Платон ещё минуту постоял в центре площадки, но понял, что никто не подойдёт, чтобы поднять его руку, как на ринге, и спокойно, чуть припадая на левую ногу, ушёл.

– Ой, батюшка, а рукава-то! Да все в крови. И портки- то, портки!

Глаша суетилась вокруг Смирнова, не зная, за что хвататься. То ли завязывать мелкие раны, которых было не меньше десятка по всему телу, то ли раздевать.

Распахнулась занавеска входа, и в палатку вошёл Молчан. Он был не один. За ним следовал пожилой мужчина в длинном кафтане и с мешком в руке. Замыкала шествие Подана.

В шатре сразу стало тесно. Бородач подошёл к лежащему Платону и сделал движение ладонью перед его лицом. Сразу захотелось спать. Смирнов пересилил себя. Бородач повторил жест, на этот раз что-то бормоча. Теперь уже сил сопротивляться не было, и победитель закрыл глаза.

Вечером пили чай, и Платон удивлялся отсутствию шрамов на коже. Раны можно было заметить только если приглядываться, по более светлому оттенку.

Рядом, прижавшись к плечу и наплевав на приличия, сидела Беляна. Она то и дело подливала в чашку любимого из чайника, подкладывала варенье, и вообще, всячески проявляла внимание.

Подана по своему обыкновению старалась быть незаметной, Глаша, блестя глазами от радости, бессмысленно суетилась по кухне. Молчан сидел на лавке и о чём-то думал.

– Как ты? – неожиданно спросил он.

Все затихли и обернулись на Смирнова. Даже Глаша застыла на полушаге.

– Нормально, – непонимающе ответил тот. – Ничего не болит.

– Ты, главное, не загордись, – пояснил Молчан.

И снова прекратил речь, не досказав. Все тихо смотрели на него, ожидая продолжения.

– Завтра у тебя в супротивниках Игнат Феоктистов.

Женщины дружно охнули.

– Может, железо наденешь? – осторожно спросила Подана.

– Нет, – подумав, возразил Платон. – И так сегодня не успевал, а в железе я вообще, как черепаха буду.

Он глянул на Молчана и поинтересовался:

– Как он бился-то?

– Мечом. Щита нет, рубило двуручное. Но машет шустро. Тут ты прав, железо тебе мало поможет.

– Да, двигаться надо.

– Потому и спрашиваю, как ты.

– Да ничего, вроде.

– Ну, а раз ничего, то и ложись-ка почивать. А то вновь проспишь.

На этот раз поединок Платона должен был состояться после обеда. Великий мечник уже представлял, как проведёт полдня под одеялом, выползая только, чтобы попить чая. Но безжалостный учитель поднял его чуть ли не раньше, чем вчера.

– А ну, бегом! Скоро бои начнутся, будешь смотреть, учиться. Заодно, прикинешь, кто на что способен.

Возразить на такое было нечего и вскоре Платон, стоя в шатре, натягивал свежий кожаный нагрудник. Внезапно занавес откинулся и внутрь ворвалась Беляна.

– Ты уже здесь?

И начала судорожно приглаживать любимому волосы, оправлять снаряжение. Потом встала рядом, прижалась к локтю и с вызовом посмотрела на вход. Что случилось, Платон спросить не успел, потому что тут же в небольшое помещение ворвался сам коназ Владигор.

Молодому человеку стало не по себе, по спине побежали мурашки. Если бы не девушка, держащая, а скорее, держащаяся за локоть, наверное, сбежал бы.

– Ну, здравствуй, – грохочущим басом проговорил Владигор и внимательно оглядел Платона. – Значит, это к тебе моя дочь почти год шастает?

Что ответить, Смирнов не знал. А главное, не представлял, чем ему это грозит. Он покраснел и краем глаза заметил, как налилась пурпуром любимая.

– Ну-ну, – снизил тон коназ. – Не тушуйтесь. Вижу, что воя девка полюбила, потому и я не против.

Молодые, наконец, синхронно выдохнули.

– Теперь, смотри, молодец, не посрами ни меня, ни невесты своей.

Он сжал руку в кулак, чуть меньше дочкиной головы, и потряс им перед собой. Глядя, какими глазами следит Платон за движением его руки, Владигор совсем смягчился.

– Нельзя нам, чтобы любава твоя иному кому досталась. Али, думал, не ведомо мне, у кого она ночь пред ристалищем провела?

