Какой толк вспоминать задним числом!

— Что такого я сказал, Мица? — пробормотал Тревиц.

Она покачала головой, встала, гордой походкой прошла через комнату и вышла за дверь. Дверь закрылась, вскоре послышался шум льющейся воды.

Ему ничего не оставалось, как ждать, голым и жалким. Он не знал, присоединиться к ней в душевой или не стоит. И поскольку он довольно долго был лишен душа, он тут же почувствовал потребность в нем.

Наконец она вышла и молча стала собирать одежду.

— Ты не будешь возражать, если я… — сказал он. Она не ответила, и Тревиц решил принять молчание за согласие. Он постарался пройти через комнату твердой мужской походкой, но ему мешало чувство вины, как в детстве, когда мать, недовольная его поведением, не наказывала его ничем, кроме молчания, заставляя страдать от неуверенности.

В кабинке с гладкими стенами он огляделся. В ней было совершенно пусто. Минуту он озирался… ничего не было.

Он открыл дверь, высунул голову и спросил:

— Слушай, как включается душ?

Она отложила дезодорант (по крайней мере, Тревиц предположил, что это дезодорант), прошла в душевую и, не глядя на Тревица, показала. Тревиц проследил, куда направлен ее палец, и заметил на полу бледно-розовый кружок, еле заметный, как будто дизайнеру не хотелось нарушать белизну помещения по такой незначительной причине.

Слегка пожав плечами, Тревиц отклонился к стене и ногой нажал на кружок. Почти сразу же в Тревица со всех сторон ударила мелко распыленная вода. Задохнувшись, он снова нажал на кружок, и все прекратилось.

Он открыл дверь, зная, что выглядит просто жалким, и, стуча зубами, сипло спросил:

— Как включить горячую воду?

Она наконец посмотрела на него, и, видимо, его вид смягчил ее гнев (или страх, или какое там еще чувство владело ею), потому что она хихикнула, а потом неудержимо расхохоталась прямо ему в лицо.

— Какую еще горячую воду? — сказала она. — Ты что, думаешь, мы транжирим энергию на разогрев воды для мытья? Тебя намочило хорошей водой, из нее изгнан холод. Чего тебе еще нужно? Ох, эти грязнули-неженки, терминусцы!… Вернись в душ и вымойся.

Тревиц немного помешкал, но он видел, что выбора у него нет.

Крайне неохотно он снова нажал на розовый кружок, и на этот раз перед душем напрягся. И это вода, из которой "изгнан холод"?

Он увидел, что на его теле образуются пузырьки мыльной пены, и, рассудив, что выполняется моечный цикл, который скоро кончится, торопливо потер себя в разных местах.

Потом наступил смывочный цикл. Ох, тепло… Ну, может быть, и не очень тепло, но уже не так холодно, и определенно кажется тепло его охлажденному телу. Затем, когда он уже думал, не нажать ли снова на розовый кружок, чтобы выключить воду, и размышлял о том, как это Лизалор вышла сухой, а полотенец нигде не видно, вода кончилась. И тут на него обрушился воздух, который сбил бы его с ног, если бы не дул с одинаковой силой со всех сторон.

Воздух был горячим, даже слишком. На подогрев воздуха, сообразил Тревиц, уходит намного меньше энергии, чем на подогрев воды. Горячий воздух высушил Тревица, и он вышел из душа таким сухим, как будто никогда в жизни не имел дела с водой.

Лизалор тем временем полностью пришла в себя.

— Ну что, понравилось? — спросила она.

— Очень, — сказал Тревиц. Действительно, он чувствовал себя удивительно хорошо. — Если б я приготовился к смене температуры, ты ведь меня не предупредила…

— Грязнуля-неженка, — сказала Лизалор несколько высокомерно.

Он начал одеваться, отметив мельком, что у нее белье было свежим, а у него нет.

— Как я должен был назвать… эту планету? — спросил он.

— Мы называем ее Древнейшая.

— Откуда мне было знать, что слово, которое я произнес, запрещено? Ты ведь мне не сказала?

— А ты спрашивал?

— Откуда я знал, что нужно спрашивать?

— Теперь знаешь.

— Могу забыть.

— Лучше не забывай.

— А что случится? — Тревиц воспрянул духом. — Это только слово, звук.

