Из-за гробницы вновь донесся крик птицы: «Буппан! Буппан!» «Редко приходится слышать эту птицу, — промолвил сановник, подняв чарку. — От нее на пиру веселее. Ну, что же ты замолк, Дзюха?» Монах почтительно ответил: «Мои стихи, наверное, уже надоели господину. Между тем здесь оказались двое паломников, и один из них весьма искусен в современных стихах. Пусть господин потребует его к себе». Сановник приказал: «Подать его сюда!» — и тогда молодой самурай обернулся к Мудзэну и сказал: «Тебя зовут, подойди к князю». Не помня себя от страха, Мудзэн ползком приблизился к сановнику.

Монах сказал ему: «А ну-ка, прочти господину стихи, которые ты только что сочинил». — «Смилуйтесь! — сказал, весь дрожа, Мудзэн. — Какие стихи? Я ничего не помню!» Монах настаивал: «Ты читал о таинственном голосе птицы. Читай же скорее, это желание его высочества». Охваченный ужасом, Мудзэн спросил: «Кто же это? Кого вы называете высочеством? Что означает этот пир в горных дебрях в глухую ночь? Я ничего не понимаю!» И монах ответил: «Его высочество — это наместник императора князь Хидэцугу, и с ним прославленные правители и воины Кимура Хитатиноскэ, Сасабэ Авадзи, Сираэ Бинго, Кумагая Тайдзэн, Авано Моку, Хибино Симодзукэ, Ямагути Сёун, Марумо Фусин, Рюсэй-нюдо, Ямамото Тономо, Ямада Сандзюро и Фува Мансаку. А я — хоккё[56] Дзюха. Тебе и твоему спутнику пожалована поистине необычайная аудиенция. Читай же скорее». Будь на голове у Мудзэна волосы, они поднялись бы дыбом от страха; душа его ушла в пятки. Трясущимися руками он достал из своей сумы «дхутанга» лист чистой бумаги, кое-как написал стих и подал Ямамото Тономо. Тономо прочитал вслух:

«Хорошие стихи, — похвалил князь Хидэцугу. — Пусть кто-нибудь сочинит следующую строфу!» — «Позвольте мне», — сказал, выступив вперед, Ямада Сандзюро, подумал, наклонив голову, и написал:

«Прекрасно», — сказал Дзюха и передал стихи князю. Князь похвалил, развеселился и снова пустил по кругу полную чарку.

Вдруг человек, которого Дзюха назвал Авадзи, изменился в лице и сказал: «Наступает час кровавой битвы. Я слышу, как к нам приближается демон Асура.[58] Готовьтесь же!» Лица пирующих тотчас запылали, словно налились кровью, все дружно вскричали: «Зададим же мы сегодня трепку этому сброду Исида и Масуда!» Князь Хидэцугу повернулся к Кимура: «Зря мы показались этим бездельникам-паломникам. Захвати их с собой на кровавую бойню!» Но его старые соратники закричали: «Дни их еще не сочтены! Зачем же творить новые злодейства?» Фигуры людей стали удаляться и исчезли в туманном небе. Некоторое время Мудзэн и его сын лежали без памяти, но, когда забрезжил рассвет, холодная роса вернула их к жизни. Было еще совсем темно. В страхе, непрерывно повторяя имя Кобо-дайси, они дождались восхода солнца и сошли с горы. Они поспешно вернулись в Киото и долго лечились снадобьями и иглоукалыванием. Как-то раз, проходя по мосту Сандзё, Мудзэн вспомнил о казни на Акугякудзука — Холме Возмездия. Ночь у гробницы на горе Такано сейчас же представилась ему, и, хотя дело было днем, его охватил ужас. Здесь записано то, что Мудзэн рассказал одному знакомому в столице.

