— Остановитесь, Изабелла. Мне как матери горько слышать, что вы жалеете, что родились моей дочерью, но так уж суждено. Вы королева, нравится вам это или нет. Любимая семья? Она у вас будет. Просто вы должны научиться подчинять разуму ваши чувства. Вашим мужем станет достойный претендент, и вы полюбите его, потому что это войдет в ваши обязанности королевы. Понимаете ли вы меня? А этот юноша из захудалого графства никогда, запомните, никогда не будет иметь шанса возвыситься до вас.

— Да, но я могу покинуть опостылевшую корону, и стать его женой.

— Никогда! — воскликнула королева Алисия. — Изабелла, вы дали отцу клятву и не нарушите ее. Если вы отречетесь, за вами стоит Бланка, ваша ближайшая родственница!

Изабелла залилась краской. Она не забыла о клятве, но как хотелось ей забыть о ней хоть на минуту и поверить в возможность счастья.

— Изабелла, вы ищете мужа не себе, а всей стране. Не забывайте. Ваша первая мысль должна быть — а выгодно ли это моей стране и моим подданным? Вот, о чем вы должны думать, а не о том, хорош ли ваш жених с лица. И не приведи господь приедут к вам послы говорить о браке и узнают, что вы крутите роман со своим придворным. Такой скандал навеки закроет перед вами двери всех приличных домов Европы. Надеюсь, я не напрасно сотрясала воздух, решившись поговорить с вами начистоту, Изабелла.

— Да, матушка.

— Изабелла, вы еще юны, но настанет день, когда вы оцените преимущества вашего положения. К сожалению, вам все давалось чересчур легко, и вы не понимаете, что означает власть, которую вы сегодня готовы отвергнуть. Вы поймете. Позже.

Она опустила голову.

— Да, матушка.

Не бывать ей счастливой.

Любить Антуна и знать, каждую минуту знать, что в конце концов настанет день, когда она оставит его и выйдет замуж за короля — вот какова была ее судьба. Она не знала, насколько понимает эту горькую истину сам Антуан. Пожалуй, он все-таки не понимал. Не понимал этого и Орсини, когда в меру своих возможностей пытался помирить влюбленных. Плохую услугу оказал он лучшему другу, когда убеждал Изабеллу не отталкивать чистой любви Рони-Шерье. Пережив боль расставания, Антуан был бы свободен. А так… Он был обречен.

Между тем, как будто мало было молодой королеве душевной боли, по стране прокатилась волна беспорядков, добавляя ей поводов для беспокойства. Она не очень понимала, как это случилось, что ее смирные трудолюбивые подданные начали восставать. Казна таяла, но растрачено на развлечения было немногим больше, чем тратилось при Франциске Милосердном. Благотворительностью занималась м-ль де Берон, в свое время Изабелла охотно поручила ей беспокойство о сирых и убогих, решив, что в Амьен проснулось доброе начало. Однако деньги из казны попадали в карман Амьен и там оседали навсегда. Ей жаль было с ними расставаться. Королева не могла изменить дожди, плохую погоду и неурожайный год. Но она могла хотя бы не лишать народ зрелищ. А последним приличным представлением была казнь д’Антони, после которой Изабелла приказала отменить зверские публичные казни, плохо действовавшие на сознание людей.

Волна восстаний нахлынула на столицу, и воодушевляя друг друга примером, обезумевшие подданные заполонили улицы. Из провинции стекались целые отряды. Изабелла приходила в ужас от подобных известий. Кардинал Жанери был заперт в собственном доме в Круаси, там он мог в относительной безопасности оставаться месяцами, но в окружении собственных вассалов, которые разбили лагерь за прочными стенами его замка, ожидая его капитуляции. Подобное грозило и Изабелле. Ее собственный дворец больше не казался ей надежным убежищем, с тех пор как из высоких окон тронного зала можно было видеть отряды оборванцев, которые с криками швыряли в стражников гнилые фрукты. Часть королевских гвардейцев вдруг предали ее, став на сторону бунтовщиков.

Обида и растерянность жгли королеву. Она не понимала, как, когда так случилось, что ее власть стала ненавистна. Разве не было она добра и милостива к простым людям? Возможно, невнимательна и безразлична, но ведь не жестока же!

