– Беляна, а мы можем на двор выйти? Я спросить что хочу.

– А я только что отрока за вежество похвалил, – дед сокрушённо покачал головой. – А он вон как, от обчества таится.

– Ничего, Анфим. – поддержал мальчишку Бравлин. – Пусть пошушукаются.

Едва закрылась входная дверь, мальчишка едва не налетел на Беляну от возбуждения.

– Я при Анфиме не хотел говорить, – скороговоркой начал он. – А то со всем селом его рассорю. Они… они, понимаешь, смеются. При деде-то ничего, староста всё-таки, а когда один…

Он потёр кулаком глаз и нос.

– Одному мне хоть на улицу не ходи. Вот он, кричат, драконобой. Такого не страшно и на таракана выпускать. Платон, мол, всё делал, а я только рядом стоял. А теперь, говорят, ходит гоголем и к девкам нашим пристаёт. А я что? Я и не приставал вовсе. А Дашка, она, наоборот, когда слава была, сама липла, как смола сосновая. А теперь всем шепчет, что я гордец и невежа.

Он выпалил всё одним махом и просяще поглядел на девушку.

– Ты только деду не говори. А то ведь поссорится со всеми. Он хороший. Правда. И любит меня.  А узнает, что они смеются, будет ругаться и… и совсем разругается.

– Так как же ты его оставишь, если любит? Нельзя оставлять любимых. Вот я…

– Я знаю, – перебил Демид и тут же извинился. – Прости. Мне Платон рассказывал. И он тебя любит, и ты его любила. Только, говорил, осерчал за что-то на него твой отец, вот он и уехал. А я что? Я же не навсегда. Я приезжать буду. Только так интереснее, когда в дороге.

Девушка хотела ответить, что никто ни на кого не осерчал, просто произошло нелепое совпадение, но помолчала и сказала совсем другое.

– Пойдём за стол.

Развернулась и пошла в дом, не глядя на удивлённое лицо Демида.

За столом, даже не садясь, обвела всех глазами и предложила.

– Пусть мальчик едет с нами. Если вы все, конечно, не против.

– Я не навсегда, дед, – раздался всхлипывающий голос от двери. – Я приезжать буду. Обещаю. И подарки тебе привозить. Правда!

Конь мальчика выглядел не так плохо, как его охарактеризовал староста. Конечно, не сравнить со скакунами из стойла самого коназа, но и не задохлик. Вещей набралось три больших мешка. Демид долго расхаживал вокруг них, потом взял один и повесил на седло.

– Я же не навсегда, дед. Я же с тобой и правда сроднился. Зачем мне всё это?

Он обнял Анфима, и тот незаметно смахнул с глаза слезу. Погрузились быстро. Демид держался рядом с Беляной, старательно указывая на все местные достопримечательности.

– А вон там и змей лежит, – махнул он в сторону леса. – Точнее, то, что от него осталось. Если до конца не растащили, конечно.

– Покажешь?

Мальчишка придержал коня, дождался дружинников и снова указал на место боя со змеем. Бравлин на просьбу задумчиво кивнул, и кавалькада свернула с тропы.

Впрочем, дорожка оказалась и здесь, пусть менее наезженная и отмеченная в основном лежащим повсюду мусором.

– Это кто ж тут у вас такой неряха? – удивлённо спросил Бравлин.

– Это не у нас, дядя Бравлин. Это любопытные. Ходят смотреть на остатки змея, а потом весь лес загажен.

– Нехорошо, – солидно прокомментировал дружинник.

Змей Беляну не впечатлил. Куча известняка с торчащим куском каменного позвоночника. А вот площадка рядом… До самой воды вела выплавленная в земле гладкая полоса, а камни на другом берегу ручейка, он в ширину-то, сажень всего, оказались оплавлены до такой степени, что местами потекли, как тёплое масло, а кое-где потрескались.

– Расскажи, – попросила она Демида.

– Да что рассказывать-то? – замялся тот. – Вот тут мы стояли, за камнями. Змей огнищем пыхал, а мы там, значит, жарились. Потом Платон воды набрал, ну а я её заморозил. А он возьми, да и кинь весь котелок прямо супостату в пасть. Ну, он и рванул.

– Кто рванул? – спросил Бравлин.

– Куда рванул? – это Беляна.

Демид улыбнулся и пояснил более внятно.

