Логинов ушел.

Через сутки с небольшим вернулся в ту же комнату по вызову Гладышева, который, судя по бодрому голосу в трубке телефона, приготовил какой-то сюрприз.

— Заходи, заходи, — шумно пригласил он Логинова. — Садись и слушай.

В комнате появилась девушка-стенографистка. Поздоровалась, молча села за небольшой стол у окна. Конвоиры привели и оставили в комнате Элендорфена. Он по-прежнему чувствовал себя очень спокойно.

— Вчера вы говорили убедительно, — приступил к допросу Гладышев. — Мне понравилась ваша манера вести неторопливо-рассудительный разговор. Хорошо было бы и сегодня разговаривать в таком духе.

— Я рад, гражданин следователь. Вы наконец поверили в мою искренность?

— Не торопитесь с выводами. Излишняя искренность настораживает, вчера я вам об этом тоже говорил.

— От меня потребуются еще какие-то доказательства?

— Да, сущие пустяки. Я вам покажу фотографию, вы мне скажете, где, когда и по какому поводу вы встречались с одним человеком.

— Если смогу.

— Вот, пожалуйста. Приглядитесь внимательно.

— Да, да.

— Вы заметно взволновались. И замолчали…

— Я… должен вспомнить…

— Вчера вы просили меня не проводить параллелей между вами и теми, кто до вас сидел за этим столом. Сегодня вы прибегаете к примитивным уловкам. Вам необходимо время, чтобы перестроиться. Не ожидали столь крутого перелома? Я вас понимаю. Тем не менее жду ответа на свои вопросы. В том, что у вас прекрасная память, я убедился, читая ваши записи.

— Эта фотография… Она сделана седьмого января в Мюнхене.

— Правильно. И рядом с вами на ней Фрэд Брас. Как всегда самоуверенный, улыбающийся американец. Вы видите? Он откровенно рад. Ему удалось договориться с вами. Хотите знать — о чем?

— Не надо.

— Нет, почему же? Давайте продолжим наш с вами разговор в том же неторопливо-рассудительном тоне. Только на этот раз обо всем.

— Я устал. Всю ночь мне пришлось работать над записями.

— У вас будет возможность отдохнуть в ожидании суда и приговора. Так что обойдемся без ссылок на усталость — это всего лишь ход. Когда вы сделали ставку на новых хозяев?

— После Сталинграда.

— Вы сами искали встреч с американцем?

— Нет, меня нашел Фрэд.

— И послал к своим союзникам, то есть к нам, чтобы вы помогли ему найти пропавшего агента, ловко, как ему показалось, избежавшего провала, укрывшегося в одном из лагерей для заключенных под видом раскаявшегося агента абвера?

— Да.

— Вы стали не очень разговорчивым.

— Мне не удалось найти этого агента.

— Весной, когда вы инспектировали химслужбы наших подразделений?

— Да.

— И тогда вы решили, по совету Фрэда конечно, повторить путь Александра Чертковского, агента-двойника, работавшего на немцев и американцев, но более всего на Фрэда, которому и вы продали своих хозяев?

— Да.

— Что ж, вернемся к началу разговора. Только теперь разговор должен быть по-настоящему искренним.

Допрос длился долго. Логинову интересно было и смотреть, и слушать, но его вызвал Груздев. Начальник штаба тоже ждал результатов допроса.

Груздев встретил Логинова вопросом.

— Что выяснили?

— Гитлеровцы действительно перехватили группу Илья Николаевич, — стал рассказывать Логинов. — Партизан было трое. В перестрелке погиб все-таки один, а не двое, как сказал Элендорфен в первый раз. Второй умер во время допроса. Третий не выдержал пыток, рассказал о задании.

— Агенту известно хоть что-то о дислокации бригады?

— Нет.

— Ему можно верить?

— Гладышев считает, что вполне. Агент раскрыт в главном, ему нет смысла таиться в мелочах.

— Он проявил обстановку по Глуховску?

— Не так хорошо, как хотелось бы.

— Ему известно хоть что-то о группе Речкина?

— Нет, но о районе, из которого от Речкина получена радиограмма, он кое-что прояснил. Если бы посланцам Солдатова удалось добраться до нас, то партизаны ожидали бы своих товарищей и радиста в деревне Ольховка Сарычевского лесного массива, прилегающего к Шагорским болотам. Именно оттуда Речкин передал последнюю радиограмму. Судя по показаниям агента, гитлеровцы провели в Ольховке акцию. Они должны были захватить партизан, сжечь деревню, уничтожить жителей. Создать вакуум. С тем, чтобы лжепартизану, этому Элендорфену, легче было привести на условленное место наших посланцев и радиста.

— Вы думаете, группа оказалась в центре карательной операции гитлеровцев?

— Подобной возможности не исключаю, Илья Николаевич. Могли не выдержать, ввязаться в бой.

— Есть ли новые данные по Глуховскому подполью?

— Нет. Только сообщение об аресте Фосса. О нем я вам докладывал.

— Что намерены предпринять?

— Готовим новую группу для заброски в предполагаемый район действия бригады Солдатова.

Письмо и другие документы обнаружены в планшете неопознанного офицера СС, погибшего во время налета партизан на гарнизон города Глуховска летом сорок третьего года.

— Слышь, Ахметов?

— Э.

— Правда, что у вас женятся по-темному?

— Почему?

— Откуда я знаю, люди говорят.

Ахметов не ответил. Он лежал недалеко от Рябова в укрытии из кустов, тростника, осоки, пристально вглядывался в сторону протоки. Их дело, по выражению Рябова, выгорело, канитель, как он сказал, удалась, они не только панику устроили, но и вовремя смылись. Настроение у Рябова поднималось заметно, как вода в половодье. Рябова просто-напросто распирало от желания говорить.

— Слышь, чего говорю?

— Э.

— Выходит, черт-те что подсунуть могут?

Ахметов молчал. Он не мог, как Рябов, переключиться на пустое.

— Представляю, — стал рассуждать Рябов. — Ты с нее покрывало снимаешь, а под ним такая холера, что не приснится в дурном сне. Правда, нет, Ахметов?

— Отстань, да, — сказал Ахметов. Ему время надо было, чтобы очухаться, прийти в себя.

Нежелание товарища отвечать на вопросы подхлестнуло Рябова.

— Ты скажи, так это или нет, — настаивал он на своем, но, не получив ответа, принялся рассуждать: — Девкам, конечно, хорошо, — заключил разведчик. — Подластилась к родственникам жениха — это они умеют, на тебе, пожалуйста, окрутили, охмурили. А парню как? Не чуял, не гадал — в ситуацию попал. Так, что ли?

— А у вас как? — не выдержал Ахметов.

— У нас? — охотно откликнулся Рябов. — Просто. Как в кассе. Отдал деньги, получи чек. Кому как повезет, — объяснил он. — Бывает так, что хуже не придумаешь. У нас одному — вот умора — алименты присудили, а он ее ни ухом, ни рылом не ведал.

— Как это?

Если уж Рябов прицепится, от него не так просто отделаться.

— По закону, — принялся объяснять Денис — Он у нас башковитый был, спец, что надо. Хорошо заколачивал. Она на него показала. Подружек-свидетельниц предоставила, они в один голос подтвердили: ходил он, мол, к ней, и точка. А он лопух лопухом. Над железяками кумекать мастер, а в жизни ни замахнуться, ни отмахнуться. Она его и захомутала. На восемнадцать лет. «Жить больше с ним не хочу, — заявила на суде, — пусть он мне алименты платит». Во невезуха, а?