— Когда же они тебя выпишут? — Это всегда было ее первым вопросом, когда она приходила меня навестить.

Не «как твои дела». Она ничего не говорила о том, что я стал выглядеть здоровее и счастливее. Мама всегда казалась грустной, будто вот-вот собиралась заплакать. Она прикрывала рот рукой или сжимала губы и трясла головой, спрашивая, когда я смогу вернуться домой. Вернуться к нормальной жизни.

Я не знал, как сказать ей, что она причина того, почему я не собирался возвращаться домой, но признался доктору Норту, что наибольшая угроза моему психическому здоровью — это ее попытки ворчать на меня из-за моих страхов. Он согласился со мной, но камнем преткновения был вопрос — как сказать об этом ей. И что делать, если я не собираюсь возвращаться домой.

Когда мое напряжение из-за неспособности ей противостоять выросло, это заметил Эммет. И, конечно, у него не возникло проблемы спросить, что у меня случилось.

— Это из-за лекарства? — Он посмотрел поверх моей головы, сидя рядом со мной на диване. — У тебя кружится голова?

— Нет. Лекарства хорошие. Я чувствую себя немного как в тумане, но более спокойным. У мира теперь не такие острые края. — Я нервно потер ладонью по моим джинсам. — Проблема в моей матери. Мне нужно сказать ей, что она слишком настойчива, что она часть проблемы, но я нервничаю. Не думаю, что все пройдет хорошо. И пока мы с ней ссоримся, я не могу вернуться домой.

Эммет улыбнулся, но это была какая-то злая улыбка, которая заставила мои внутренности содрогнуться.

— А я и не думаю, что тебе стоит возвращаться домой. Ты должен жить в квартире, со мной.

Я заморгал.

— Жить… в квартире? Ты с ума сошел? Я думал, ты сказал, что не сможешь с этим справиться.

— Нет, я не сумасшедший. Ты не должен использовать это слово. — Он стал качаться вперед-назад, но могу сказать, что это было счастливое раскачивание, Эммет не нервничал. — Я не смогу жить в обычной квартире, но мама нашла для нас особое место. Ты знаешь старую начальную школу, к северу от наших домов?

Я знал. Школа имени Рузвельта была старинным кирпичным зданием, она закрылась еще до того, как я пошел в детский сад. Люди были недовольны ее закрытием и пытались открыть школу снова раза четыре, но ничего не вышло. В последнее время вокруг нее производилось много строительных работ.

— А что с ней?

— Они превратили ее в квартирный дом. Сейчас он называется «Рузвельт», и его откроют в ближайшее время. Я попросил показать мне чертежи. Я не очень в них понимаю, но я прочитал книгу и провел некоторое исследование, и думаю, что они проделали хорошую работу. — Он улыбнулся своей озорной улыбкой. — «Рузвельт» был забит, но мама уговорила хозяина позволить нам снять квартиру, которую они использовали для одного из соцработников. Они поделят квартиру так, чтобы для нас нашлось место в новом здании. Мы могли бы переехать туда. Вместе. Мы могли бы стать независимыми.

Идея была замечательной и ужасной одновременно. Я не знал, что ответить.

— Но у меня нет денег и работы. Ни у меня, ни у тебя.

— У моих мамы и папы много денег. Они заплатят за нас, если нужно. Это хорошая идея. Квартира двухкомнатная. У каждого из нас будет собственное пространство, но мы будем недалеко от наших родителей, если нам потребуется помощь. «Уистфилд» и автобусная остановка по-прежнему будут в шаговой доступности.

— Но, Эммет, у меня нет денег. И мои родители никогда не согласятся за меня платить.

— Доктор Норт может помочь тебе найти подходящую работу. Сидеть дома плохо, ты должен стимулировать свой мозг. Просто нужно следить, чтобы ты не перенагружался.

По его словам, все было так легко, но он в своей речи не акцентировал на том, что мы будем парой, хотя это волновало меня больше всего.

Но разве я могу жить с кем-то еще? Никто другой не поймет меня так, как понимал Эммет. И еще, если мы будем жить в одной квартире, мы могли бы заняться сексом. Лекарства слегка притупляли это желание, но только когда Эммета не было в палате. Когда он был со мной, как сейчас, говорил и планировал, и был таким умным, все, что я хотел сделать — это поцеловать его, прикоснуться к нему.

