Это я, конечно, опять шпарил из Вертера! По-моему, во мне еще никогда столько шарму не было, как в тот день.

А Шерли просто сказала: «Чудак ты!»

До этого она ни разу так не говорила. Она всегда чуть не на стенку лезла, когда я с этим Вертером начинал. И я тут же решил: вот он, твой шанс опять пристроить башку у нее на коленях, и голову на отсечение даю — сошло бы, если бы этот идиотский боевик не вывалился вдруг у меня из рубахи. Я как-то привык носить его под рубахой, не знаю даже сам почему.

Шерли тут же его сцапала. Заглянула в него, но читать не стала. Я здорово скис. Хорош я буду, если она все сообразит. Она спросила, что это. Я промямлил: «Бумага… Туалетная». В ту же секунду бестселлер опять был у меня в лапах. Я засунул его обратно. Думаю, что руки у меня при этом слегка дрожали. С тех пор я уж не выносил его из хибарки, братцы. Потом опять начал крылом чертить и все такое, но тут на прогулочную площадку вкатилась заведующая. Я сначала подумал, она что-нибудь имеет против меня как драгоценного гостя. Но меня она даже и не заметила. Вытаращилась только на Шерли как-то странно. А потом и говорит: «Кончай на сегодня. Я за тебя доработаю». Шерли ничего не поняла. А заведующая: «Там Дитер ждет».

Шерли сначала сделалась белее стенки, а потом краской пошла. Взглянула на меня, будто на уголовника какого-нибудь, и как ветром ее сдуло.

Я стоял баран бараном. А заведующая пояснила: «Дитер — ее жених».

Он в тот день из армии вернулся — с почетом демобилизовался и все такое. Спрашивается только, почему Шерли этого не знала. В таких случаях ведь письма получают. А потом я вспомнил этот ее взгляд — как на уголовника глянула. Стало быть, это я виноват! Я, Эдгар Вибо, чудак, лодырь, гений-неудачник! Это, выходит, из-за меня она не встретила своего Дитера на вокзале с цветочками и все такое. Меня как по кумполу рубанули. По-моему, я уже говорил, что я ничего был парень. Не без шарма. И что на женщин здорово действовал, вообще на всего ихнего брата. Я имею в виду — интеллектуально или как это называется. Сильвия была на три года старше меня, но какая она женщина! Не знаю, понятно ли я говорю. Сильвия по уровню не дотягивала до меня. Она в общем-то ничего была, но по уровню до меня не дотягивала. Шерли была первая настоящая женщина, с которой я имел дело. Я далее не ожидал, что сразу так влипну. Ну прямо финиш, мужики. Наверно, это потому, что я все время около нее ошивался.

В общем, собрался я кое-как с силами и поковылял в свою хибару, то есть хотел поковылять. Но прежде я еще Дитера увидел. Он шел ей навстречу. Галстук, воротничок белый, чемодан — знаете, есть такие идиотские чемоданы, вроде портфеля, — духовое ружье в чехле и, конечно, букет. Лет так двадцати пяти — я имею в виду Дитера этого. Довольно долго служил, стало быть. Глядишь, до генерала достарался или около того.

Я подождал — поцелуются или нет. Но они скрылись из виду.

В хибарке я рванулся к микрофону. Это уж надо обязательно сообщить старичку Вилли. Через секунду и текст был как по заказу: «Жених здесь, Вильгельм… По счастью, я не был при встрече: ударом бы больше моему разбитому сердцу».

— Если с живописью ничего не вышло, то чем же он, собственно, жил?

— Да что он мог? В лучшем случае на какие-нибудь подсобные работы годился. Но мы бы это заметили, я и мой муж. То есть тогда мы с ним еще не были женаты. Мы знали друг друга давно, с детства. Потом он долго был в армии. Я их познакомила с Эдгаром. Дитер — это мой муж — последнее время в армии начальником внутренней службы был. Не знаю, говорит ли это вам что-нибудь. Во всяком случае, там ему постоянно приходилось иметь дело с ребятами такого возраста. Я думала, он хоть немножко повлияет на Эдгара. И они в общем-то неплохо ладили. Мы один раз были у Эдгара, и Эдгар иногда заходил к нам. Но ведь с Эдгаром говорить было бесполезно. Просто бесполезно. Дитер проявлял ангельское терпение, может быть даже большее, чем надо, не знаю. Но с Эдгаром бесполезно было говорить.

