— Мне плевать, сколько сейчас времени. Я хочу знать, что ты делаешь?

Камаль прочистил горло.

— Я забрал финансы, которые законно принадлежат мне и перевел их на другие собственные счета.

Он почти услышал, как отец заскрежетал зубами через монитор.

— И почему, во имя всего святого, с нашей семьей ты такое сотворил?

— Потому что у меня есть основания полагать, что ты и наш уважаемый президент Аббас вовлечены в некий хаос, связанный с братвой, которая совершила покушение на президента Джессику Хэмптон, когда я находился всего в нескольких дюймах от нее.

Его отец не стал бы миллиардером, если бы не умел держать «покер фейс», едва уловимая тень прошлась у него по лицу на эти обвинения.

— Я никогда не буду причастен к покушению на убийство. Я не одобряю любые подобные попытки, которые ставят под угрозу мою собственную плоть и кровь… хотя в настоящее время я готов переосмыслить эту позицию.

Камалю пришлось засмеяться. Он знал, что (даже, если он будет навсегда изгнан из семьи) его отец никогда не потерпит, чтобы Камаль пострадал. Да, если бы отец имел право голоса в этом вопросе, а Камаль сильно сомневался в этом.

Он наклонился ближе к монитору, пригвоздив отца острым взглядом.

— Я знаю, что ты никогда не сделал бы что-то подобное, но думаю, у тебя нет права голоса, также как и контроля над данной ситуацией. Я знаю, что Аббас доставляет наркотики с помощью товарных поездов на Ближний Восток, и я знаю, что ты близок с братвой. Я посол в США. Я не могу каким-то образом быть связан с этим беспределом, и я вижу все по выражению твоего лица.

Мистер Масри издал какой-то противный булькающий горловой звук.

— Прошу тебя. Даже, если бы я был вовлечен во что-то подобное, то, что ты находишь неприемлемым, ты — посол. У тебя дипломатическая неприкосновенность. Худшее, на что способны американцы в отношении тебя, это выдворить тебя из страны.

Камаль дернулся при упоминании «выдворить из страны». Домой? А где был его дом? Он вырос в Англии, играл в футбол, проводил выходные в Лондоне и Корнуолле. Как только он отправился поступать в институт, он фактически все время жил здесь. Он, действительно, понятия не имел, где его настоящий дом, по крайней мере, на этот момент его жизни. Он понимал, что комфортнее чувствует себя в США, но разве он мог Америку назвать своим домом?

— Ты, на самом деле, предполагаешь, что дипломатический иммунитет сможет меня каким-то образом защитить, если ты или твои деньги будут причастны к покушению на американского президента? Особенно этого американского президента? Она их самый любимый президент, и, кроме того, женщина. Если ты думаешь, что их не волнует то, что произошло в саду Белого дома, тогда ты совсем не в курсе.

— Чтобы они себе там не думали, они ничего не могут сделать с тобой.

— Дерьмо, — выплюнул Камаль, используя американизм, который его отец ненавидел. — Они будут выслеживать меня, как международного преступника, и я заслужу это. Если ты путаешься с братвой в той мере, как я думаю, и если бы я продолжал был привязан к тебе в денежном плане, то я, вероятно, умалишенный из Гуантанамо. Однако, на данный момент, я связан с тобой только благодаря ДНК, и тот бардак, который ты создал — твой, который ты сам и будешь исправлять.

— И я предполагаю, что ты рассказал Штатам о своих подозрениях? — спросил отец, пытаясь добыть не достающую информацию, но ему явно не хватало тонкости.

Камаль вздохнул, происходило наслоение одного на другое. Он не хотел был связан с преступной деятельностью отца, но он также не мог заставить себя рассказать Штатам об этом. Он не мог стерпеть нелояльности к своей стране. И то, что он спал в постели с президентом и до сих пор не сказал ей, что он подозревает, что его отец и глава государства Египета могут быть частью полнейшего бардака, в лучшем случае, он мог получить от нее шанс на порицание, но это только в лучшем случае…

— Нет… еще. И надеюсь, не придется.

— Ты этого не сделаешь, потому что рассказывать нечего, — пробормотал мистер Масри.

