Агент по снабжению Ярославского шинного завода проболел целую неделю, не выходя из номера. Наконец наступило утро, когда он выздоровел и решил выйти погулять.

– Как наше здоровьичко? – встретил его дежуривший в это утро портье с лисьей физиономией. – О, да вы и бородой у нас обзавелись.

– Пока валялся, выросла, окаянная, – смеялся Окаемов. – Вот иду бриться. Можно мне получить свой паспорт? И вот вам еще за три дня за номер. Сдачи не надо.

– Пожалуйста. – Портье отдал Окаемову паспорт и шепотом сказал: – Я его в прописочку не сдавал. Чтобы шума не вышло. В ту ночь, как вы приехали, мне звонили из милиции: просили номер для их человека, а я отказал – сказал, что нет свободных номеров. И вдруг… прописочка. Понимаете? – Маленькие глазки портье смотрели на Окаемова лукаво и доверительно.

– Мне все равно, – усмехнулся Окаемов. – Вам так удобнее? И хорошо. Если меня будут спрашивать, я вернусь часа через два. Пока…

Портье проводил Окаемова до дверей, не догадываясь, что своего приятного во всех отношениях постояльца он видит последний раз. Впрочем, дальнейшее исчезновение агента по снабжению нимало не смутило портье, он попросту не внес в кассу деньги, оставленные Окаемовым за номер, и проникся к нему еще большим уважением…

Вокруг Окаемова шумело деловое утро большого города. Рассыпая трели звонков, катились переполненные трамваи. На перекрестках, пугая торопливую толпу пешеходов, рычали могучие грузовики. Над улицей величаво разворачивалась стрела подъемного крана, и люди с уважением посматривали, как целая пачка бетонных плит легко взлетела на высокие леса стройки. А еще выше, подцепив на кончики крыльев солнечные блики, делал круг над городом пассажирский самолет. Окаемов видел все это не так, как другие. Проходя перед радиатором могучего грузовика, он запоминал его марку и прикидывал тоннаж. На заборе новостройки он прочитал плакат: «Закончим кладку стен к первому июля!» Окинув стройку понимающим взглядом инженера-строителя, он отметил: «Строители явно торопятся, надо будет выяснить, что это за стройка?» Все, что бы он ни увидел, представляло для него интерес только как строчка в будущих его донесениях Центру. Единственное, что в это утро интересовало Окаемова лично, были витрины с объявлениями о найме рабочей силы. Таких витрин было много, и все объявления на них начинались строгим словом «ТРЕБУЕТСЯ»… Требуются инженеры, техники и рабочие. Требуются водопроводчики. Требуются переводчики с английского языка. Требуются опытные педагоги… Город требовал, звал к себе работящих, полезных людей. И вот Окаемов нашел объявление, какое он искал: «Государственному театру оперы и балета требуется опытный шофер на грузовую машину ЗИС-150».

Вскоре Окаемов стоял перед окошечком отдела кадров театра:

– Я читал ваше объявление о шофере. А может, вам нужен механик?

Девушка за окошечком сердито посмотрела на Окаемова:

– Нам нужен шофер.

– Жаль, – печально произнес Окаемов, не торопясь, уходить.

Там, за окошечком, к девушке подошел работник отдела кадров:

– Подождите, вы – механик?

– Вообще-то я шофер второго класса, – будто нехотя ответил Окаемов. – А только последнее время я больше работал механиком. И зарплата больше и мотни меньше.

– Ну а если мы договоримся так: зачислим вас шофером, месяца два вы поездите, а потом у нас назревает одна комбинация, и мы переведем вас на должность механика. А сейчас мы дадим вам общежитие.

– Без обмана?

– Зачем же обманывать? Согласны?

– Попробуем!

– У вас документы с собой?

– С собой.

– Тогда заходите вот в ту дверь.

Вечером загородное общежитие рабочих оперного театра принимало в свою семью нового жильца – шофера Сергея Михайловича Гудкова. Впрочем, прием этот не был ни торжественным, ни многолюдным: большинство обитателей барака в это время находилось на работе. Бумажку о предоставлении места в общежитии Окаемов, за отсутствием другого начальства, предъявил председателю санитарно-бытовой комиссии Коле Боркову, ученику портняжной мастерской театра. Разбитной паренек с косыми глазами боком посмотрел на бумажку и на Окаемова:

– Новый шофер, значит?

