А может, это и не кластер? Дана задумчиво посмотрела на небо, но увидела над собой лишь сплошную серую пелену облаков. Такое небо бывает в любом из миров… хотя нет, это должен быть кластер, ведь она попала в осень.

– Амиар! Ты хотя бы меня слышишь?

«Что значит «хотя бы»? – возмутился знакомый голос у нее в голове. – Я слышу, и чудо, что это получается. Я до последнего сомневался, удастся ли мне сохранить эту связь».

– То есть, ты видишь и слышишь то же, что и я?

«Не совсем. Это как смотреть запись через помехи: иногда пропадает то звук, то картинка.

Но что-то я вижу, и я благодарен уже за это».

– Куда делась эта полтергейстина?

«Самому хотелось бы знать! Мне казалось, что, попав в свое прошлое, оно станет разумней».

– Ты знаешь, что это за мир?

«Без понятия. То, что я вижу, недостаточно уникально, чтобы узнать его – таких миров десятки. Тебе придется осмотреться. Но помни…»

– Ровно в полночь карета превратится в тыкву, – проворчала Дана.

«Типа того. Мы не знаем, на сколько хватит энергии и сможешь ли ты вернуться обратно одна, без полтергейста».

– Так, не пугай меня!

«И не собирался. Я просто намекаю, что тебе нужно действовать быстрее и по возможности отыскать нашего вопящего друга».

Полтергейста нигде не было, но Дана прекрасно помнила про его умение появляться ниоткуда, поэтому двигалась она осторожно. Если в этом мире кто и мог навредить ей, то только он.

Когда совсем близко, за разросшимися яблонями, раздался пронзительный крик, она подпрыгнула на месте, уверенная, что это он – устал отсиживаться и пришел отомстить. Но, придя в себя, Дана сообразила, что это не потусторонний, дикий вой полтергейста. Рядом с ней звучал совсем другой голос – юный, тонкий, девичий. В нем слились страх, отчаяние и ярость: это был голос зверя, который загнан в угол – он хочет драться, но знает, что это бесполезно. Пораженная этим, Дана двинулась через зеленую завесу и скоро стала свидетельницей настораживающей картины.

Кричала девушка лет четырнадцати, худенький угловатый подросток. Ее хрупкое тельце отчаянно извивалось в руках трех крепких мрачных женщин, без труда сдерживавших беглянку. Ее бледная кожа покраснела от гнева, черно-синие волосы сбились в спутанное облако, а за ними мерцали разгневанные глаза. Девушка не звала на помощь, ее крик был лишь способом выразить ее отчаяние, выпустить его, чтобы оно не разорвало ее изнутри.

Она готова была бороться за свою свободу, да только это ни к чему не привело. Женщины быстрыми отработанными движениями скрутили ей руки за спиной и потащили за собой – похоже, они проделывали такое не раз, и отчаянная борьба девушки не вызывала у них никаких эмоции. Всего лишь рабочий день и страдающий подросток, ничего особенного.

Из-за деревьев и кустов за ними наблюдали другие дети, мальчики и девочки разных видов, все в одинаковых серых пижамах, точно таких же, как на беглянке. Но ее одежда была грязной и потрепанной от борьбы, а их – чистой, будто только что купленной. Потому что она сражалась, а они чинно прогуливались по саду. Они не пытались ничего изменить.

Дана видела, что некоторые смотрят на кричащую девушку с сочувствием, некоторые – с раздражением. Но были здесь и такие, чьи глаза оставались пустыми, будто и неживыми. Сложно было догадаться, через что прошли совсем юные нелюди, чтобы стать такими.

Кричащую девушку втащили в особняк, и Дана последовала за этой угнетающей процессией, продолжая оглядываться по сторонам. Внутри дом был примерно таким, как снаружи: просторным, старым, ухоженным, но уже нуждающемся в ремонте. На светлых стенах просматривались трещины, не слишком аккуратно замазанные побелкой. На многих осветительных сферах, пусть и работающих, были сколы. Мебель появилась в этом кластере одновременно с домом, это без сомнений, и выдержала испытание временем куда хуже, чем он. Казалось, что благородное дерево не раз ломали, дробили, царапали, а потом снова и снова восстанавливали. Как будто в особняке, предназначенном для аристократов, поселилась толпа варваров!

