И вот наконец, вместе с сопроводительным посланием, букетик лег на стол к человеку, для которого и предназначался. Тот прочел записку и некоторое время сидел молча, глядя на цветы. На мгновение он закрыл глаза, чтобы лучше рассмотреть возникшую в памяти картинку: совсем маленьким мальчиком его свозили как-то раз воскресным днем в Албанские холмы, и там он впервые увидел дикие фиалки.

Открыв, наконец, глаза, он приказал секретарю:

- Пусть приведут ребенка. Я поговорю с ним.

Вот так Пепино в конце концов оказался в присутствии самого Папы, восседающего за столом в своем кабинете. Устроившись напротив на самом краешке стула, Пепино рассказал Папе про Виолетту, и зачем ее нужно отвести к гробнице святого Франциска, и про управляющего, который ему этого не позволяет, и все-все про отца Дамико, и про второй вход в крипту, и про улыбку Виолетты, и про то, как он ее любит, - словом, все, что было у мальчика на сердце, поведал он исполненному сочувствия собеседнику, что молча сидел за столом.

А когда спустя полчаса его проводили к выходу, мальчугана счастливее не нашлось бы на всем белом свете. Ведь его благословил сам Папа; а впридачу под курткой у него покоились два письма, одно - адресованное управляющему монастыря Ассизи по делам мирян, а второе - для отца Дамико. Вновь выходя на площадь и минуя изумленного, но очень довольного швейцарского гвардейца, Пепино больше не чувствовал себя маленьким и подавленным. Ему казалось, что он того и гляди подпрыгнет, перекувырнется в воздухе - и полетит прямиком к Виолетте.

Однако ж надо было позаботиться о более практичном способе перемещения. Расспросив встречных, мальчик отыскал автобусную остановку и доехал до того самого места, где Фламиниева дорога переходит в дорогу проселочную, уводящую к северу, а там снова пустил в ход большой палец, подкрепляя немую просьбу красноречивым взглядом темных лучистых глаз. И удача его не оставила: еще до заката Пепино возвратился домой, в Ассизи.

Навестив Виолетту и убедившись, что за ней ухаживали как должно и что за время его отсутствия ей по крайней мере не сделалось хуже, Пепино гордо отправился к отцу Дамико и вручил ему письма, как ему и было велено.

Отец Дамико повертел в пальцах конверт, предназначенный для управляющего, а затем, преисполнившись небывалого счастья и ликования, прочел послание, адресованное ему лично. А затем сказал Пепино:

- Завтра мы отнесем письмо управляющему. Он вызовет каменщиков, старый вход расчистят, и ты сможешь отвести Виолетту в гробницу и помолиться там о ее исцелении. Так постановил сам Папа.

Разумеется, Папа написал письма отнюдь не собственноручно. От имени Папы их составил, к вящему своему удовольствию и радости, кардинал-секретарь. В письме к отцу Дамико, помимо прочего, говорилось:

"Управляющий, конечно же, не может не знать, что благословенного святого Франциска при жизни сопровождал в часовню маленький ягненок, повсюду следовавший за ним по Ассизи. Неужто asinus1 - не такое же создание Господа лишь потому, что шкура у него жестче, а уши - длиннее?"

Написал он и еще кое-что, о чем отец Дамико поведал Пепино своими словами.

- Пепино, - сказал священник, - прежде, чем мы отправимся к аббату, тебе нужно кое-что понять. Ты надеешься, что, поскольку ты веришь в святого Франциска, он поможет тебе и вылечит твоего ослика. Но не задумывался ли ты о том, что святой Франциск, который души не чаял в тварях Господних, возможно, полюбит Виолетту так сильно, что пожелает, чтобы она пребывала подле него в Вечности?

Пепино похолодел от ужаса.

- Нет, отец, я... - с трудом выговорил он.

- Пойдешь ли ты в крипту только для того, чтобы попросить, Пепино, или, если это потребуется, ты будешь готов отдать? - продолжал священник.

Все существо Пепино протестовало против возможности потерять Виолетту, даже в пользу кого-то столь любимого, как святой Франциск. Однако же, когда он поднял потрясенный взгляд и заглянул в ясные глаза отца Дамико, было что-то в их глубине, что придало мальчику храбрости прошептать:

- Я отдам - если надо. Но, ох, я так надеюсь, что святой Франциск позволит ей побыть со мною еще чуть-чуть.