– Шофер.

– Ну и ладно. Пошли… – Борков повел Окаемова к его койке. – Это будет твое, значит, место. Белье надо менять не реже одного раза в неделю. Стирка белья идет собственноручно в моечной, что в конце барака. А если денег, значит, не жаль, можно отдавать Марусе из женского барака. Обживайся…

Окаемов присел на жесткую койку и осмотрелся. Шеренга коек тянулась через весь барак. На соседней койке, накрывшись с головой, спал длинный человек, его босые шишковатые ноги торчали в проходе. И он так трескуче храпел, что могло показаться, будто он под одеялом заводил мотоцикл. Окаемов с ужасом представил себе, как на всех этих кроватях будут храпеть люди, и лицо его скривилось в брезгливой гримасе.

С помощью Коли Боркова он раздобыл бритву, осколок зеркала, кипяток и занялся приведением в порядок своей бородки. Коля стоял за его спиной и, избочась, косым глазом смотрел, как Окаемов брился.

– Неужто бороду не срезаете? – удивился он.

– Борода красит мужчину, – отозвался Окаемов.

– Скажете тоже, – усмехнулся Коля Борков. – Только пыль в ней собирается. У нас во всей деревне один поп бороду носил, и всегда у него в бороде шелуха от семечек болталась.

– Может, ты займешься каким делом? – спросил Окаемов, сузив глаза и в осколок зеркала смотря на Колю.

– Мне на работу к девяти утра, – не понял Коля Борков.

– Шел бы тогда спать, что ли?

– Я раньше одиннадцати не ложусь. Вот, значит, последние известия прослушаю, и тогда будьте здоровы.

Окаемов замолчал, злясь все больше. Коля Борков не уходил. В это время в дальнем, темном углу барака запиликала гармошка. Было видно, что гармонист только начинал осваивать инструмент. Он все время выводил один и тот же кусок мотива из песни «Давай закурим, товарищ, по одной». Гармонист никак не мог подобрать к этой мелодии басовый аккомпанемент и оглашал барак дикими звуками.

– От наяривает Петька! – восхищенно сказал Коля Борков. – В один месяц научился. Его только в праздники гармонью премировали. Правда, хорошо, когда музыка?

– Хорошо, когда хорошая! – злобно сказал Окаемов.

– Так он же еще тренируется, – вступился за гармониста Коля Борков. – С него и спрос малый.

– Мог бы тренироваться в другом месте! – Окаемов встал и ушел в умывальную комнату.

Коля Борков удивленно посмотрел ему вслед, пожал плечами и направился к гармонисту.

Умывшись, Окаемов быстро разделся и лег в постель. Гармонист продолжал подбирать басовый аккомпанемент.

«Будь ты проклят вместе со своим баяном! – с яростью подумал под одеялом Окаемов и постарался отвлечься от терзавшей его музыки раздумьем о своих делах. – Ну что ж, переход в новое состояние совершился более чем удачно. И если косому идиоту и его братии нравится, как тренируется гармонист, эта какофония должна нравиться и мне. Чудесная музыка! Мистер Барч, смогли бы вы спокойно слушать этого гармониста?… Итак, завтра в восемь утра новый шофер оперного театра приступит к работе. Я не завидую вам, господа чекисты. Вам ведь уже казалось, что вы загнали меня в угол, а я взял и исчез. Меня больше нет. Я только что был, и меня не стало. И найти меня невозможно. Я стал, как вы выражаетесь, членом коллектива, а это означает, что я стал невидимкой. Вы разве умеете видеть сквозь толщу обступивших меня людей? Эти люди спрятали меня. Они охраняют меня. Чтобы вы не могли подслушать даже мои мысли, сейчас рядом со мной храпит на весь барак неизвестный мне верзила. И пока вы, господа чекисты, будете ломать голову над задачкой, которую я вам задал, я начну действовать…»