4-е, для отправления препоручаемых ему дел от Академии должен он быть в механической лаборатории до полудни, а послеполуденное время оставляется на его собственное расположение, однако с тем, чтоб временем и после полудни приходил в препорученные ему палаты для надзирания, все ли художники и мастеровые должность свою и порядочно ли отправляют. В работах, которые он, Кулибин, для Академии исправлять будет, в помощь употреблять ему академических служителей, а при работах, кои он для себя будет делать, дозволяется ему употреблять вольных. В бытность его при Академии определяется ему жалованье 350 рублей в год, начиная с 1-го января 1770 года, и для удобнейшего отправления должности своей отвесть ему при механической лаборатории квартиру. Сверх сего, ежели из определенных к нему для обучения мальчиков доведет он одного или некоторых до такой в художестве своем степени, что они сами без помощи и показания мастера в состоянии будут сделать какой-нибудь большой инструмент, как, например, телескоп или большую астрономическую трубу от 15-ти до 20-ти футов непосредственной доброты, тех, что по свидетельству Академии оный в дело употреблять можно будет, то за каждого мальчика Академия обещает ему в награждение сто рублев, а ежели кто из приданных ему для обучения сделает инструмент, добротою равный тем, каковы он сам делает, тогда Академия обещает ему большее награждение, глядя по инструменту, который сделан будет. Впрочем, волен он, Кулибин, оставить службу при Академии, когда заблагорассудит».

Этот документ Кулибин скрепил следующей подписью:

«Предписанные мне в сих кондициях должности со всяким моим усердием и ревностию и как того присяга моя требует исполнять обязуюсь и буду. Января 2 дня 1770 года. Нижегородский купец Иван Кулибин».

В тот же день механик был приведен к присяге. Начался новый период в его жизни.

Ночь Иван Петрович спал плохо. Думалось о работе в — мастерских, о карманных планетных часах, о машине с вечным движением. Какая это будет машина? Сколько потребуется зубчатых колес, чтобы передавать незатухающее движение? Будет такая машина — запрягай ее в телегу. Она может приводить в действие станки, двигать водоходы. В часах механизм толкает пружина. Маятник в часах без пружины или противовеса останавливается. Противовес — это груз, заставляющий вращаться зубчатое колесо механизма. Замкнуть вращение зубчатых колес, пустить движение по кругу…

Заснул Иван Петрович под утро. Видит: из лесной чащи выбегает Олень с ветвистыми рогами. Сам статный, головка гордая. Остановился неподалеку, копытцем стук-стук.

— Пришел я к тебе, Иван-мастер, хоть ты и сделал пока только одни знаменитые часы, но таких ни один художник на всей земле пока не сделал. Большой тонкости работа. И за это оставил бы я тебе золотые рога, но настоящему мастеру не нужно золото. Мастеру нужна долгая жизнь, чтобы успеть показать все свои художества и научить других. Ты слышишь, Иван-мастер?

— Слышу, слышу, — спешит заверить Иван Петрович.

И вдруг исчезает Олень, а вместо него Ванюшка Шерстневский верхом на помеле. Сидит, шапкой машет, кричит что-то. Оторвался от земли и пошел кружить, а сам хохочет, голову запрокинул. «Леший этакий!»

Только глаза открыл Иван Петрович — наяву Шерстневский:

— Едва нашел тебя, учитель. Спрашиваю по улице: «Где великий мастер проживает, которого сама царица из Нижнего велела привезти?» — «Не знаем», — говорят. «Как так не знаете? Ивана Петровича Кулибина не знаете? Погодите, он вам такого понатворит». У сторожа в академии только и узнал, где старообрядец в длинно-полом кафтане проживает.

— А ты, Ванька, настоящий бес. И во сне я тебя на помеле видел.

— Эх, если бы, Петрович, ведьма какая помело мне свое на время уступила — весь свет бы облетал. До тех пор бери меня, Петрович, к себе в мастерские, верой-правдой служить буду.