— Есть слова, — мрачно сказала Лизалор, — которые не произносят. Не всякие слова можно произносить.

— Да, некоторые слова вульгарны, невежливы, может быть, обидны. А каково слово… которое я произнес?

— Это печальное слово. Трагическое слово. Оно означает название планеты, которая была родиной всех нас и которая ныне не существует. Это печальная история, и мы переживаем ее, потому что все случилось недалеко от нас. Мы предпочитаем не говорить о ней или, по крайней мере, не произносить ее имени.

— А зачем ты махала передо мной скрещенными пальцами? Как это облегчает горести и страдания?

Лизалор покраснела.

— Я сделала это машинально, потому что ты застал меня врасплох. Некоторые верят, что этот жест отводит несчастье, которое неминуемо после произнесения этого слова.

— И ты веришь, что скрещенные пальцы отводят несчастье?

— Нет… Ну, да, до некоторой степени. Если я этого не сделаю, мне неприятно. — Лизалор не смотрела на него. Затем, меняя тему, она быстро спросила: — А какое такое существенное значение имеет ваша брюнетка для поиска… поиска той планеты, о которой ты упомянул?

— Скажи "Древнейшей". Или тебе и этого не хочется произносить?

— Мне вообще не хочется это обсуждать. Но я задала тебе вопрос.

— По-видимому, ее народ прибыл на их нынешнюю планету с Древнейшей.

— Как и мы, — гордо заявила Лизалор.

— Но у ее народа сохранились некоторые традиции, которые дают ключ к пониманию Древнейшей, если мы ее достигнем и сможем изучать архивы.

— Это неправда, она лжет.

— Возможно, но это надо проверить.

— Если у вас есть эта женщина с ее сомнительными сведениями, зачем вы прилетели на Компореллон?

— Чтобы установить местонахождение Древнейшей. У меня когда-то был друг, тоже житель Сообщества. Его предки были с Компореллона, и он уверял меня, что на Компореллоне известно многое из истории Древнейшей.

— Да? А он тебе что-нибудь рассказал?

— Рассказал, — честно ответил Тревиц, — он сказал, что Древнейшая — мертвая планета, сплошь радиоактивная. Он не знал почему, но предположил, что вследствие ядерных взрывов. Во время войны, вероятно.

— Нет! — резко воскликнула Лизалор.

— Нет? Не было войны? Или Древнейшая не радиоактивна?

— Радиоактивна, но войны там не было.

— А откуда взялась радиоактивность? Ее не могло быть с самого начала, поскольку на планете развилась человеческая жизнь.

Казалось, Лизалор пребывала в нерешительности. Она стояла неподвижно. Потом глубоко, почти судорожно вздохнула и сказала:

— Это было наказание. На этой планете использовали роботов. Ты знаешь, что такое робот?

— Да.

— У них были роботы, и за это их наказали. Все планеты, на которых были роботы, наказаны и больше не существуют.

— Кто их наказал, Мица?

— Тот, Кто Наказывает. Силы истории. Не знаю. — Она отвернулась. Потом добавила: — Спроси кого-нибудь другого.

— Я бы хотел, но кого? На Компореллоне есть античные историки?

— Есть. Большинство компореллонцев их не любит, но Сообщество настаивает, как там говорят, на интеллектуальной свободе.

— По-моему, это неплохо.

— Все, что навязывается извне, плохо.

Тревиц пожал плечами. Ни к чему было затевать спор. Он сказал:

— Мой товарищ, доктор Пелорат, сам в некотором роде античный историк. Я уверен, что он охотно встретится со своими компореллонскими коллегами. Ты это можешь устроить, Лизалор?

Она кивнула.

— Здесь, в городе, при Университете подвизается историк Вазиль Дениадор. Он не проводит занятий со студентами, но, может быть, расскажет вам то, что вы хотите узнать.

— А почему он не проводит занятий?

— Ему никто не запрещает. Просто студенты не выбирают его курс.

— Я догадываюсь, — Тревиц старался говорить без сарказма, что студентам не рекомендуют его выбирать.

— А зачем им его выбирать? Он скептик. Есть у нас такие. Знаешь, всегда находятся люди, которые настраивают общество против себя, у которых хватает наглости считать, что только они правы, а большинство людей ошибается.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: