В три часа дня Временпый комитет Думы собрался в том же председательском кабинете.
- Нужно выпустить воззвание.
Родзянко погрузился в кресло, налег на стол. Начал энергично писать. Остальные терпеливо ждали. Накопец он отбросил ручку на синее сукно:
- Разрешите прочесть, господа. Прокашлялся:
- Итак, "Воззвание. "Временный комитет членов Государственной думы при тяжелых условиях внутренней разрухи, вызванной методами старого правительства, нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка. Сознавая всю ответственность принятого им решения, Комитет выражает уверенность, что население и армия помогут ему в трудной задаче создания нового правительства, соответствующего желаниям населения и могущего пользоваться его доверием..." Как,господа?
Севший голос Михаила Владимировича вибрировал, выдавая волнение. Все-таки втравили его в смуту!.. Правда, об устоях - о самодержавии и о государе - в воззвании нет ни слова, а все же супротивно царской воле... Он, Родзян-ко, не хотел бунта. Он пытался предотвратить восстапие. Но государь не изволил прислушаться к его советам. Михаил Владимирович и теперь не желает идти против государя. Но где же те, кому по должности надлежит взять бразды правления и обуздать бунтовщиков? Где премьер-министр? Где военный министр, где главнокомандующий войсками округа? Где верные полки, пушки, пулеметы? Где, наконец, казаки и лейб-гвардейцы?.. Продержаться. Только бы продержаться. Иначе... Яснее других он представляет, что случится, если восторжествует толпа. Ему есть из-за чего испытывать тревогу. Он очень много имеет. И может потерять больше, чем все эти "пародные избранники", вместе взятые.
Да, как несвоевременно оказалось событие, которое два месяца назад всполошило всех. Поторопились его племянник с великим князем и Пуришкевичем. Гришку Распутина надо было отправить в преисподнюю теперь. И не Юсупову со своими приятелями, а этим - из толпы. Вина за все неурядицы в государстве легла бы на тобольского конокрада. Получили бы его голову на выданье - и успокоились. А теперь на кого ляжет?.. Тяжкий крест...
- Что добавить желаете, господа?
Никто ничего добавить к воззванию не пожелал. Он с ожесточением ткнул перо в чернильницу и размашисто вывел: "Председатель Государственной думы Михаил Родзянко. 27 февраля 1917 года". Вызвал служителя:
- Распубликовать и распространить по городу. Служитель кинулся в типографию.
Тут же и вернулся - с новым известием:
- Фабричные... студенты... солдаты... привели под ружьем их превосходительство... Ивана Григорьевича Щег-ловитова!
Как понимать: под ружьем? И кого! Бывшего министра юстиции, председателя Государственного совета, сенатора - одного из высших сановников государя!.. По чьему распоряжению привели? Зачем?
Родзянко тяжело выбрался из-за стола. Но, опережая его, уже выскочил из комнаты Керенский.
Александр Федорович подбежал к группе, ведшей через Екатерининский зал белого как лунь и смертельно бледного экс-министра, недавнего вершителя судеб. Вот какие сальто-мортале выкидывает судьба.
- Господин Щегловитов! От имени народа!..
Но тут подоспел Родзянко. Гостеприимно повел рукой:
- Иван Григорьевич, пожалуйте ко мне в кабинет.
Между председателем Думы и министром вдруг протиснулся тощий небритый юноша в студенческой куртке с петлицами:
- Бывший министр Щегловитов арестован от имени народа!
Родзянко поверх головы студента гневно уставился в лицо Керенского.
- Господин Щегловитов арестован! - с пафосом воскликнул тот. - Но ваша жизнь, Иван Григорьевич, в безопасности - Дума не проливает крови!
С его губ так и слетали слова-афоризмы. Какая удача: он, он совершил первый арест революции!..
- Куда отконвоировать арестованного? - не обращая внимания на багрового Родзяпку, обратился студент к Керенскому.
Действительно, куда?.. Не в полицейскую же камеру... Нашелся:
- В министерский павильон.
И в этом был остроумный парадокс: министерский павильон пристроил в свое время к крылу Таврического дворца Столыпин. Меж думскими заседаниями там отдыхали члены правительства, не желавшие вне службы якшаться с "народными избранниками".
Керенский обернулся к солдату, вместе со студентом приведшему Щегловитова:
- Какого полка?
- Четвертой роты Преображенского унтер-офицер Федор Кругл ов!
- Поручаю вам охрану арестованных.
Почему: "поручаю"? Какими полномочиями?.. Александра Федоровича несло.
А люди все прибывали. Они заполонили Таврический, набились в залы, толклись в коридорах.
В вестибюле и на лестнице стояли, обращенные рыльцами на Шпалерную, "максимы", "гочкинсы", "кольты". Сменяли друг друга на постах часовые.
Никто не знает, что делать дальше. Где же верные войска с фронта?.. Только бы продержаться... Родзянке сообщили:
- В левом крыле... в комнате бюджетной комиссии... Собрался еще какой-то комитет. Исполнительного Совета. Рабочих депутатов!
Каких еще депутатов? Какой комитет, когда уже есть Временный, думский? Какого совета, когда совет - они?
Керенский, на этот раз без Родзянки, метнулся в левый флигель.
Оказалось, явочным порядком здесь же, в Таврическом, уже образован Временный исполнительный комитет Совета рабочих депутатов - как прямой преемник того самого Совета, который возник в октябрьские дни пятого года и просуществовал тогда 52 дня. И этот Временный исполнительный комитет разослал по всем питерским заводам и фабрикам телефонограммы с предложением прислать в Таврический дворец своих представителей на первое заседание, а кроме того, уже образовал и штаб восстания из нескольких фронтовиков, оказавшихся в столице в отпуске или в командировке. Этот штаб выставил команды для охраны вокзалов и послал разведчиков на дороги, ведущие в столицу.
Дело принимало неожиданный оборот. Дума распущена царем на каникулы и как бы не существует. Ее Временный комитет - учреждение, не установленное никакими законами и не располагающее никакими правами. А Совет рабочих депутатов хоть и самочинный, зато опирается на рабочую толпу и солдат... Как бы не просчитаться! Керенский сновал между кабинетом Родзянки и комнатой в левом флигеле. Он должен быть и здесь и там. Депутат Думы, а в то же время и лидер трудовиков. Иными словами, представитель трудовых масс.