Юрий Малевинский
ДОРОЖЕ ВСЯКОГО ЗОЛОТА
Историческое повествование
О тех, кто первым ступил на неизведанные земли,
О мужественных людях — революционерах,
Кто в мир пришел, чтоб сделать его лучше.
О тех, кто проторил пути в науке и искусстве,
Кто с детства был настойчивым в стремленьях
И беззаветно к цели шел своей.
Эта книга об Иване Петровиче Кулибине, выдающемся изобретателе конца XVIII — начала XIX века.
Часы и оптические приборы, мосты и суда-самоходы, зеркальные фонари и бездымный фейерверк, подъемное кресло и экипажи-самокатки, «механические ноги» и оптический телеграф, станки и музыкальные инструменты, плавучие мельницы и сельскохозяйственные машины — таков далеко не полный перечень изобретений Кулибина.
Человек, разносторонне одаренный, он оказал значительное влияние на развитие русской технической мысли.
Там, где встречается Ока с Волгой, стоит в Нижнем Новгороде Рождественская церковь. На розовой с яркой росписью колокольне круглый циферблат. Показывают часы не только время, но и движение небесных светил. Когда минутная стрелка доходит до двенадцати, на колокольне раздается перезвон колоколов.
Кто знает, сколько раз останавливался около колокольни Ванюшка Кулибин. Задерет голову и смотрит на удивительные часы. Однажды и Хурхома позвал: думал — вместе подивятся, порадуются. Но Хурхом, прищурив один глаз, глянул на колокольню:
— Ничего особенного…
— Как это ничего? — оторопел Ванюшка. — Да там же какой механизм!
— Часть колеса, как на мельнице, — равнодушно ответил Хурхом.
— Эх ты, мельница! Хоть бы глазком взглянуть на них.
— Без угощения Филимон не пустит… Давай грош, попытаем.
Не поверил Ванюшка: неужели пустят на механизм посмотреть?!
А Хурхом, получив деньги, побежал угощение покупать.
С этим рыжим парнем познакомился Ванюшка возле пристаней. Показывал Хурхом бурлакам фокусы. Зажжет паклю смолевую — и в рот. Потом стеклышко в его руках появилось: «А ну, кто от божьего огня прикурить желает?» Подошел бурлак с трубочкой. Рыжий навел стеклышко на трубочку, задымился в ней табак.
Потащили бурлаки парня в «обжорку» — трактир так назывался. Ждал Иван возле дверей, пока рыжий утробу набьет. А как появился, попросил его:
— Научи фокусам!
— Какие фокусы? Во… — Рыжий открыл рот, на языке волдыри.
— Больно небось?
— А ты как думал. Даром не накормят. Стекло вот добыл, от солнца прикуривает. А еще у меня, гляди, что есть.
На ладони Хурхома появился домик, не больше яйца голубиного. Окошечки с резными наличниками, крылечко с точеными опорами, дверь на петлях навешена. Отворяется дверь, и выходит на крыльцо баба в красном сарафане, с полотенцем на руках.
— Хлебом-солью встречает, — пояснил Хурхом.
Разгорелись глаза у Ванюшки: экая диковинка! Брал он у купца Микулина часы в починку. Там каждый час кукушка из дверцы выглядывает и кукует. Тоже хитро сделано. Но часы большие, а здесь… С часами теми была морока. Долго выпрашивал у купца, чтобы доверил починить, а тот свое: «Хуже спортишь. Не тебе чета мастера нос совали. Не сумели». Едва упросил. Всем на удивление починил тогда Ванюшка часы. А теперь ему распознать бы тайны этого крошечного домика.
— Кто сделал-то? — спросил он.
— Есть такой мастер, Тимошей прозывается. Бурлаки его каждую путину на Низ зовут. Не идет с ватагой. Разные чудные игрушки вырезывает.
Дал новый приятель Ванюшке домик до утра. Три свечи спалил молодой Кулибин в своей боковушке. Утром насыпал в отцовской лавке меру муки для Хурхома.
— Это я тетке Устинье отдам, — сказал рыжий. — Мы с Тимошей на постое у нее.
После этого ходили Ванюшка и Хурхом пильные мельницы смотреть. Вода крутит колеса, а от колес пилы в действие приходят. Бревна на доски пилят. Сам бы Иван постеснялся и близко подойти, а у Хурхома всюду свои люди: «Глядите, ребята, за погляд денег не берем».
