Для понимания «книги господина Кюстина» (и реакции на нее Тютчева), которая, по выражению М. Кадо, в некоторых отношениях напоминает «черный роман», важно вернуться к отмеченной выше завороженности автора религиозностью, величием и мощью русского народа и государства, тайну которых он не стремится разгадать, а, напротив, как бы заслоняется от них, растворяет их в негативной беллетризованной публицистике, всюду выделяя и подчеркивая в своих размышлениях и «историях» прямо противоположные стороны ничтожества и пустоты национального русского бытия. Министр народного просвещения С. С. Уваров, готовя так и не осуществленный проект фундаментального историософского опровержения сочинения французского путешественника, вопрошал по этому поводу: «…если бы общество, насчитывающее 60 миллионов человек, было устроено так, как утверждает автор, и на тех основаниях, какие он ему приписывает, оно не смогло бы просуществовать и суток. Сам же факт, что оно существует, обладает устрашающей мощью и развивается, доказывает, что начальная посылка книги неверна, что рассуждения автора противоречат и реальности, и его собственным выводам ‹…› и если Россия хотя бы на мгновение приняла бы тот облик, который приписывает ей г-н де Кюстин, она давно бы уже рассыпалась с ужасным грохотом» (цит. по: Мильчина В. А., Осповат А. Л. Петербургский кабинет против маркиза де Кюстина: Нереализованный проект С. С. Уварова // НЛО. 1995. № 13. С. 274–275).

По убеждению С. С. Уварова, страницы возможного опровержения «России в 1839 году» должны быть «проникнуты глубоким знанием нашей страны и пониманием важнейших исторических принципов, лежащих в основе ее устройства», что принципиально отвергнуто А. де Кюстином. В превратно-укороченной методологии последнего Россия, вынужденная на протяжении многих веков защищаться от агрессий мирового масштаба (в том числе и наполеоновской) и спасать Европу от азиатских вторжений, выставляется именно таким захватчиком по самой своей природе и как главная угроза западной цивилизации. Словно солидаризируясь с С. С. Уваровым, Тютчев полагает, что такой «водевильный» подход с его «противоречивой» и «перевернутой» логикой опровергается по сути полнотой исторического знания и его соответствующей религиозно-философской интерпретацией. Именно антикюстиновская, «длинная» и «полная» методология лежит в основе историософской публицистики Тютчева. Возражения А. де Кюстину носят и конкретный (хотя и открыто не обозначенный) характер (см. далее коммент. к разным статьям). Они, как и тютчевский подход в целом, не теряют своей актуальности, поскольку «Россия в 1839 году», выдержавшая в 40-х годах XIX в. более двадцати изданий в Париже, Брюсселе, Лондоне, Лейпциге, Копенгагене и Нью-Йорке, до сих пор остается своеобразной настольной книгой русофобов. О поэтическом споре Тютчева с А. де Кюстином в стих. «Эти бедные селенья…» см.: Воропаева Е. Тютчев и Астольф де Кюстин // ВЛ. 1989. № 2. С. 102–115.

…умственного бесстыдства и духовного разложения — характерной черты нашей эпохи… — Здесь Тютчев впервые обнаруживает свойственное его мышлению внимание к выявлению не видимого для большинства скрытого отрицательного потенциала в новейших гуманистических, реформаторских, эмансипаторских, научно-материалистических устремлениях и идеях своего времени, к снижению психического уровня человека и обесцениванию духовного содержания его деятельности. В дальнейшем он в самых резких выражениях и в том же смысле оценивает нравственное состояние современного общества («все назойливее зло», «век отчаянных сомнений», «страшное раздвоение», «призрачная свобода», «одичалый мир земной»), которое утрачивает абсолютную Истину и религиозные основания жизни, заменяя их мифами прогресса, науки, разума, народовластия, общественного мнения, свободы слова и т. п., маскируя обмельчание и сплошную материализацию человеческих желаний, двойные стандарты, своекорыстные страсти и низменные расчеты.

(«Хотя б она сошла с лица земного…», 1866).