Это точно. Они заявились вдвоем. Вместе со своим Дитером Шерли опять решилась зайти в мою берлогу. Несколько дней ее не было на прогулочной площадке. Недоростки-то, конечно, гуляли, а она кет.

А потом вот объявилась у меня с Дитером. Звала на «ты». Это мы знаем: хотела дать понять Дитеру, что я для нее всего лишь безобидный чудак. Я тут лее кулаки к груди, стойку принял. Конечно, не на самом деле. Внутренне. Я, кажется, еще не говорил, что с четырнадцати лет боксом в клубе занимался. Это была моя единственная радость в Миттенберге, если не считать, конечно, старика Вилли. Правда, я не знал, каков этот Дитер на ринге. На первый взгляд он был довольно хлипкий, но я уже научился тому, что противника нельзя оценивать по первому взгляду. А вот что он Шерли совсем не подходил, это я сразу понял. Он бы ей в папаши годился — не по возрасту, конечно, а вообще. Выступал он важно, что твой Бисмарк. Сделал стойку перед моими избранными сочинениями. Может быть, Шерли его из-за этого первым делом и притащила. Она все-таки еще до конца не была уверена: а вдруг я и на самом деле непризнанный гений? Но от своего Дитера она так и не отрывалась. А я стою — кулаки наизготовку. Дитер старался довольно долго. Я уж подумал было, что он так ничего и не выдаст. Но это у него манера была такая. Наверно, он в жизни еще не ляпнул ни одной глупости, не обдумав ее трижды, а то и четырежды. А тут он вот что выдал: «Я бы сказал, что ему не помешало бы в будущем побольше ориентироваться на реальную жизнь, например на жизнь строителей. Она же у него прямо перед глазами, вот за этой дверью. А потом — в живописи, как и везде, есть определенные правила, которые просто надо знать: перспектива, пропорции, передний план, задний план».

Точка. Я посмотрел на Шерли. Посмотрел на этого героя. Меня так и подмывало заорать во всю глотку: «Пошел ты!..» Этот тип ведь всерьез говорил, совершенно всерьез! Сначала я подумал было: иронизирует. Ничего подобного — он всерьез!

Можно было, конечно, еще немножко повозить его носом по рингу, но я решил сразу применить свое самое мощное оружие. Секундочку подумал и отпечатал вот что: «В пользу усилий и правил искусства можно сказать столько же, сколько и в пользу приличий общежития. Художник, руководимый правилами, не даст ничего слишком грубого, отвратительного, как из человека, воспитанного в духе законов и общественных требований, не выйдет никогда несносный сосед или злодей на славу; но зато, что бы ни говорили, всякое правило притупляет чувство естественное и стесняет живые проявления природы».

Этот Вертер иногда действительно полезные вещи из пальца высасывал! Я сразу увидел, что теперь могу и опустить кулаки. Герой наш лежал на лопатках. Шерли его, наверно, ко многому подготовила, но это для него было слишком. Он, правда, сделал вид, будто имеет дело с бедным психом, которого ни в коем случае нельзя заводить, но мне-то все было ясно. Любой мало-мальски понимающий тренер теперь снял бы его с ринга. За явным преимуществом противника. Шерли сразу и собралась уходить. Но у Дитера еще кое-что было про запас: «С другой стороны, это у него получается довольно оригинально. И декоративно очень».

Не знаю, что он при этом думал. Может быть, решил, что это он меня нокаутировал, и хотел теперь подсластить пилюлю! Тюфяк несчастный! Мне его даже жалко стало. Пускай, думаю, убирается подобру-поздорову. И тут, как назло, ему на глаза тот силуэт попался, который я в свое время с Шерли делал. Шерли сразу: «Это я тебе хотела сюрприз приготовить. А он мне его не отдал. Сказал: еще не кончен. Только я вижу, он с тех пор даже и не прикасался к нему».

А Дитер: «Я же тебя теперь имею в натуре».

Ясно? И он, наверно, думал, что мило пошутил. Изящно так, как мастодонт. Душка Дитер.

После этого они смотали удочки. Шерли все время так и висла у него на хребте. То есть не на самом деле. А прожекторами своими. Просто чтобы я чувствовал. Но с меня, братцы, как с гуся вода.