– Змей рванул. Вода у него во рту закипела, и давай в разные стороны рваться. Мне Платон потом объяснил всё. Это как в чайнике. Когда воде горячо, она в пар превращается и хочет сбежать. Ну и крышку приоткрывает, значит, чтобы улепетнуть. Но это в чайнике. А тут-то крышки нет, у змея, значит. Вот пар этот и пёр куда мог, да так, что башку зверюге расколошматил. Мы потом её даже не нашли. Так. Куски несерьёзные.

– Я ничего не поняла, – призналась Беляна. – Так кто змея убил? Неужто пар?

– Вот как свет бел! – уверил её Демид. – Платон ему лёд-то в глотку и зашвырни. А как почал змей пыхать, там всё закипело, и пар башку ему в клочки порвал.

– А ты? – прогудел Бравлин.

– А я! – мальчишка горделиво раздул грудь, потом оглянулся, понял, что все свои, хвалиться не перед кем, и объяснил спокойнее. – Я воду заморозил. Платон тогда сказал, что без меня бы не справился, потому что вода, она вылилась бы. А лёд весь по месту попал.

– Значит, и ты герой? – улыбаясь, спросила Беляна.

– А куда бы я делся? Это ж змей, от него не убежишь. Мы с Глашей вообще ни живы, ни мертвы стояли.

– А где, кстати, Глаша, – будто невзначай спросила девушка.

– Так они же вместе и уехали…

– Ах, вместе… Надо же, маленькая, а хитрая.

Беляна на секунду гневно прищурила глаза, но тут же обвела всех взглядом.

– А мы что время теряем? Поехали. Чем быстрее до Москвы доберёмся, тем быстрее его и встретим. Ну? Что встали? Двигай ребят, дядька Бравлин.

Уже больше недели прошло с тех пор, как Беляна выехала из дома, а она всё не переставала восторгаться.

Девушка впервые отправилась в путь одна, без тятеньки. Дядька Бравлин не в счёт, он всё-таки не родной. Сначала девушке всё казалось удивительным. Она раньше никогда не уезжала так далеко от дома, и с восторгом отмечала, что хоть края и чужедальние, а деревья, дорога, да и сами люди, всё такое же, как в Калаче. За всё время путешествия никто на них не напал, хотя Беляна в глубине души надеялась, что вот, выскочат из чащи тати, и придётся ей, как и всем, махать своим маленьким, почти детским, мечом, надевать броню и кричать, как дружина в атаке: «Хей! Хей!»

Демид со временем становился всё молчаливее. Как только покинули Наважино, мальчик болтал без умолку, постоянно показывал то поля, то луга, то отмечал что-то вроде «Вот! А вот тут неделю тому хромого Никифора чуть собственная корова не забодала. Он с охоты прямиком в стадо пришёл, вот она и взбесилась». А чем дальше отъезжали от его знакомых мест, тем молчаливее становился её спутник. Глядя на него и Беляна стала вести себя спокойнее, более рассудительно.

Ночевали обычно на постоялых дворах. Происходило это так. Жужа, самый молодой из дружины, обычно, как солнце начинало клониться к закату, отрывался от команды и мчался вперёд. Примерно через час-полтора он обычно возвращался и рассказывал, что за трактир впереди стоит, каков хозяин, сколько что стоит, да кто там остановился.

По его рассказу уже решали, останавливаться там, где указал Жужа, или отправлять его дальше. Пару раз отправляли.

Вот и сейчас девушка сидела в обеденном зале, за огромным, не меньше двух вёдер, чайником, оставшимся от общего ужина, и смотрела, как ловко и с любовью хозяин убирает со столов.

Для неё было странным, что многие местные жители на их пути приходили в трактир просто поужинать. Не тогда, когда они в дороге и готовить неудобно, а просто так. Они сидели, часто заняв все свободные места, показывали пальцами на Демида и приговаривали что-то вроде: «Смотри-ка. Такой молоденький, а уже драконобой». Трактирщик в таких случаях подходил к их столу и просил мальчика уважить публику и рассказать, как он победил змея.

Именно тогда Беляна узнала, чем отличаются правдивая версия и та, что для странников. Уж Демид не сдерживал свою фантазию. Там был и змей такой, что «сам Шатун, наипервейший в Сибири драконобой, и тот отказался, сказал, не по силам ему». И лютая схватка самого Демида с «другом моим и товарищем, Платоном» против дракона. Звон мечей, каменная чешуя, отменные франкские ругательства из уст говорящей твари. Много, о чём врал мальчишка, но в конце обязательно присутствовал целый ушат воды, которую он заморозил, а Платон, с подачи Демида, конечно, отправил «прямиком змеюке в жерло огняное».