«Не плоть, а дух растлился в наши дни», — пишет поэт в стих. «Наш век» (1851), присоединяясь к наиболее чутким к оборотным сторонам «прогресса» русским писателям и мыслителям XIX в.: Пушкин — «наш век торгаш»; Е. А. Боратынский — «век шествует путем своим железным…»; А. И. Герцен — мещанство как последнее слово цивилизации; Н. Ф. Федоров — «ад прогресса» и т. д. и т. п. К. П. Победоносцев, говоря о демократии и сопутствующих ей «учреждениях» и «механизмах», подчеркивал: «…никогда, кажется, отец лжи не изобретал такого сплетения лжей всякого рода, как в наше смутное время, когда столько слышится отовсюду лживых речей о правде. По мере того как усложняются формы быта общественного, возникают новые лживые отношения и целые учреждения, насквозь пропитанные ложью» (Победоносцев. С. 123). Примечательно, что тютчевская характеристика «нашего века» совпадает с выводами почитавшегося Тютчевым митрополита Филарета, который отмечает усиленное стремление к невнятным реформам при утрате духовного измерения жизни, когда люди становятся невосприимчивыми к добру и красоте, правде и справедливости и в отсутствии опоры на высшие религиозные принципы Откровения и Истины ищут свободы не на путях подлинного совершенствования, нравственного возрастания, достоинства и чести, а на путях интриг и революций (см.: Митрополит Филарет. Наш век // Творения митрополита Московского и Коломенского Филарета. М., 1994. С. 344–348).

Что же касается противников господина де Кюстина ‹…› то они ‹…› уж слишком простоваты… — Прежде всего имеется в виду К. К. Лабенский, российский дипломат польского происхождения, чья брошюра «Un mot sur l’ouvrage de M. le marquis de Custine intitulé “La Russie en 1839”» («Слово о сочинении маркиза де Кюстина под названием “Россия в 1839 году”») с подписью «Русский» увидела свет в конце сентября 1843 г. в Париже, затем переведена на нем. и англ. яз. и переиздана в 1845 г. 14, 16 и 17 ноября 1843 г. в фурьеристской газ. «Démocratie Pacifique» печатались также возражения Кюстину С. П. Убри под псевдонимом Гюстав Еке. Вскоре затем появилась анонимная брошюра «Encore quelques mots sur l’ouvrage de M. de Custine “La Russie en 1839”» («Еще несколько слов о сочинении г-на де Кюстина “Россия в 1839 году”»), которая принадлежала перу М. А. Ермолова, жившего во Франции и занимавшегося переводами (в частности, произведений А. С. Пушкина на фр. яз.). Подразумевается еще русский журналист, филолог, публицист Н. И. Греч, опубликовавший в конце 1843 г. в Гейдельберге свое возражение Кюстину на нем. яз. («Über das Werk “La Russie en 1839” par le marquis de Custine. Aus dem Russischen übersetzt von W. von Kotzebue» — «О сочинении маркиза де Кюстина “Россия в 1839 году”. Перевод с русского языка В. фон Коцебу»), а в начале 1844 г. в Париже на фр. («Examen de l’ouvrage de M. le marquis de Custine intitulé “La Russie en 1839”. Traduit du russe par Alexandre Kouznetzoff» — «Рассмотрение сочинения маркиза де Кюстина под названием “Россия в 1839 году”. Перевод с русского Александра Кузнецова») (о деятельности Н. И. Греча в качестве активного критика сочинения А. де Кюстина см.: Деревнина Т. Г. Книга А. де Кюстина «Россия в 1839 году» и ее читатель в России и за рубежом в 40-х годах XIX века // Федоровские чтения. 1976. М., 1978. С. 135; см. также: Темпест Р. Философ-наблюдатель маркиз де Кюстин и грамматист Николай Греч // Символ. 1989. № 21. С. 195–211). В поле зрения Тютчева наверняка попало и опровержение корреспондента Министерства народного просвещения в Париже Я. Н. Толстого, который под псевдонимом Яков Яковлев издал на фр. яз. в Париже в январе 1844 г. брошюру «”La Russie en 1839” rêvée par M. de Custine, ou Lettres sur cet ouvrage écrites de Francfort» («”Россия в 1839 году”, пригрезившаяся г-ну де Кюстину, или Письма из Франкфурта об этом сочинении»).