Платона в очередной раз залила краска. Он так и не сказал ни слова за всю речь.

– Так что, сам видишь, – коназ тяжело похлопал молодого человека по плечу. – Девушка любит тебя, а значит, и выйти должна за тебя. Али, думал, я счастья не хочу для единственной дочки?

Он внимательно глянул в глаза Смирнову, опустил взгляд ниже.

– А чего панцирь не надел? В нём-то и красивее и защита.

Наконец, Платон немного успокоился. Настолько, что смог ответить.

– Ты видел, как я вчера скакал? Как под ноги кинулся? В панцире бы ничего не получилось.

– Да уж, звон стоял бы знатный, – коназ хохотнул. – Ну, не подведи нас с Беляной. Она тебя любит, Молчан тебя любит. А значит, ты и человек хороший и воин неплохой.

Он ещё раз хлопнул Смирнова по плечу и вышел. По шатру пролетел облегчённый вздох.

– Тятя добрый, видишь же? – затараторила девушка. – И ты ему понравился. Он мне так сегодня и сказал, пойдём, мол, глянем на твоего милого…

В этот момент послышался сочный звук била.

– Створник с Бадаем начали, – негромко проговорил Молчан.

Весь визит он просидел без движения, так что влюблённые про него даже забыли.

– Да, надо бы поглядеть, – встрепенулся Платон и все дружно вышли наружу.

Сквозь толпу пробраться оказалось несложно. Его с удовольствием пропускали, многие хлопали по плечам, что-то говорили. Смирнов подошёл почти к самому краю дубовой площадки, втиснулся между двумя одетыми, как и он, в кожу и железо.

Прямо напротив, угрюмо глядя из-под бровей, стоял Пётр. На вид в нём было куда больше двух метров. Плечи широченные, не в каждую дверь войдёт. Створник закрывался прямоугольным, чуть согнутым щитом, а в руке держал здоровенную, больше платоновой головы, палицу. Щит отливал на солнце радужными разводами.

Платон долго думал, из чего же сделано такое снаряжение, пока не вспомнил, как давно, ещё в детстве, видел у кого-то из приятелей титановый нож. Тогда лезвие тоже отсвечивало разноцветной радугой.

Ну да, прочное всё и лёгкое. Чего бы не подержать щит, ростом в самого Смирнова. Да и палица весит, небось, всего килограмма два. А туша вон, какая, прикидывал про себя Платон.

– Салам, батыр, – раздалось слева.

Смирнов оглянулся. Рядом с ним стоял его вчерашний противник, Ришан Половец, и широко улыбался. Его узкие глаза превратились в тонюсенькие щёлочки, внутри которых искрами светились зрачки, тонкие губы расползлись почти к ушам, обнаружив два почти целых ряда жёлтых, но ровных зубов. Не хватало лишь одного вверху справа. Улыбка не внушала опасений, да и взгляд был открыт, насколько это вообще возможно при узких глазах.

– И тебе салам, добрый человек, – неспешно ответил Платон. – Как нога?

– Нога? Якши нога! – Ришан для убедительности притопнул левой в половинке сапога. – Сапог яман. Жалко сапог.

Платон лишь развёл руками, насколько позволяла толпа.

В это время на площадке Бадай набросился на Петра. Тот, закрывшись щитом почти до подбородка, махнул палицей, и противник отскочил.

– Хороший батыр, сильный, – одобрительно покивал Половец. – И ты сильный. Как ты меня, а? Я думал, ты стоять будешь. Думал, порежу тебя немношк, сам упал будешь.

– Так ты не в обиде что ли?

– Э! Какая обида? Кысмет! Один побеждает, другой проиграет. Так было и будет, – философски сказал Ришан. – Ты меня и победил. Один удар и ноги нет. Меч у тебя, ай, хорош.

Платон пожал плечами. Что тут было сказать.

– Слушай, йолдаш, продай меч, а? Мой отец богатый, вся степь знает. Я тебе за него лучший конь дам. И… десять… нет… два десять, двадцать баран. А?

– Нет. – Платону сразу стало неприятно.

– Э! Чего ты жмёшь? Для хороший человек разве жалко?

Пора было заканчивать этот глупый разговор, пока он не перерос в драку.

– Этот меч мне от Мары достался.

Ришан мгновенно замолчал, долго о чём-то думал, потом тихонько протянул.

– Мара-а… тогда рахмет тебе, йолдаш, – он поклонился и боком-боком двинулся в сторону.