— Хорошо. Вот тебе комплимент. Иногда ты напоминаешь мне суровых девушек другой эпохи, «гуд бэд герлс». Героинь, которых обычно играла Лорен Бокал, затянутая в узкие юбки, жакет с плечами, спокойная, презрительная и не прощающая мужчине слабостей.
— Ой, как приятно! — Наташка даже взвизгнула. — Продолжай, продолжай, не останавливайся!
— Даже Хэмфри Богарту было нелегко заслужить доверие таких девушек. Эту породу — «гуд бэд герлс» не проведешь, и если ты фэйк, то ты немедленно увидишь это в их глазах… В этих девушках было нечто пикантно-мужское. Ты помнишь, в одном из фильмов, я забыл название фильма, Богарт называет Лорен Бокал «кид» — козленок, в мужском роде…
— Ой, Лимонов, я забыла тебе рассказать… Я вчера села в метро, и какой-то мальчишка, пьяный дохляк, сел рядом. Смотрел, смотрел на меня, потом вдруг наклонился ко мне и прошептал: «Извините, мадемуазель, ву зэт бразилиан травести?» Какой сукин сын! Правда, стеснялся очень. Разве я похожа на мужчину, Лимонов? — В голосе ее прозвучала обида.
— Не в большей степени, чем Лорен Бокал. Это потому, что ты большая и агрессивная… — Я засмеялся, представив себе, каким взглядом посмотрела на пьяного мальчишку Наташка.
— Но как же сиськи, попа и, главное, пизда? Что же их не видно, Лимонов?
— В следующий раз подними юбку и покажи им, что у тебя там… — посоветовал я, хохоча.
— Привыкли французы к своим карлицам. В Лос-Анджелесе никто не называл меня травести… Ой! — вдруг взвизгнула она и, метнувшись ко мне, вцепилась мне в руку. — Какая гадость!
Раскатанная шинами автомобилей у самой обочины тротуара валялась шкурка крысы. Ничего удивительного. Здесь множество зоомагазинов, зерно, а значит, и грызуны.
— Крысиная шкурка, только и всего. Помню, в Харькове Анна работала в мебельном магазине, я пришел к ней в перерыв, и, ища, где бы поебаться, мы наткнулись в кустах на посиневший труп человека…
— Замолчи, Лимонов, пожалуйста!
Некоторое время мы шагали молча, и я пытался понять, что ей не понравилось. Она одинаково не любит и трупы, и моих бывших жен. Неожиданно она обогнала меня и устремилась аллюром вперед. Я успел заметить, что физиономия у нее сделалась злой.
— Эй, ты куда разогналась! Что за психическая атака?
— Никуда! Почему ты шагаешь впереди, как арабский шейх, а я должна плестись за тобой?
— Тротуары в Париже узкие, народу обычно толпы, сумасшедшая… Ходить рядом неудобно…
— Конечно, ты главный, поэтому ты должен идти впереди!
— Что ты, как отсталое меньшинство, качаешь свои права. Ну ходи ты впереди. Однажды я шел с Леной…
— Ебала я твою Лену!
— Не будь абсурдной. Послушай!
— Не хочу слушать!
Одно имя этой бывшей жены способно испортить ей настроение. Я очень стараюсь помнить о Наташкиной аллергии, но иногда забываю… Но я намерен досказать свою историю. Я не намерен попустительствовать глупости. Я прибавил шагу и почти побежал рядом с ней.
— Лена шла впереди, а я — сзади. Она тоже боролась за женские права. Навстречу шел маленький хулиган, лет сорока, и вдруг выставил руку, и сделал вид, что хватает ее за пизду…
— Так ей и надо, выпендрежнице! — тигр предсказуемо размягчился и сбавил скорость.
— На этом примере, Наташа, ты, надеюсь, убедилась в очевидном удобстве обычая хождения самца впереди самки?
— Ни в чем я не убедилась. Ебала я феминизм! Мужик должен быть мужиком, джентльменом.