«Тяжело жить с ревнивой женщиной, но истина эта познается лишь в преклонных годах». Кому принадлежит это изречение? Поистине хорошо еще, если ревность только мешает в повседневных трудах, вредит семейному благополучию и навлекает на свои жертвы порицание соседей. Но она может также погубить семью, опустошить государство и сделать человека посмешищем для всей Поднебесной. С древних времен было много людей, которых отравил яд ревности. Некоторые из них предавались мести и превращались после смерти в змей или в молнию с громом. Таких мало было бы и засолить живьем, но, к счастью, подобные случаи были редки. Мук ревности можно избежать, если мужчина сам ведет себя достойно и следит за поведением жены, однако слишком часто он поддается минутным увлечениям и возбуждает ревность в женщине, характер которой капризен от природы. И справедливо говорится, что птицу держит в повиновении клетка, а женщину — твердость ее супруга.

Жил в деревне Ниисэ уезда Кая, что в провинции Кибицу, человек по имени Сёдайфу Идзава. Дед его служил у Акамацу в провинции Харима, но в первый год Какицу во время смуты он покинул дворец своего господина и обосновался в этих краях. С тех пор вот уже третье поколение Идзава занималось крестьянским трудом и жило в большом достатке. Однако единственный сын Сёдайфу, беспутный Сётаро, невзлюбил труд землепашца, вышел из повиновения родителям и предался разгулу. Отец и мать его были очень этим опечалены. Посоветовавшись между собой, они решили, что Сётаро остепенится, если женить его на красивой девушке, и принялись по всей провинции искать сыну невесту. Тут как раз нашелся и сват, который предложил им свои услуги. Он сказал: «У господина Мики Касада, жреца храма Кибицу, есть красавица дочь. Она послушна родителям, слагает стихи и прекрасно играет на кото.[59] Род господина Касада древний и достойный, он потомок Кибицу-но-Камовакэ, и породниться между собой было бы счастьем для ваших семей. Я искренне желаю, чтобы такой брак состоялся. Что вы скажете на это?»

Сёдайфу очень обрадовался и ответил: «Вы принесли нам добрую весть! Такой брак был бы честью для нашей семьи, но ведь род Касада — самый знатный в нашей провинции, а мы — всего- навсего бедные землепашцы. Боюсь, что Касада не согласятся на такой неравный союз». Старик сват сказал, улыбаясь: «Ваша скромность не знает пределов. Ничего, я устрою этот брак, и мы споем песню во славу вечного счастья молодоженов». И он отправился к Касада со своим предложением. Касада, выслушав его, обратился к жене за советом. Жена же решительно сказала: «С тех пор как нашей дочери исполнилось семнадцать, я потеряла покой. Я все думаю о ее судьбе и гадаю, найдется ли для нее достойный человек. Надо скорее заключить помолвку и назначить день свадьбы». Она настаивала с таким жаром, что Касада туг же известил Идзава о согласии на помолвку. Семьи обменялись подарками и выбрали счастливый день для свадьбы. Чтобы вымолить у божества храма Кибицу счастье для жениха и невесты, Касада созвал жриц и жрецов и преподнес божеству горячую воду.

Издавна повелось так, что люди, желавшие узнать свою судьбу, приходили в храм Кибицу с богатыми приношениями и гадали на горячей воде. Воду наливали в большой котел, после чего жрицы творили молитвословия. Если человека ожидало счастье, вода в котле закипала и котел издавал шум, похожий на рев быка. Если же предстояло горе, котел молчал. Так совершалось гадание на котле храма Кибицу. Видно, боги отвернулись от семьи Касада, потому что на этот раз котел не отозвался на заклинания ни единым звуком. Обеспокоенный Касада сообщил об этом недобром предзнаменовании своей жене, но та спокойно ответила: «Наверное, кто-нибудь из жрецов был осквернен, вот и молчал котел. Где это видано, что

бы помолвка расторгалась после обмена подарками? Это невозможно, даже если супружеский обет дан врагу или иноземцу. Да и Идзава, конечно, не согласился бы отступиться; ведь он потомок самураев и всегда верен своему слову. А наша дочь, прослышав о красоте жениха, ждет не дождется свадьбы и считает по пальцам оставшиеся дни. Если ты расскажешь ей о предзнаменовании, она может что-нибудь сотворить над собой. Пожалеешь потом, да поздно будет». Так успокаивала она мужа: видно, говорило в ней женское упрямство.