Третьего января Иван Петрович вошел в мастерские начальством. И мастера и ученики встречали его поклонами. Может, кто и не хотел, чтобы мастерскими управлял заезжий, но внешне не выдавал себя. К тому же предшественником Кулибина был Рафаил Пачекко. Человек совершенно чужой и бестолковый. При нем механическими палатами руководил главным образом мастер Чижов. Чижову за малое жалованье суетня надоела, и он с большим удовольствием вручил Кулибину журнал с записью изготовляемых и ремонтируемых приборов и инструмента. В журнале оказались десятки наименований: часы солнечные с компасом, микроскоп нового манера, полуторафутовые грегорианские телескопы, шестидюймовый микроскоп, весы точные, глобус из красной меди…

В обед, когда Иван Петрович писал академическому начальству о том, что из заказанного уже сделано и что будет изготовлено в ближайшие дни, подошел Игнат:

— Извиняй, Петрович, хочу тебе сказать кое-что. Здесь у нас ухо востро надо держать. Обжулили тебя по неопытности. Они тебе 350 рубликов в год пожаловали, а работу за троих навалили, в то время, как Рафаилка ежегодно 500 рубликов получал — при дармовой квартире, отоплении и освещении. Да еще академия для него человека содержала в услужении. Вот и прикинь, Петрович, во что обходился академии этот Пачекко? А тебе еще за часами смотреть. Мастер Томус эту работу за сто пятьдесят рубликов справлял. Ну и главная твоя работа за мастера Чижова! Так что крепко тебя нагрели, Петрович. Квартиру дали, а о дровах даже не заикнулись. Хотя матушка-зима вон как берет до нутра.

Понимал Иван Петрович, что обвели его вокруг пальца. Костромин бы сказал: «Как отец твой простофилей был, так и ты у него растяпа». Надо было привозить семью из Нижнего, обосноваться хозяйством. Вспомнил Иван Петрович сон с золоторогим Оленем: «Настоящему мастеру не нужно золото…» Всюду — и на базаре и в лавках — такие ужасные цены. Город строится. Людей нагнали полным-полно. Невмоготу окрестным крестьянам всех прокормить. Вот и растут на все цены. А жалованье в два раза ниже положили. Между тем работы было столько, что успевай поворачивайся. И скоро Иван Петрович понял: определенное ему после полудня время останется только на бумаге. То и дело приходили в мастерские ученые, требовали ускорить изготовление или ремонт приборов. Постоянно снаряжались экспедиции, для которых спешно делали инструмент. Военное ведомство требовало оснащать корабли приборами. Кроме этого, академическое начальство хотело иметь от мастерских доход. Поэтому приходилось изготавливать термометры, барометры, зрительные трубы для продажи. Академик Фус, выпучив глаза, спрашивал:

— Почему все только и занимаются телескопами, будто науку интересуют одни звезды? А в микроскопах тысячи недостатков.

Вместе с Леонардом Эйлером Фус разработал ахроматический объектив для микроскопа и теперь хотел, чтобы все занимались этим объективом.

Иван Петрович записывал заказы в журнал, старался как можно точнее определять сроки исполнения. Но вдруг оказывалось, что отсутствовали необходимые материалы. Приходилось с поклоном ехать на заводы, а потом завершать работу при свечах.

Кулибин оборудовал для себя в инструментальной мастерской верстак. Конструкция его была необычной. В нужный момент площадь его увеличивалась в два раза, столешня могла быть установлена под углом. К верстаку крепилась доска для чертежных работ. В ящиках имелись ячейки для инструмента.

— Мудрый волгарь к нам пожаловал, — замечали мастеровые.

Первой самостоятельной работой Кулибина после принятия его в мастерские был двухфутовый телескоп. Прибор не очень сложный. Но Кесарев предупредил: принимать будет профессор астрономии Степан Яковлевич Румовский, а этот у кого хочешь найдет недостатки. Иван Петрович вложил в телескоп все свое умение. И когда Румовский осматривал изделие, то только гмыкал себе под нос. Потом спросил:

— Так вы и есть Иван Петрович Кулибин?

— Я.

— Очень рад, очень рад. У меня нет замечаний по вашей работе. Разрешите пожать вашу руку.

А спустя несколько дней в мастерские вошел старик в малиновом камзоле поверх белоснежной рубахи. За локоть его поддерживал человек помоложе, имеющий со стариком большое сходство.