Затем раздался звучный голос старого сенешаля. Возможно, именно так он звучал во времена второго сбора норманнов в Гастингсе.

– Клянешься ли ты, Эдмунд де Монтгомери, почитать Святую Церковь и верно служить ей? – громко вопрошал он. – Клянешься всегда быть послушным своему суверену, королю Вильгельму Второму? Обещаешь ли всегда выполнять свои обеты и уважать законы рыцарства? Будешь ли защищать слабых, если их дело справедливо? Станешь ли помогать в беде собратьям-рыцарям?

Эдмунд вспоминал, как после клятвы следовать всем этим рыцарским заповедям он должен был преклонить колени перед старым графом Аренделским. Болезненно гордый старик похлопал сына по затылку плоской стороной длинного нормандского меча. Затем граф прокричал все еще могучим голосом:

– Именем Бога я возвожу тебя в рыцарское достоинство! Подымись, сэр Эдмунд де Монтгомери!

Его прежний господин, королевский сенешаль Дувра барон сэр Ришар де Донфрон, помог ему подняться на ноги. И, возложив свои руки на плечи нового рыцаря, в свою очередь закричал:

– Будь гордым! Всегда оставайся гордым! Затем сэр Ришар нацарапал на его военном поясе:

«Головоруб». Так, еще будучи оруженосцем, окрестил Эдмунд этот меч, отбитый им у благородного пирата сэра Тэт де Лю [6]. Соратники тогда надели ему шпоры из позолоченной стали, а сэр Ришар поднес Эдмунду длинный, похожий очертаниями на коршуна нормандский щит. На нем кто-то довольно неумело изобразил леопарда, покрытого серебристой краской.

Совсем еще маленьким мальчиком Эдмунд не раз задавался вопросом, что означает эта эмблема и откуда она. Но никто ничего об этом не знал. Эмблема была так же стара, как и клан Монтгомери. В последующие годы молодой граф пришел к заключению, что когда-то давным-давно в непроходимых лесах Нормандии их предок, должно быть, повстречался с белым леопардом и убил его. С тех пор многие знатные лорды обзавелись штандартами с изображением орлиных или медвежьих голов. Или силуэтов грифонов и жирафов. Они несли эти штандарты перед собой, чтобы их сподвижники быстрее отличали своего господина на поле брани. Позднее такие изображения перекочевали на боевые знамена или боевые флажки. Они были значительно легче штандартов, и, естественно, их было легче переносить. Изображения зверей и птиц наносились на них уже красками.

Последним из даров, преподнесенных новому рыцарю, был нормандский шлем. Этот массивный головной убор из железа имел коническую форму и был оснащен для защиты носа стальной стрелкой.

Эдмунд тяжело вздохнул. Вернется ли когда-нибудь счастливое время, подобное тому, когда он, облаченный в тяжелую кольчугу, поднялся в седло «большого коня», чтобы получить десятифунтовую пику рыцаря? Как оглушительно приветствовали его рыцари, воины и просто зрители, когда новый рыцарь с возгласом: «Святой Михаил за Монтгомери!» – подбросил это оружие высоко в воздух, затем ловко подхватил его и стал наносить удар за ударом…

Пока рыцари громко выкрикивали военные команды, точно как во время боя, прекрасные леди посылали Эдмунду воздушные поцелуи, а трубы музыкантов отчаянно ревели.

Пленник заморгал, и радостные сцены тотчас исчезли. Эдмунд с удивлением вслушивался в странные звуки. Не сон ли это? Или игра воображения? О Боже! Перед воротами замка Агрополи трубил настоящий рог!

Еще два медных звука призывно прозвучали около сторожевой башни. Эдмунд поспешно встал. Через окошко он увидел, как непрезентабельный гарнизон сэра Вольмара, толкаясь, гурьбой вываливался из темного входа, подобно воронью из растревоженного гнезда.

Вояки все еще цепляли свои мечи и поправляли шлемы, когда появился сэр Вольмар. Он отдавал приказы, пытаясь облачиться в красный плащ, отделанный лисьим мехом. Гарнизон выстроился перед порталом в неровный ряд. Четверо сержантов поспешно открывали ворота.