В холле дежурили женщины в зеленых платьях – судя по золотистой коже и разноцветным волосам, дриады. Они видели кричащую девушку и ее мрачных надсмотрщиц, но не попытались вмешаться, даже слова не сказали. Одна из них молча покинула свой пост и придержала дверь, ведущую на темную лестницу, чтобы трем бабищам было проще затащить туда девчонку.

– Ты это видишь? – тихо спросила Дана.

«И это вижу, и то, что на большей части окон установлены решетки, – отозвался Амиар. – Значит, это не простой сиротский приют».

– Ну, он для нелюдей…

«Ну и что? Дети нелюдей не объявляются преступниками по умолчанию. Нет, Дана, здесь творится что-то противозаконное. Иди за ними».

Здесь, в прошлом, в давно уничтоженном мире, она была призраком из будущего, поэтому ей несложно было пройти сквозь дверь, закрывшуюся у нее перед носом.

Она шла следом за женщинами. Беглянка все еще сопротивлялась, но уже не так отчаянно, было видно, что она устала. Дана ожидала, что в подвале она увидит клетки, в одну из которых и бросят пленницу. Это была не лучшая участь, но, по крайней мере, несчастная девчонка смогла бы отдохнуть.

Но все оказалось намного страшнее: среди темных каменных стен расположилась импровизированная больница, чем-то напоминавшая полевой госпиталь. Ни о какой стерильности здесь и речи не шло, как и о заботе о пациентах. Да и были ли они пациентами? Эта девушка не нуждалась в медицинской помощи – а ее все равно притащили сюда. И это, похоже, пугало ее куда больше, чем сорвавшийся побег.

Большую часть пространства занимали кушетки, застеленные ветхими простынями. Рядом с ними размещались капельницы, артефакты медицинского наблюдения, ржавые столики с инструментами. Большая часть кушеток пустовала, но на некоторых неподвижно лежали девочки и мальчики, от десяти до шестнадцати лет, не старше. Они, даже оставаясь в сознании, смотрели вперед немигающими глазами. Медицинские артефакты показывали, что они живы, но Дана не хотела знать, что это за жизнь.

Увидев безразличных ко всему пациентов, беглянка рванулась с новой яростью. Это было так неожиданно, что ее конвоирам едва удалось удержать ее. Одна из женщин, не сдержавшись, отвесила ей звонкую оплеуху. Рука у дамы оказалась тяжелой, удар задел висок, и девушка, хоть и не потеряла сознание, теперь двигалась, словно пьяная.

– Укусила меня, стерва, – пробубнила женщина.

– Иди руку промой, эта змея и ядовитой оказаться может!

– Что, думаешь, она уже угомонилась?

– Да конечно! Разве такое когда-нибудь бывало? Но дергаться она теперь будет меньше, нас двоих вполне хватит, а это все равно ненадолго.

Женщина кивнула и, прижимая платок к прокушенной руке, отошла в сторону. А ее подруги привязали извивающуюся девушку к одной из кушеток, закрепив ее руки и ноги ремнями. В плотную кожу ремней въелась засохшая кровь; похоже, беглянка была не первой, кто не желал оставаться здесь.

Но от ее желаний уже ничего не зависело. Все с тем же безучастным профессионализмом женщины обездвижили ее и ввели ей под кожу иглу капельницы. Мутная жидкость заспешила по трубочкам, наполнила ее вены, слилась с ее кровью, и сопротивление девушки окончательно угасло.

Когда она успокоилась и стала такой же неподвижной и сонной, как другие дети на кушетках, Дана неожиданно узнала ее. Эти изящные азиатские черты, фарфоровую кожу, темно-синие волосы и карие глаза… С возрастом беглянка изменилась, но не сильно.

– Мне что, мерещится? – прошептала Дана.

«Да нет, она», – согласился Амиар.

– Это же…

«Аурика Карнаж собственной персоной».

Та самая Аурика, которая, возможно, убила Амарканда Легио, которая пыталась уничтожить его сына и Дану. Аурика, выпустившая великих чудовищ, способных разрушить весь мир. Могущественная ведьма, на счету которой было несколько сотен жизней. Точнее, будет несколько сотен жизней.

Сейчас она была не похожа на ту хитрую лгунью, которая сплела эту паутину. Эта Аурика казалась слабой и беззащитной, оставшейся наедине с миром, который хотел использовать ее. Они попали в прошлое Аурики до того, как она стала чудовищем – возможно, к истоку всех бед, которые их постигли.