Иван Петрович подумал и продолжал:

Кулибин не мог представить, как будет читать эти стихи перед матушкой-государыней. Оторопь возьмет. И снова бежит перо по листу бумаги…

Чем дальше писал Иван Петрович, тем меньше появлялось помарок на листе. Как и любое дело, ода увлекла его…

Утром подкатил к воротам Аким на паре лошадей.

— Петрович! — застучал он кнутом в окно. — Сбирайся, Михайло Андреевич в городе дожидается.

«Вот и настал час ехать к царице». Всегда собранный, аккуратный, Иван Петрович: почему-то не мог найти нужные вещи.

Наталья зазвала Акима в дом, угостила чаем. Он, покачиваясь, точно на козлах, рассказывал новости:

— Приплыла матушка-государыня. И с ней видимо-невидимо господ. Сама-то в архиерейском доме почивать изволила. Народ ждал: бочки с вином выкатят или деньги кидать будут. До самого темна все ждали — так и разошлись, несолоно хлебавши.

Аким говорил по обыкновению неторопливо, обстоятельно, будто дом на века строил.

— Вчерась одно дело худое вышло. Только матушке-государыне на пристань ступить, обронила она грамотку, в которой, если молве верить, были всякие послабления радетелям старой веры. Один гребец возьми да и нырни за грамоткой. Хоть и солнце светило, вода холоднющая. Матушка пять рубликов пожаловать этому гребцу приказала. Ну, приказала, и ладно бы. Так ведь вспомнила за обедом, спрашивает: «Отдали гребцу обещанную награду?» Побежали искать этого рыжего. А оказалось, тот парень из беглых. В солдаты теперь ушлют. Матушка-то спросила и забыла, а парню на всю жизнь муки.

— А грамотка? — спросила Наталья.

— Расплылись, сказывают, чернила, разобрать ничего невозможно. Наш-то хозяин, Михайло Андреевич, очень кручинился.

Алексей тем временем сносил в тарантас оптические приборы и электрическую машину, которые вместе с часами должны демонстрироваться императрице.

Возле архиерейского дома долго ждали приема, Екатерина обедала, потом отдыхала, потом писала письмо Вольтеру. В письме она жаловалась на скуку вдалеке от столицы. Когда розовый конверт был отправлен с курьером, Екатерина почувствовала себя одинокой. Она позвонила и велела пригласить обещанных ей купца с затейным мастером.

Вошли граф Орлов, Костромин и Кулибин. Екатерина сидела в кресле и благосклонно улыбалась.

Иван Петрович поклонился неловко.

— Господин Аршеневский говорил мне о вас. Вы купец…

— Михайло Андреев Костромин.

— Нет ли каких притеснений торговым людям на Волге?

— Как можно, матушка-свет — надежда наша, — поспешно ответил Михайло Андреевич.

— А это и есть искусных дел мастер?

— Ваше величество, — продолжал Костромин, — Иван Кулибин, способный ко многим художествам, он складно сочиняет. Если вы изволите…

Екатерина кивнула.

«Только бы конфуза не вышло», — подумал Иван Петрович и начал: — «Воспой России к щедрому богу…»

Екатерина слушала, подперев щеку рукой.

— Похвально, — похлопала она в ладоши, когда Иван Петрович закончил. — Что вы мне хотели показать?

По сигналу Орлова внесли оптические приборы и электрическую машину.

— Вот, матушка-государыня, полюбуйтесь, какие с божьей помощью Иван Кулибин часы спроворил. Музыку должны играть, только не поспел к вашему приезду, — усердствовал Михайло Андреевич.

Царица осмотрела часы, приборы, похвалила работу.

— Граф, — обратилась она к Орлову, — определите Ивана Кулибина на службу при Академии наук. Он нам еще что-нибудь сделает.

В метельном феврале 1769 года по вызову графа Владимира Орлова Костромин и Кулибин явились в Петербург. Граф принял их любезно, сказал, что ее величество 1 апреля будет смотреть их художества. После чего состоится назначение Ивана Петровича в мастерские академии.