Вскорости сделал Иван игрушечную мельницу, и она по-настоящему молола муку, когда поставили ее в овраге на ручье.
— Нам бы большую такую мельницу, — говорил Хурхом, — каждый день сытые были бы.
…Теперь ждал Ванюшка своего друга. Что-то долго покупает Хурхом угощение для звонаря Филимона.
Хурхом прибежал запыхавшись. В руках он держал румяные пироги.
Дверь в сторожку оказалась незапертой. Ребята вошли. С полатей под самым потолком торчали две босые ноги-жерди. На столе стоял чугун с недоеденной кашей.
— Эй, дядя! — крикнул Хурхом.
Ноги не пошевелились.
— А, черт! — сплюнул Хурхом. — Дрыхнет как убитый.
Хурхом заколотил по чугуну оловянной ложкой.
Ноги на полатях задрыгались, точно отбивались от мух.
— Не тот дергаешь…
Наконец показался голый череп Филимона. Звонарь все понял и сделался злым. Он сполз с полатей, зачерпнул из кадки берестяным черпаком, выпил.
— Ну?
— Дядя Филимон, мы вам пирогов принесли, — заюлил Хурхом.
Звонарь сел на лавку, широко раскинул ноги-жерди.
— С чем пироги-то?
— С требухой, эвон какие жирные! — Хурхом надломил один и проглотил слюну.
Звонарь затолкал в беззубый рот пирог, сделал гримасу.
— Пакость какая-то.
Но пирог исчез, а за ним последовал в утробу и второй.
— Зачем пришли?
— Вон Иван хочет на колоколах играть научиться. Айда, говорит, к дяде Филимону, никто лучше его тилим-бом не умеет.
Филимон заерзал на лавке.
— А кто он есть такой, чтобы о моем художестве судить?
— Иван-то? Отец его лавку мучную имеет, а сам он мельницы строит.
— Ну и дурак! Мельницы и без него построят. Для чего, отрок, бог дал нам уши?
— Чтобы слушать, — быстро сообразил Хурхом.
— Базарную брань тоже можно слушать. Уши нам приставлены для того, — поднял палец Филимон, — чтобы божественную музыку внимать.
— Правильно! — подхватил Хурхом. — Пока мы шли сюда, Иван мне то же самое говорил.
Если бы сорвать тряпки с оконца и пустить дневной свет в грязную лачугу звонаря, увидел бы тогда Филимон краску на лице Ивана, но в сторожке был полумрак, и звонарь принял все за чистую монету. После четвертого пирога хозяин явно подобрел.
— У кого брал эту пакость? — спросил он, облизывая пальцы.
— У тетки Лукерьи, что доводится кумой…
— Мне хоть самому сатане, — перебил Филимон, — а разбойница и есть разбойница. Собачьи потроха в пироги запекла.
«А сам все сожрал», — подумал Хурхом, снова проглотив слюну.
Пироги помогли: пригласил Филимон ребят к заутрене звонить.
…Не спалось в эту ночь Ивану. Экий, поди, чудный механизм там на колокольне. Разобрать бы его и зарисовать каждое колесо, каждую ось, чтоб потом подобие таким часам сделать. Нижегородские часовщики Афанасий Анисимов и Иван Родионов и те из дерева часовые детали вырезают, а на колокольне, верно, из металла литые. Купил Иван на базаре книгу ученую: «Краткое руководство к познанию простых и сложных машин, сочиненное для употребления российского юношества». Так в книге только про железные машины сказано. А где они в Нижнем, железные-то? Одни часы на Рождественской церкви. Вот бы сделать такую машину, которая мельницы крутила, суда толкала, и за надобностью в телегу бы ее можно было запрягать. Хурхом говорит: «Ты голова, Ивашка, все можешь». А отец другого мнения: «Нече баклуши бить, к делу надо приучаться». Растоптал отец сапогами пильную мельницу, да еще высечь посулил. «Вон дубина какая вымахала, а на уме игрушки детские!» Посадил в лавку мукой торговать, но и тут у Ивана без художеств не обошлось. К двери колокольчик подвесил, а сам в закутке пилит да строгает. Как покупатель через порог — тренькает колокольчик. Выбегает Иван, руки о фартук вытирает. «Что прикажете?» От такого треньканья совсем взбеленился отец: «Не лавка, а заблудшая корова!»