Камаль покачал головой. Неважно, что его отец никогда не признает свою вину. Он никогда не расскажет подробности того, в чем участвовал. Так он руководил своим бизнесом до сих пор, Камаль помнил это с детства. Как он слышал разные слухи, как шептались в темных уголках школьных коридоров, в комнатах комитетов конгресса и обрывки сплетен на фуршетах высшего общества. Когда ему исполнилось семь, он услышал — «твой отец ведет дела с криминалом».

В какой-то момент, когда Камаль еще учился в колледже, он решил, что это всего лишь слухи, о которых ему не стоит беспокоиться. Даже, если что-то подобное происходило, то его отец отлично справился с задачей удерживать эти разговоры подальше от Камаля. И так как Камаль никогда не работал в бизнесе отца, следовательно, он ничего не знал о его партнерах, с кем тот вел дела. Он пару раз спрашивал Амира, не знает ли он чего. Он надеялся, что не знает про делишки отца, но догадывался, что Амир был доверенным лицом их отца и знал многое.

— Суть в том, что я не доверяю твоим словам, и не готов рисковать своей карьерой и своей свободой, основываясь только на твоих словах, которые не ударят по мне рикошетом, — сказал Камаль.

Его отец резко кивнул и что-то промычал.

— И ты решил, что твоя жизнь там, в США, важнее, чем семья? Ты решил, что тебе лучше заботиться о мнении американцев, чем мнении собственного отца?

«Только одной американки», — подумал Камаль.

— Я решил, что поступать честно, всегда лучше.

Отец потер подбородок, и на мгновение Камаль заметил, что его придирчивый, сильный, сварливый отец выглядит уставшим и потерянным.

— Я позволил тебе там задержаться на слишком долгое время, — мягко сказал мистер Масри.

— Отец…

— Нет, это моя вина. Твоя мать говорила мне, что я надолго оставил тебя одного, отправив таким молодым за границу, позволив тебе остаться там после университета. Ты должен был занять место в парламенте вместо того, чтобы оставаться и жить в Штатах. И теперь ты больше беспокоишься о себе, чем о своей семье, больше заинтересован, какое впечатлении произведешь на американцев, чем какое впечатлении произведешь на собственного отца. Я думаю, что оказал тебе медвежью услугу, и теперь должен заплатить сполна.

Камаль вздохнул.

— Я принял это решение, не потому что тебя не люблю или нашу семью. Я просто не хочу попасть в тюрьму.

Его отец хмыкнул.

— А если я решу принять меры в отношении этого вопиющего проявления неуважения с твоей стороны?

— Я не жду, что ты пригласишь меня на ужин в эти выходные.

— Ты ничего не получишь, когда я умру.

— Я и не ждал другого, — спокойно ответил Камаль. Его отец не часто использовал деньги в качестве манипуляций со своими детьми, но он прибегал к этому оружию, если чувствовал, что результат, которого он так ожидал, будет гарантирован.

Его отец еще больше заскрежетал зубами, и, наконец, направил свой палец к кнопке выключения сеанса конференц-колла.

— Мы обсудим это позже. Мне нужно поговорить с президентом Аббасом. — И экран погас, а Камаль остался сидеть на том же месте, посматривая на роскошные дома, построенные из бурого кирпича, над которыми поднималось солнце, окружающие посольство, потягивая своей капучино, и перечисляя в уме, что ему предстоит сделать в этот день.

На самом деле, он застрял между двумя государства, так же, как и между двумя народами. Если бы он все рассказал Джессике о причастности президента Аббаса к братве, ему предъявили бы обвинения в государственной измене в отношении Египта. Если он ничего ей не сообщит, то он не только бы солгал женщине, с которой спал, но и нарушил бы американский закон. Он застрял между своей семьей в Египте, с одной стороны, и Джессикой с Америкой, с другой.

Камаль Масри относился к тем людям, которые сталкиваясь с проблемами, предпочитали их разрешать. Он был богатым, привлекательным, красивым и имел определенную власть. Не часто он сталкивался с ситуациями, которые не мог контролировать или легко разрешить. И пока он сидел и смотрел в окно массивного здания посольства, наполненного необходимым персоналом и проблемами, которые он разруливал каждый день, он решил для себя, что эта ситуация не сломает его и заставит свернуть с намеченного пути. Он слишком много положил на кон. Свое будущее, свое счастье с женщиной, в которую, он стал предполагать, влюбился.