Кулибин ехал с надеждой сразу получить место. Не терпелось скорее увидеть станки механических палат, станки, которые делал своими руками еще Андрей Константинович Нартов. Наслышан был Иван Петрович об этом человеке: личный токарь Петра Первого! Человек этот мог на токарных станках такие «розы» вытачивать, что царь весь мир ими удивлял. Рассказывали, будто Петр послал своего токаря в Англию уму-разуму поучиться. Поехал за море Нартов, искал, искал мастера настоящего, да так и не нашел. Потом описал Петру, что английские токарные мастера ничем не лучше русских.

Еще в Москве, у часовщика Лобкова, узнал Иван Петрович, что есть такие станки, на которых резец держать рукой не нужно, а ставится оный в механическую держалку-суппорт и двигается по зубчатке. Изобрел такое Нартов.

Кроме того, в мастерских делал заказы великий русский ученый Михайло Васильевич Ломоносов, и мастера, должно быть, помнили его. А к Ломоносову Иван Петрович относился с особым благоговением. И будь в живых Михайло Васильевич, поклонился бы ему до земли.

Костромин времени даром не терял: спозаранку отправился на биржу, чтобы повстречаться со столичным купечеством, повидать радетелей старой веры, заключить выгодные сделки.

Достал Иван Петрович из сундучка часы яичной формы. Лишний раз оглядеть нужно, чтобы конфуза перед царицей не оказалось. Два года отлаживал их Иван Петрович. Некоторые детали сменил. Теперь часы и время определяли, и мелодии исполняли, и фигурки в чертоге двигались, сцены мистерии показывали. Порой самому Ивану Петровичу дивно: своими ли руками сделано?

Накануне отъезда Костромин перед нижегородскими купцами Извольским и Осокиным часами похвалялся. У тех глаза разгорелись.

— Сколь хочешь возьми, только продай часы!

Костромин бороду оглаживал:

— Матушке-царице обещаны. Слово наше верным будет. Не из корысти мы с Ванюшкой их мастерили, благодетельницу нашу хотели порадовать. Таких часов и в заморских землях, поди, нет.

«Уж не Олень ли золоторогий помог мне сотворить такие?» — думал Иван Петрович. Вспоминались часы, которые на Успенском съезде делал: одни — из дерева, трое — из меди. Теперь они детскими игрушками казались. В мечтах были другие часы — для звездочетов: чтобы показывали весь годовой календарь до секунды, фазы луны, восход и заход солнца. До мельчайшей подробности были продуманы эти планетные карманные часы, много удивительнее часов «яичной фигуры».

— Подковать Оленя на все три гвоздя надо, — проговорил Иван Петрович.

— И-и-и, батюшка, какая надобность оленя ковать! — оторвалась от рукоделия вдова чиновника Бородулина, у которой нижегородцы встали на постой. — Что-то я не слыхивала про подкованных оленей…

— Сказка есть такая, Дарья Семеновна, про Оленя золоторогого, которого мастер должен ладно подковать.

— В сказках мало ль чего наплетут, — отмахнулась Бородулина, — про ковер-самолет, скатерть-самобранку…

— В каждой сказке есть свой смысл… Не так ли, Дарья Семеновна? Летают птицы, отчего бы и человеку не полететь…

— Христос с тобой, — перекрестилась хозяйка, — разве человек в небо подняться может?

— Дарья Семеновна, давно ли ваши часы время не показывают? — кивнул Иван Петрович на простенок.

— Ой, одна морока с этими часами. Сам еще покупал. Большие деньги плачены. Где теперь мастера брать?

— А что, можно и взглянуть на досуге.

Дарья Семеновна с недоверием посмотрела на постояльца.

— Петрухе Кесареву присоветовали снести. В инструментальной палате он, при академии.

— Отчего же вы не снесли Кесареву?

— И-и-и, занятый он. Гляделки делает. На небо смотреть. Куда какие дотошные ныне ученые-то. Сказывали, по Неве в город целую гору привезут в 150 тысяч пудов. Царица-матушка Петра Великого почитает. На этой глыбище будет он на коне сидеть посреди города.