- Ну, идите, идите, - тихо говорил ефрейтор Любов. - Чего жмётесь в лесу?! Идите... - И он вполголоса сквозь зубы пропустил злое, крепкое слово.

И, словно по его вызову, опушка леса вдруг оживилась. Цепи немецких солдат двинулись по полю. Нагнувшись, солдаты бежали густо, надеясь одним броском пересечь открытую местность.

- Приготовиться! - скомандовал комендант.

Несколько пулемётов отчаянно стрекотали на правом фланге, поддерживая передвижение солдат. Но сзади ДОТ-а, в стороне города, затаилась тишина. Колючая проволока, окружающая ДОТ, была искусно скрыта в кустарниках.

Густая цепь немцев надвигалась на укрепление, не подозревая о нём. Солдаты бежали молча и не стреляли.

Они были уже на расстоянии прицельного винтовочного выстрела. А комендант всё выжидал. Он словно окаменел. Потом вдруг оторвался от щели, взмахнул кулаком и крикнул сильно и резко:

- Ого-онь!

В ту же секунду вздрогнули на столах пулемёты и забились оглушительной тяжёлой дробью.

Это было совсем неожиданно для немцев. Их бег мгновенно прекратился. Они падали вперёд на землю ничком, и невозможно было определить, кто падал от пуль и кто от страха. Через две-три секунды гитлеровцы снова выросли над полем. Такие же скрюченные, они бежали, но уже не к ДОТ-у, а назад. А пулемёты все били и били, срезая с поля бегущих. Пулемётные ленты, дрожа и прыгая, гнали в приёмники патроны. И люди у амбразур и щелей словно срослись со своим оружием.

У пулемётов работали Любов и Синицын. Анисимов, Горяев и Сибирко стреляли из винтовок.

- Стой! - скомандовал Усов.

Всё сразу умолкло. Комендант откинул голову, обтёр лоб и снова прильнул к щели.

За несколько напряжённых минут боя солдаты в первый раз взглянули друг на друга. Все молчали, ожидая слов командира.

- Хорошо! - сказал Усов.

- Добро! - повторил Любов.

Эта слова подействовали ободряюще и успокоительно. Сразу всё происшедшее показалось обычным и легко понимаемым.

- Приготовиться!

Гарнизон ожидал новой атаки. Но немцы, скрывшись в лесу, больше не показывались.

Рассветало. Свежий утренний ветер разогнал облака, и осеннее скупое солнце заглянуло в щель с восточной стороны. Серый дым низко стлался над полем.

5

В левом каземате у станкового пулемёта сидели двое - Горяев и Альянцев. Альянцев прибыл в отделение вместе с двумя сапёрами. Это было несколько дней назад, когда пулемётчики во главе с Усовым заступили на боевую вахту в укреплении.

Вдалеке, справа и слева, были слышны частые хлопки выстрелов и треск пулемётных очередей. Иногда тяжело ухали орудия. Горяев поминутно привставал на колено и смотрел через щель на чёрную полосу лесной опушки.

- Почему они не атакуют? - спрашивал Альянцев тихо.

Горяев не отвечал. Он сам удивлялся тому, что после второй атаки немцы успокоились. Может быть, они что-нибудь замышляют? Он подозревал, что и Альянцев думает об этом и тревожится. Пожалуй, Альянцев даже боится. Он сидит, втянув голову в плечи, и о чём-то думает.

Известие об окружении вначале тяжело подействовало на Горяева. Сознание сдавили невидимые клещи, и он думал - всё пропало. Но твёрдый голос сержанта Усова, спокойствие Любова, прежняя деловитость Анисимова - всё это ободрило его. Горяев признался себе, что они смелее и мужественнее его.

И, стыдясь перед этими людьми, он отгонял страх, старался говорить твёрже и спокойнее, так же, как они.

- Они могут разрушить ДОТ из орудий... - полувопросительно и в то же время полуутверждающе сказал Альянцев.

- Бросьте хныкать, - ответил Горяев.

- Почему наши не прорвутся к нам?

- Будет время - прорвутся.

- Они могут опоздать, - уныло проговорил Альянцев.

На этот раз Горяев искренне возмутился. Он понял, что Альянцев боится только за себя. Хотелось ответить этому человеку обидным словом, назвать его трусом, но Горяев сдержался и только сказал словами коменданта:

- Мы будем держаться!

Он вдруг поверил, что он может быть таким же, как Усов и Любов. Мы - это звучало сильно и придавало уверенность.

В каземат заглянул Сибирко и моментально исчез. Остались слова его песенки

Тогда всему ДОТ-у сквозь дым улыбались

Её голубые глаза

- Поёт, - с раздражением произнёс Альянцев и ещё больше съёжился.

Горяев улыбнулся. Раньше весёлость Сибирко ему тоже часто казалась неуместной. Но теперь он увидел, что связист всегда таков. Сибирко любил музыку. Он с первого раза улавливал мотивы, готов был часами просиживать у радиоприёмника и слушать концерты со всего света. У него была особенность: он по-своему неожиданно переделывал тексты песен и арий. Сейчас Сибирко пел, а два часа назад сосредоточенно и сердито стрелял из своей винтовки.

- Приготовиться! - послышалась команда Усова.

- Немцы! - сказал Ершов, пробегая около каземата.

- Опять... - встревоженно и со страхом прошептал Альянцев.

А Горяеву уже совсем не было страшно. Он хотел показать коменданту, что может быть мужественным. Он хотел, чтобы его сейчас видели мать и Леля. Они будут гордиться им.

- Не стрелять, - скомандовал Усов.

Горяев посмотрел в щель. Двое немцев осторожно пробирались к ДОТ-у между заграждениями, неся белые флажки.

- Убирайтесь ко всем дьяволам! - закричал Усов. - Стрелять буду!

- Русс, сдавайсь! - кричал немец, видимо, офицер. - Вы будете гуляйт, сдавайсь!

- Зато вы больше не будете гулять, если не уберётесь отсюда, - ответил Усов.

- Может быть, они ничего не сделают... - пробормотал Альянцев.

- Молчать! - закричал комендант.

- Уходите отсюда! - со злостью отрезал Горяев, сжимая ручку затыльника пулемёта. - Вы трус, вы боитесь! Стыдно, - добавил шёпотом.

- Русс, сдавайсь! - кричал немец. - Мы дадим, русс, жизнь!

Слова гитлеровца подействовали на Усова, как оскорбление.

- Считаю до трёх... раз... два...

Немцы, должно быть, неплохо понимали русский счёт. Они начали пятиться, потом быстро пошли, затем побежали.

- Три... - засмеялся комендант и скомандовал:

- Огонь!

6

Кто стрелял из станкового пулемёта, тот знает: это оружие недоступно для пехоты противника, пока есть патроны и жив хотя бы один пулемётчик. Кто попадал под огонь пулемёта, тот чувствовал его силу. А у гарнизона маленькой крепости патронов было достаточно, и пулемётчики твёрдо держали рукоятки затыльников.