- Растяпа, - сказал он. - Любой школьник знает, что перед посадкой уравнивают потенциалы...
Биосферы по-прежнему не чувствовалось, только со стороны корабля веяло больным теплом регенерирующих биосистем, да откуда-то из-за горы тоже вроде бы просачивались крохи тепла, но это могло быть и просто дуновением ветра. Не различишь, не поймешь.
- Ну, а теперь, - вслух сказал Родион, - не будем ждать, свесив ноги с люка, как любит напутствовать перед стартом всех новичков Оболевский, когда плавно покачивая ободками прямо перед вами шлепнется летающее блюдце, подумает, задребезжим и, распавшись на составные части, выпустит из своего чрева супружескую троицу сиревеньких псевдоразумных с благотворительными намерениями...
Он оглянулся в последний раз на сплюснутый, осевший корабль, на роботов-ремонтников, распростертых на солнце, оживающих и уже начинающих перемигиваться, вскинул на спину рюкзак с широкими лямками-присосками и начал восхождение.
- До самых снегов, - загадал он, и поскакал по камням быстрым тренированным шагом. С камня на камень, тут короче, тут можно срезать, а здесь просто прыгнуть, чтоб за эту щель руками, чтоб подтянуться и, снова оттолкнувшись, сильно, ногами, перелететь на уступ, а с него дальше, нет, не сюда, этот камень не выдержит, развалится, осыплется, а на этот, черный, базальт с крапинками, а с него можно вот сюда и сильно качать, чтобы он вниз, чтобы обвалом, с пылью, грохотом, а тут, наверное, и с молниями...
Через полтора часа Родион добежал до кромки снега, немного по нему, сорвал рюкзак, тот отлетел куда-то в сторону и исчез, а сам облегченно, всем своим разгоряченным телом, повалился в сугроб. Лицом вниз, затем повернулся на спину. Пар огромными клубами вырвался из бешено работающих легких, в груди клокотало, и он, приподнявшись на лопатках, заорал во всю глотку:
- Прек-рас-но! - и тут же наглухо захлопнул рот, Сейчас дышать только носом, так надо, так лучше, дышать глубже и реже. Родион закрыл глаза и почувствовал, что снег тает от его жаркого тела, топится как жир на сковородке, а сам он погружается в сугроб все глубже и глубже. После него тут останется ледяной полуслепок, след йети для местных сиревеньких псевдоразумных. Если бы они тут жили... Он живо представил их: один, в осьминожьей форме амебы, с редким венчиком прямых рыжих волос, с тремя круглыми, выпуклыми, плавающими по всему телу глазами, метался вокруг ямы, азартно замеряя ее быстро появляющимися и исчезающими ложноножками - вот так, теперь вот так и еще вот так и так - и что-то лопотал, то скорострельно, то протяжно, а остальные, отдуваясь, степенно стояли в стороне, изредка кивая головами. Те, что стояли, сложив ложноножки на кругленьких, оформившихся животиках с дырочками-пупиками, презрительно фыркали и бормотали нечто скептическое, а остальные дрожали венчиками и благоговейно лупали вытянувшимися на полтела глазами. Родион хотел было подмигнуть мятущемуся псевдоразумному - привет честной компании! - открыл глаза, но они все почему-то разбежались во все стороны, тенями попрятавшись между камней.
- Ну, я так не играю, - обиделся он и встал. Растопленный снег ручейками сбежал с одежды и собрался лужицей у ног. Запрокинув голову, Родион посмотрел на серо-желтое, пятнами, небо, на неяркое, рассыпающееся искрами, как бенгальский огонь, солнце и подмигнул. Хотел еще поребячиться, крикнуть солнцу нечто детско-восторженное... как вдруг всей спиной ощутил толчок. Мягкий плотный удар живой теплоты. Причем, не проста биосферы, а жилья или чьего-то логова, тут, прямо за перевалом, чуть в сторону от вершины. Тепла живого присутствия.
Он обернулся, постоял немного, прислушался, примерился к нему, оценил и пошел прямо на него, уже собранный и серьезный, как и полагается разведчику.
Сразу же за отрогом открывался вид в межгорье: внизу, наверное, была долина - оттуда как из духовки ударило в грудь теплом жилья, - но видно ее не было. Закрывали широкие каменные террасы. Осторожно, чтобы не вызвать осыпи, он начал спускаться и, обогнув одну из скал, увидел самый настоящий, изумрудно-зеленый, с разноцветными кляксами цветов альпийский луг. В левом углу долины под отвесной скалой стояла хижина, перекошенная, сколоченная из чего попало, но все-таки самая что ни на есть реальная хижина, а не каменное логово какой-нибудь местной студенистой твари. А рядом с ней паслась обыкновенная земная корова. Пегая буренка с девичьими ресницами.
Форпост... От неожиданности Родион остановился, екнуло сердце, он сразу же ошалел - сорвал с себя рюкзак, бешено завертел его за лямки вокруг себя и покатился вниз, прямо на корову, со скоростью экспресса. Бедное животное перестало жевать и недоуменно уставилось на Родиона; а когда он налетел вихрем - отпрыгнуло в сторону. Но Родион успел поймать ее за холку Родёмная моя животина! - со смехом повалил ее на землю и заорал: Буренушка-коровушка, кормилица-матушка! Дай напиться молока, милая ты ладушка!
"Кормилица-матушка" взревела дурным голосом, завращала глазами и замолотила по воздуху копытами. Родион захохотал, отпустил ее, и она, вскочив, ужасным аллюром, вскидывая ноги на все стороны света, отбежала на безопасное расстояние и оттуда уставилась на него.
Тронутый на мою голову, всем своим перепуганным видом говорила она, страшно сопя. Родион еще сильнее расхохотался.
Сзади тихо скрипнула дверь, но он услышал, перестал смеяться и обернулся. Из хижины вышел поджарый, темнокожий, совершенно лысый мужчина в страшных лохмотьях. Он сощурился, безразлично посмотрел на Родиона, корову, привычным жестом подтянул повыше, до голого пупка, рвань брюк и, вытащив из кармана молоток, сошел с крыльца. У стены хижины валялась груда упаковочных ящиков, он не торопясь подошел к ним, выбрал один и принялся не спеша его разбивать.
Улыбка сползла с лица Родиона. Что-то, что-то здесь не так... Хижина из каких-то обломков, старых, погнутых пластметаллических листов, сбитых досками; без окон; дверь была когда-то крышкой огромного контейнера с остатками надписи "...eat Corp oration", и сам хозяин, худой босой человек в рваных обтрепанных брюках и без рубашки.