Стихийное восстание постепенно обрело главарей. И вот перед королевой Изабеллой стоял огромного роста мужик в коричневой безрукавке, нахально уставившись на нее узкими глазками-щелочками. Он назвался представителем и наслаждался своей безнаказанностью депутата.

— Так-то вот, мадам, — он повторил эту свою приказку четвертый раз подряд, и Изабелла чувствовала, что на пятый она просто выйдет из себя.

— Вот оно значит как. Не желаем мы платить эти ваши подати. Мы платим денежку своему сеньору, и того довольно. Ужо с него и берите. Нету у нас на подати, чтоб и вам платить, на ваши феярверки. И что с нас ваши сборщики насобирали, в вашу казну, так мы желаем поделить все это по честному. Так-то вот, мадам. По честному! Потому как веселиться и мы не прочь, а денежки душу веселят, — он хмыкнул.

Изабелла нервно облизнула сухие губы. Орсини, единственный из ее правительства, кто вызвался участвовать в переговорах, пришел ей на помощь.

— Господа, — сухо сказал он, — ее величество не может разделить между вами казну. Во-первых, каждому достанется очень мало, так мало, что на те деньги не купить и одну свечу. А во-вторых, казна принадлежит не королеве, а государству, и она не может ее растратить на свое усмотрение. А налоги платить придется, никуда от того не денешься. Завтра, возможно, на нас нападет враг, кто будет тогда защищать вас и ваши семьи? Армия! А как содержать армию, если не из казны? Кому вы спешите жаловаться, если вашу лавку ограбят? В королевскую полицию. Повашему, ей не нужно платить жалованье?

— Но их повысили! Подати повысили! И в прошлом году, и этом снова!

Семеро сподвижников великана зароптали, придвигаясь к товарищу. Изабеллу утешало, что оружие им не позволили пронести в тронный зал.

— Ничего не повысили, — резко ответил Орсини. — Если мы что и пересмотрели, то лишь с целью наведения порядка.

— Чушь! — обозлился представитель. — А церковники? Чего мы должны кормить церковников? Они сгоняют нас с нашей земли, дерут по три шкуры с народа, а проку с них никакого. Бездельники.

Орсини открыл было рот, готовый высказаться, но королева повелительным жестом остановила его. Она встала.

— Я могу обещать, что мои личные драгоценности, а также деньги, предназначенные на мои личные расходы, будут переданы, но не вам, а на нужды больниц, воспитательных домов и прочих нуждающихся заведений.

Ее заявление не вызвало восторга.

— Конечно! Так чтоб не проверить. Мы хотим сами распорядиться деньгами!

— Я учту ваши советы, — настаивала Изабелла.

— Это безумие, ваше величество, — в сердцах прошипел Орсини. — Что они могут присоветовать? Пропьют, и дело с концом.

— Молчите.

— Нет. Нам не надо подачек! — предводитель бунтовщиков сделал шаг к королеве и подал ей лист пергамента. — Тут наши требования. Аббат Пико писал. Он знает толк в этих делах.

Изабелла бросила быстрый взгляд на Орсини, предлагая ему запомнить оброненное здоровяком имя. Тот незаметно кивнул.

— Что ж, я ознакомлюсь. Пока прошу вас покинуть дворец. Я сообщу вам свое решение.

— Только уж не тяните, мадам. Мы ждем.

Она старательно хранила гордый и неприступный вид, пока тронный зал не опустел. Потом маска величия спала с нее, и осталась только бледная испуганная женщина.

— Можно мне прочесть? — Орсини протянул руку за пергаментом.

— Не торопитесь, — покачала головой королева. — Пусть придет Сафон, и еще… Жаль, кардинал не во дворце. Еще пусть придет Антуан. Тогда и поговорим.

Когда все собрались вокруг королевы, она сама зачитала подробный список требований повстанцев. Когда она закончила, воцарилась напряженная тишина.

— Я не хочу принимать решения, не посоветовавшись с вами, господа. Я хочу знать ваше мнение, хотя не обязуюсь принять решение большинства.

Все молчали.

— Антуан? Что думаете вы?

Он покачал головой, его тонкие черты затуманила грусть.