заметил, что лежак, на котором спал радист, пуст.

— Ой, мамочки, — заплакала девушка, опускаясь на корточки, закрывая лицо руками.

Колосов в два шага подскочил к ней, стал поднимать.

— Где? За что? — тряс он девушку, но та разревелась еще больше.

Колосов подвел Галю к лежаку, усадил ее. Голоса шумели уж совсем рядом, у окна.

— Этот его привел, вместе они утром явились!

— Девка с ними!

— Ты девку не тронь, знаем ее!

— Этих тоже знаешь?

— Сказано — посланцы фронта.

— Посмотреть надо, что за посланцы.

Колосов вышел на голоса, увидел недобрые взгляды.

От группы отошел худой, черный лицом, сутулый партизан с трофейным автоматом за плечом.

— Объясни, старшина, куда послал свово человека.

Колосов вдруг увидел того хозяйственника, который их принял. Хозяйственник спешил, прихрамывая, спотыкаясь, неуклюже размахивая скрюченными руками.

Люди расступились, пропуская хозяйственника.

— В чем дело? — спросил Колосов хозяйственника, как только тот приблизился. — Что произошло?

В ответ хозяйственник разразился длинной тирадой о том, что порядок в лесу один на всех, нарушать его не положено никому.

Колосов понял с трудом. Хозяйственник говорил так, будто рот его был забит кашей.

Из толпы раздались голоса:

— Чего он из лесу побежал?

— Ему приказ был остановиться!

— Чего он кусаться начал?

— Вы его убили? — спросил Колосов и замер, ожидая ответа.

— Нет вроде бы, — ответил за всех сутулый партизан с трофейным автоматом за плечом. — Помяли шибко.

— Но за что?

— Видишь ли, старшина, — сказал сутулый, — тот твой, — он кивнул в сторону, — сопротивление оказал, когда его силком вязали. Его и долбанули по голове гранатой. Сознание потерял, очухается.

До Колосова стало доходить то, что произошло.

— Я предупреждал вас, что радист не в себе, — громко произнес старшина, обращаясь не столько к заместителю командира бригады, сколько ко всем этим людям. — Больной он, можете вы это понять? Больной! Рассудка лишился. Вышел нормальным, потом с ним произошла беда.

Люди стали что-то понимать. Затухали недобрые огоньки в их взглядах.

— Как же так, а? — спрашивал Колосов. — Мы к вам через такие муки перли, а вы, значит, вот как, да?

— Ладно, старшина, не очень-то ты на нас, — сказал сутулый, — предупредить надо было, мы тут тоже всякого видели.

Молчал Колосов, молчали люди.

— Где он? — спросил старшина.

Партизаны повели было Колосова к тому месту, где был остановлен, сбит с ног Неплюев, но встречный паренек объяснил, что радист уже у доктора, что этот неведомый старшине доктор приказал часовому у госпитальной землянки никого не пускать.

За деревьями раздались голоса.

— Наши, наши идут!

Старшина остался один. Присел на коряжину. Задумался. «Олух я, олух, — стал корить себя старшина. — Проползли, пролезли, добрались, и на тебе, недоглядел, рассупонился. В спячку ударился, как новобранец какой». Он вспомнил, что Неплюев подчинялся простым командам: ел, спал, оправлялся по приказу, по его, Колосова, голосу; шел или бежал, и это его послушание тоже ненормальность, которую надо было предусмотреть здесь, на базе, прежде чем лечь спать. Неплюев подчинялся какому-то своему внутреннему ритму, подумал Колосов о радисте. Старшина представил, как Неплюев встал, пошел, несгибаемый, выпятив подбородок, словно он слепой, потом побежал. В беге, в ходьбе он не слышал слов. Колосову приходилось останавливать радиста, придерживая рукой. К этому Неплюев привык, что-то в нем срабатывало. И горько стало Колосову, и жалко радиста до слез. Он простил ему все. Поляну, по которой тот вдруг побежал и тем самым выдал группу. Тяжести перехода, муки, которые пришлось претерпеть. Человек заболел, с больного спроса нет.

Старшина не заметил, сколько просидел на коряжине. Подумал о времени, когда к нему подбежал сутулый партизан с трофейным автоматом за плечом. В сопровождении этого партизана Колосов отправился к землянке командира бригады.

— Здравствуйте. Комбриг Солдатов, — пробасил человек за столом в ответ на доклад старшины.

Был комбриг бородат, в форме, но без знаков различия.

— Начштаба Мохов, — назвал себя второй, тоже без знаков различия партизан.

Начштаба был ниже Солдатова, выглядел больным.

— О том, что произошло, мне уже доложили, — пробасил Солдатов. — Сейчас ваш товарищ в руках нашего доктора.

— Он жив? — спросил Колосов.

— Пока жив, — сказал Солдатов. — Отдохнули?

— Так точно, — негромко ответил Колосов, продолжая думать о Неплюеве.

— Давно идете?

Колосов не сразу вспомнил.

— Вышли тринадцатого мая, — сказал он наконец, прикинув, что мотаются они по тылам второй месяц.

Солдатов задавал вопросы, слушал ответы. Спрашивал по ходу рассказа Колосова. Начальник штаба сидел молча. Перед ним лежал блокнот, в нем он постоянно что-то записывал.

В начале рассказа Колосов опускал мелочи, стараясь изложить главное. Комбрига интересовали детали перехода. Своими вопросами он как бы подчеркивал, что опускать чего бы то ни было не стоит, его интересует все. Колосов перестроился, стал рассказывать по порядку, не упуская мелочей.

— Ну что ж, — сказал в конце разговора комбриг. — Рассказываете вы вполне убедительно. Приготовьтесь к тому, чтобы все это рассказать еще раз нашим товарищам. Скоро появится комиссар бригады. Он же возглавляет у нас контрразведку.

Намеренно или как сказал Солдатов о контрразведке, только слово это, само по себе достаточно грозное, задело Колосова. По всему выходило, что ему не поверили. Понятным стало молчание начальника штаба, его записи.