Яркое солнце, проникавшее в темницу, слепило Эдмунда, но он продолжал наблюдать. Ему послышался знакомый стук подкованных железом копыт. В самом деле, во двор въезжал высокий, седой, с орлиным профилем кавалер в ярко-белой мантии поверх кольчуги. На груди был вышит ярко-красный латинский крест. Трудно было определить, какие чувства питает к сэру Вольмару Агропольскому вновь прибывший. Всадник держал себя отчужденно и надменно.

Со двора донесся стук копыт еще четырех коней – въезжали сержанты, крупные, груболицые парни. Их кольчуги из широких колец и стальные начищенные шлемы горели на солнце, составляя контраст с тусклым, покрытым пылью снаряжением воинов гарнизона. Когда сподвижники незнакомца отъехали в сторону, в воротах замка появилась белобородая фигура в черном. Это был монах, лицо которого скрывала тень. Перед собой он нес распятие из черного дерева с вырезанным на нем образом Спасителя из слоновой кости.

Вслед за монахом через несколько минут появились воины, -загорелые, покрытые пылью, числом около двадцати. Между тем рыцарь в белой мантии спешился и готовился уже отдать поводья своего коня охраннику…

И тут, сделав глубокий вдох, Эдмунд закричал во весь голос, взывая о помощи:

– На помощь! Au secours! Аи secours!

Рыцарь резко повернулся, и Эдмунд заметил, что у него не только недоставало левого глаза, но вся эта сторона лица была искалечена каким-то страшным ударом.

И снова еще громче узник подал голос, моля о спасении. Затем прислушался. Рыцарь в белой мантии поинтересовался, что это за крик.

– Пленник-идиот. Выдает себя за благородного человека, – презрительно пояснили ему.

– Но он говорит по-французски, – усомнился рыцарь. – Я хочу видеть его.

– Не теряйте драгоценного времени, сэр Тустэн, – пытался отговорить его хозяин башни. – Это умалишенный, совершенно потерявший разум.

– Вытащите-ка его. Я посмотрю, кто это как рыцарь взывает о помощи.

Незнакомец, по всему видно, бывалый воин, покачиваясь, прошел по освещенному солнцем двору.

Хмурый, покрасневший от волнения владелец Агрополи послал за ключами. Затем приказал двоим сподвижникам вывести пленника на солнечный свет.

– В чем дело? – спросил седой рыцарь. – Почему ты взываешь о помощи?

Рыцарь в белой мантии был почти такого же высокого роста, как и пленник; его единственный внимательный глаз холодно сверкал, словно был из отполированной стали.

Стараясь держаться прямо, Эдмунд вкратце сообщил данные о своем происхождении, назвал прежнее звание. Тогда вперед выступил монах. Подняв распятие, теперь свободно укрепленное у его пояса из сплетенных веревок, он, возвысив голос, потребовал:

– Поклянись перед этим крестом, что говоришь искренне и правдиво.

– Но в этом нет необходимости, святой отец, – мягко сказал Эдмунд. – Я уже дал слово рыцаря, что говорю чистую правду.

Под любопытными взорами неопрятного гарнизона крепости одноглазый рыцарь, шагнув вперед, снял правую перчатку.

– Сэр Тустэн де Дивэ, констебль графа Тюржи Второго из Сан-Северино, – представился он. – Я счастлив, что имею честь оказать помощь благородному человеку, находящемуся в беде. – Затем повернулся и, с длинным мечом на левом бедре, величественно двинулся к владельцу Агрополи. – Будь ты проклят, негодяй! – прогремел он. – Как ты посмел заточить дворянина, не представив его сначала на суд законного господина?

– Он мой пленник, – последовал уклончивый ответ.

– Значит, ты победил сэра Эдмунда в рыцарском единоборстве? – допытывался одноглазый рыцарь.

– Он мой пленник, – упрямо твердил владелец крепости.

– Ты не даешь прямого ответа!

Кольчуга из скрепленных между собой железных блях съехала на локти сэра Тустэна, когда он повернулся к Эдмунду:

– Как же, сэр рыцарь, ты очутился в таком печальном положении?

Сэр Эдмунд подробно рассказал о коварном захвате и заточении его с сестрой в этой крепости.

Длинный шрам, пересекавший бронзовое лицо Тустэна, побагровел от негодования.

– Сэр Вольмар, – загремел он, – когда мой господин в Сан-Северино услышит об этом, он снимет шпоры с каблуков докатившегося до такого свинства негодяя. Ты не прислал часть добычи, взятой на этом берегу, своему господину!