— Но тогда и женщина должна вести себя, как дама, как леди. Современная же баба хочет иметь свои новые свободы, доставшиеся ей в последние полвека, а от мужика она ожидает поведения, характерного для самца европейского высшего общества конца девятнадцатого — начала двадцатого века. «Ваш покорный слуга», пальто подает, цветочки, автомобиль-коляска, вздыхает послушно на расстоянии, если «леди» не хочет его видеть, а желает развлекаться с «трак-драйвером». Хуюшки…
— Ты никогда не покупал мне цветов…
— Как настоящая женщина, ты помнишь только то, что хочешь, тигр. И это самое мощное доказательство того, что ты не бразильский травести. Покупал, и не раз…
На мосту Александра Третьего я сказал ей:
Рыжий Игорь предложил установить здесь шлагбаум и взимать плату за проезд через мост, как при въезде в Манхэттен. А дивиденды распределить между парижскими русскими. Ведь сукин сын царь денежки наших предков вложил в этот мостик. Значит, мы имеем право на проценты от прибыли.
Предложение Рыжего не вызвало в ней энтузиазма, после моста Искусств физиономия у нее все еще хмурая. Может быть, она думает об экс-Елене, которую я имел неосторожность упомянуть? При переходе к эспланаде Инвалидов я пытаюсь взять ее за руку, но она отдергивает руку.
— Ты что, в плохом настроении, тигр?
— Ты не умеешь со мной переходить через дорогу.
— Завтра я нарисую тебе картину «Большой Тигр и Маленький Лимонов переходят дорогу у моста Александра Третьего».
На сей раз мне удалось выжать из Наташки улыбку. Приключения Большого Тигра и Маленького Лимонова всегда вызывают в ней умиление. Я придумал эту банддессине серию однажды ночью, когда она не могла заснуть и просила сказку. С тех пор Большой Тигр и Маленький Лимонов совершили немало подвигов. Я нарисовал и пару картинок, изображающих Большого красноволосого Тигра и Маленького Лимонова в сером плаще.
На эспланаде Инвалидов она взяла меня под руку. Это не значит, что установился прочный мир и хорошая погода. Уже через несколько минут она может зарычать или обидеться. Мы дружно прошагали мимо играющих в шары. Ко всему, кроме игры, безучастные, они все же разогнулись, чтобы рассмотреть тигра в черной шляпе, алое знамя волос плясало по плечам. Под лучами всеобщего внимания она оживилась, возбудилась, даже захохотала. Повиснув на мне, она несколько раз дернула меня, как тряпичную куклу.
— Эй, легче, не возбуждайся! Доктор в школе ведь советовал твоей маме поить тебя бромом?
— Что, пошутить нельзя, да? Побаловаться?
— Шутки у тебя тигриные. Взять и откусить дрессировщику руку. Сломать ребро…
— А что ты такой дохленький, Лимонов…
— В нос хочешь? — ласково спросил я. — Кстати, я нашел черновик песни, оригинал которой ты оставила в студии черной группы, когда напилась и поскандалила. «Фючур таймз».
— Вот молодец! И дневничок я тогда оставила. Как жалко дневничок!
— Дура потому что. Нужно было вернуться за дневником… Вот слушай, я пропою тебе куплет:
Дальше слышен тяжелый барабанный грохот шагающих колонн фашистов и анархистов: «Там-та-та-там! Там-та-та-там!» и припев:
— Ты, Лимонов, поешь ее на мотив какой-то советской песни. Ха-ха!
— Это уже ваше дело, мадам, придумать мотив, а не мое. Достаточно того, что я сочинил текст. И хороший текст. Не какую-нибудь жвачку для тех, у кого только что появился волосяной покров у гениталий. Не «Ай лав ю, бэби…»
— Я не мадам, а мадемуазель.
Она откашлялась и загудела: «Анархистс энд фашисте… Анархисте энд фашистс гат зэ сити…»
— А ты, тигр, поешь на мотив «Лили Марлен…»
— Уж лучше на Лили Марлен, чем на комсомольскую песню.
В редком единодушии, держась за руки, соединенные внезапно найденным общим ритмом, мы вступили на территорию музея Великой Армии и прошли между военными и полицейскими.
Она расстроилась, что тело Наполеона невозможно увидеть. Кто-то соврал ей, что Наполеон лежит в хрустальном гробу.
— Это Рейган будет лежать в хрустальном гробу. Как спящая красавица, — съязвил я.