Звон кирки каменщика снова и снова эхом разносился в сводчатом зале Нижней церкви: это ломали стену, замуровывавшую проход к крипте. Рядом дожидались управляющий и его друг епископ, отец Дамико и Пепино - бледный, молчаливый, большеглазый. Мальчик крепко обнимал Виолетту за шею и прижимался к ней щекой. Ослик дрожал всем телом и с трудом стоял на ногах.

Управляющий покорно и бесстрастно наблюдал, как осыпаются обломки кирпичей и глыбы извести, как расширяется пролом и как поток воздуха из коридора, вырвавшись на свободу, поднимает в воздух тучи штукатурки. Несмотря на все свои слабости, он был человеком справедливым и нарочно пригласил епископа как свидетеля своего уничижения.

Часть стены упорно не поддавалась. Каменщик ударил по арке сбоку, чтобы ослабить опору. И вновь посыпалась каменная кладка. Вот уже образовался узкий проход; сквозь брешь было видно, как вдалеке мерцают свечи, поставленные на алтаре, там, где покоились останки святого Франциска.

Пепино порывисто подался к проходу. Или, возможно, это нервно затопталась Виолетта, испугавшись непривычной обстановки и шума? "Подождите", - предостерег отец Дамико, и Пепино удержал свою любимицу; но ослица, и без того нетвердо стоявшая на ногах, подскользнулась на обломках, в панике взбрыкнула и ударила копытами в часть арки, уже расшатанную. Выпал кирпич. И образовалась трещина.

Отец Дамико, метнувшись вперед, оттащил мальчика и ослика с дороги; а в следующую секунду часть арки с грохотом обвалилась. На миг обнажилась древняя стена и углубление за нею, а потом все исчезло в облаке пыли.

Но когда пыль улеглась, епископ, чьи глаза едва не вылезали из орбит, указал на нечто, что покоилось в нише открывшегося углубления. Это оказался маленький свинцовый ларчик. Даже с того места, где все стояли, можно было различить выгравированную на крышке цифру 1226, - год смерти святого Франциска, - и большую заглавную букву Ф.

Епископ глубоко вздохнул.

- Ах, может ли такое быть? Наследие святого Франциска! Фра Лео о нем упоминает. Его сокрыли много веков назад, и с тех пор так и не нашли.

- Содержимое! - хрипло возгласил управляющий. - Давайте посмотрим, что внутри - возможно, что-нибудь ценное!

- Пожалуй, нам не следует торопиться, - засомневался епископ. - Ведь эта находка - сама по себе чудо.

Но отец Дамико, поэт в душе, для которого святой Франциск был жив и по сей день, воскликнул:

- Откройте его, умоляю! Ведь все, кто здесь есть - смиренны и кротки. Воистину, нас привел к ларцу не иначе как промысел Божий.

Аббат посветил фонариком. Честный работяга-каменщик аккуратно и проворно распутал обвязку и поддел крышку воздухонепроницаемого ларца. Заскрипели петли, ларец открылся - и явил взгляду то, что поместили туда более семи веков назад.

Внутри обнаружился обрывок пеньковой веревки, завязанной узлами, - как если бы ее некогда носили вокруг пояса. Из узелка торчал один-единственный колосок пшеницы, - свежий, словно лишь вчера сорванный. А еще там лежал похожий на звезду засушенный цветок горной примулы, и рядом с ним пушистое перышко маленькой луговой пташки.

Все молча глядели на находки из прошлого во все глаза, пытаясь понять их смысл. Отец Дамико не сдержал слез. Благодаря им образ святого ожил перед ним наяву: почти ослепший, изможденный и хрупкий, подпоясанный веревкой, святой Франциск, распевая, шел через пшеничное поле. А этот цветок, надо думать, первым пробился из-под снега по весне: святой Франциск, конечно же, заговорил с "сестричкой Примулой" и похвалил ее за нежность и красоту. И, словно перенесшись в былое, отец Дамико увидел, как маленькая луговая пташка доверчиво уселась Франциску на плечо, зачирикала и оставила в его руке перышко. Сердце отца Дамико переполнилось: казалось, еще немного, и оно просто не выдержит.