Сейчас он прикасался ко мне: он взял меня за руку и сжал ее.

— Скажи «да», Джереми. Скажи, что хочешь переехать со мной.

Да. Я хочу переехать с тобой.

— Мы… мы должны поговорить с доктором Нортом.

— Мы поговорим. На групповой терапии. — Он устремил свой взгляд к моим волосам и прикоснулся к моей щеке. — Но сейчас время для другой терапии.

О, это мой любимый вид лечения. Когда мы сидели на диване, Эммет держал меня за руку и так сладко целовал.

Наши поцелуи не были похожи на поцелуи в фильмах: изысканными, когда все тело изгибается. Иногда они были неуклюжими, но всегда страстными, и от них мне становилось хорошо. Они заставляли меня чувствовать. Если с доктором Нортом для меня было, черт побери, проблемой понять, чего я хочу, то, когда мы целовались с Эмметом, я знал, чего мне хочется. Я хотел его и хотел так сильно, что это чувство грохотало в моей голове. Мне хотелось поцеловать его, прикоснуться к нему. Снять с него одежду. Познать в сексе все, о чем я читал или смотрел. Я хотел прикоснуться к его члену. Возможно, взять его в рот. Действовать.

Целовать его теперь, когда он заполнил мою голову идеями о совместном проживании, и (о, этого не может быть) возможность мечтать о том, что мне не нужно возвращаться домой были лучше, чем целый мешок антидепрессантов.

К моему удивлению, когда мы пришли на групповую терапию, и Эммет рассказал доктору Норту о его идее с квартирой, наш врач ее одобрил.

— Джереми, на словах я уже помещал вас в ситуации с совместным проживанием, но это может сработать гораздо лучше.

Я не мог в это поверить.

— Но… у меня нет денег. И моя мать никогда на это не пойдет.

— Может, она тебя удивит. А даже если она этого не сделает, то ты можешь оплачивать половину расходов со своих выплат по инвалидности, хотя я бы предпочел, чтобы ты устроился работать на неполный рабочий день. Я бы порекомендовал еще и поступить в колледж, но учитывая то, что ты рассказал мне о школе, может, идея с перерывом не так уж и плоха.

Я не хотел поступать в колледж. Не хотел снова связываться со школой.

— Но… это нормально, если мы будем одни?

— Вы оба совершеннолетние, — сказал доктор Норт. — Юридически вы взрослые, и нет ничего плохого в том, что вы будете жить самостоятельно. При условии, что вам будет оказана помощь. Вам помогут ваши семьи, но также вы должны будете общаться с соцработниками. Они помогут вам научиться ходить по магазинам, оплачивать счета, сдавать вещи в прачечную. Живите своей жизнью. И вам повезло, что в «Рузвельте» есть два штатных соцработника.

Я не знал, что сказать. Я мог думать лишь о том, что это невозможно.

— Вы говорите, что мы легко можем сделать это?

Даже если мы пара? У нас даже не было свидания. Как мы можем жить вместе?

Доктор Норт грустно улыбнулся.

— Нет. Это будет не так уж и легко. Но это хорошая идея, которую стоит рассмотреть.

Мы действительно рассмотрели эту идею: два дня спустя я впервые почти за месяц вышел на улицу, мы собирались доехать до «Рузвельта» на машине Алтеи.

Снаружи еще проводились строительные работы, из-за которых я нервничал и не мог зайти внутрь, но, увидев нас, строители взяли паузу, и собственник здания провел для нас персональную экскурсию. Эммет, казалось, уже хорошо его знал.

— Вы уже привинтили пожарные лестницы, Боб?

Боб улыбнулся Эммету.

— Да. Можете сами в этом убедиться, — он усмехнулся. — Это твой друг?

— Мой парень. — Эммет уставился на стену между нами. — Джереми, это Боб Лорис, владелец «Рузвельта». Боб, это Джереми Сэмсон. Мы собираемся переехать в ваше здание.

— Да что вы говорите. Я рад. — Боб протянул мне руку. — Приятно познакомиться, сынок.

Боб показал нам весь дом. Было странно видеть, что он по-прежнему выглядел, как школа, но в то же время сильно отличался. Мы зашли в одну из верхних квартир под номером шесть, которая была той, что хотел Эммет.